Хочу поведать о том, как в прошлом, голодном времени Совка, или как его ещё называли, Развитого Социализма, сельские люди, не имеющие достатка, растили детей.
Николай Пастухов завершил строительство нового дома. Как-то получилось, будто некто неведомый дал команду мужикам и все принялись на месте, доставшихся от предков, развалюх, ставить крестовые избы с парадным крыльцом и чёрным выходом на крытый двор.
Лесник бегал по дворам с комиссией из активистов, если находили свежесрубленные деревья, выписывали штрафы.
Но мужики создавали бригады взаимопомощи и за ночь успевали спилить, ошкурить и закопать стволы в землю, а несколько ночей спустя, вложить брёвна в стены. Вымазанные в земле стволы смотрелись как старый стройматериал.
Хотя эту хитрость знали все, соблюдали негласное правило: из стен бревна не отбирать. Дома строились без денег, заработка колхозников не хватало на оплату штрафов.
Люди работали в надрыв, день в колхозе, ночь на строительстве. Не только строились, но и успевали писать друг на дружку доносы. Это поощрялось властями, так как на каждого колхозника имелось досье. Ставили перед фактом, или стучишь, или сидишь!
Дом Николай построил и благополучно в него вселился.
Беда пришла, откуда не ждали. Надорвалась на стройке жена Николая и через недолгое время ушла в мир иной, оставив на руках у мужа пятерых детей.
Когда соседи шли за гробом, провожали Дарью в последний путь, двух деток нёс Николай.
Меньший сын ещё не мог ходить, а погодок не осиливал пути, грязен путь на кладбище.
Трое старших, шли рядом, держась за отцову телогрейку. Бабы, соседки, жалели деток, промакивая носы платочками судачили, что на пятерых не пойдёт ни одна вдовица.
Жизнь в деревне не остановилась. Семья Пастуховых обживала дом без матери.
Деревня продолжала перестраиваться.
Не долгое время прошло после смерти Дарьи. Вновь деревню посетила *Морана и забрала из многодетной семьи Куропаткиных отца. Сделала это так, как только может она, сестра Чернобога.
Семён помогал соседу, Петьке Шпыню, на вывозе дубов для основания избы.
Для этой цели используют самые толстые дубы, какие только можно найти в ближайших лесах. Эти тяжеленные стволы на лошадках из лога не вывезешь, поэтому приходилось ставить очень серьёзный магарыч, начиная с механика, что бы дал на ночь трактор, трактористу и естественно мужикам.
В лес выезжали, когда лесник и председатель колхоза, умаявшись за день от «тяжелой» работы, ложились спать.
Только тогда сводная бригада выезжала к намеченному месту. Люди умели договариваться. С каждого мужика сползало то, что старательно пыталась вырастить в сельском народе, пришлая городская власть.
Из послереволюционного поколения крестьян старательно делали Иванов, не помнящих родства, или на крайний случай «Павликов Морозовых». Воспринимаемых простым народом, как предателей семьи.
Во время одной из таких, ночных вылазок, под гусеницу трактора попал Семён Куропаткин.
Как рассказывали присутствовавшие мужики: Семёна зацепила за полу полушубка провернувшаяся на крутом подъёме, гусеница трактора. Не успели глазом моргнуть, а несчастного мужика проволокло под гусеницей, превратив половину тела в месиво. Человек не успев вскрикнуть, отдал Богу душу.
Дубы не бросил, их привезли и закопали в задах Шпынёвской усадьбы. Привезли домой и то, что осталось от Семёна. Тракториста и механика наказали по закону того времени. За аварию со смертельным исходом давали огромный срок.
Тремя годами на поселении, как теперь, отделаться было нельзя. Но не об этом разговор.
С пятью детьми на руках осталась Куропаткина Мария. Спасалась она от горькой действительности, в заботах о детках, которые мал, мала меньше.
Правда судьба имеет на каждого человека свои виды и распоряжается каждым так, как ей угодно.
Нанялся, Николай Пастухов в подсобники к Дмитрию Толкушкину, одноногому инвалиду войны.
Дима в конторе сидел счетоводом. Хотя и маленький, но начальник, которому не резон отказать. Решил он ставить плетеный сарай для скотины.
Было у Дмитрия к тому времени семеро деток, старшие сыновья Колька да Ванька еще не вошли в силу, за ними в лесу нужен пригляд взрослого мужика. Вот и договорился Дмитрий с Николаем, что бы тот был старшим в лесу на, порубке орешника, так как орешник позволялось вырубать в любых количествах и без письменного разрешения Лесхоза.
Помог Никола Пастухов Дмитрию, да так помог, что у счетовода через отпущенное природой время, родился восьмой сынок.
Как говорят на Руси: - Ни в мать, ни в отца, а в проезжего боярина.-
Если все семеро Толкушкины меж собою похожи, кожей смуглы, волосом чернявы и круглолицы, то восьмой родился с белой кожей, золотыми волосами, большой нос, как клюв торчал из пелёнок. Счетовод понял, чей бычок наследил в его огороде, но шума поднимать не стал.
Как-то подкараулил супругу, когда та полезла на чердак, по лестнице стремянке, так отшлёпал по спине и чуть ниже, костылём, что любвеобильная супруга неделю не могла присесть и спала только на животе. Иначе Дима поймать её не мог, она успевала убежать от него, одноногого.
Теперь осталось разобраться с обидчиком. Поймал счетовод, Николая Пастухова, у хаты Куропаткиной Марии, но что-то не заладилось.
Пока он доставал из-под полы обрез, Николай успел забежать в хату Марии, закрыл двери на затвор и искал, чем бы их ещё подпереть. Семейство сидело за столом, ужинали тем, что вырастили на огороде.
Не поняв причину неожиданного визита соседа с верхней улицы, Мария пригласила Николая за стол и у них завёлся длинный разговор о детях.
Когда всё обговорили о нелёгкой сиротской доле, Пастухов попросил Марию сбегать до его хаты и посмотреть как там детки.
- Я не могу сейчас выйти, меня с ружьём в руках, на улице, поджидает Димка счетовод. Обиделся, что я ему сарай плохо поставил!- Мария удивлённо посмотрела на Пастухова, но перечить не стала.
- Ты пока посиди с моими, а я сбегаю, посмотрю, что творится в твоей хате.- С этого вечера и наступил тот необъяснимый период, когда две семьи сливаются в одну
Для деревенских кумушек это событие круче, чем высадка человека на луну.
Ни кто не верил в долговечность союза. Родные дети в иной семье, друг друга поубивать готовы.
Есть случаи, когда единственный, ребёнок, убивает и мать, и бабушку, взрастивших его, любимого. Убивает ради денежки на опохмелку!
А здесь десять сводных братьев и сестёр, стали родными.
Все выросли, нормальными людьми, каждый нашел правильный путь, не забывая остаревших родителей.
Любо дорого смотреть, когда семья Пастуховых-Куропаткиных выходила на покос или прополку свёклы. Дети безропотно помогали родителям в их нелёгком, колхозном труде.
Под конец рассказа хочется вспомнить ребёнка, которым Пастухов наградил семью Толкушкиных.
Там сработала народная мудрость: чей бы бычок не прыгал, телёнок всё равно наш.
Вырос и Вовчик Толкушкин. После него в семье счетовода появилась дочь, вот та в породу Толкушкиных. Круглолица, чернява и хитра не в меру.
Дмитрий вскоре умер, сказались фронтовые раны и чрезмерное питиё самогона. Каждая хозяйка старалась угостить счетовода, в надежде, что он скостит свирепствующие в то время налоги.
Самогон из свеклы, в сельской местности, был и есть внутренней валютой деревенских взаимоотношений.
Дмитрий перед смертью, любил предсказывать будущее своим детям. Всем пророчил городские специальности, лишь глядя на Вовчика, говорил:
- А ты сынок будешь животноводом, в папочку!-
- Ну, ты же не животновод!- Как-то возмутилась одна из сестёр Вовчика.
На эти высказывания, отец девяти детей лишь грустно улыбался. Гладя непокорные, вихры притихшего под его рукой, сына Вовки, так непохожего на остальной выводок. Вовчик в семье был похож на цветок подсолнуха, одиноко растущего, среди картофельного поля.
Помню, в одном из рассказов Шукшина есть пронзительные слова: "Ермолай Григорьевич, дядя Ермолай. И его тоже поминаю – стою над могилой, думаю. И дума моя о нем – простая: вечный был труженик, добрый, честный человек. Как, впрочем, все тут, как дед мой, бабка. Простая дума. Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: что́ был в этом, в их жизни, какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или – не было никакого смысла, а была одна работа, работа… Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей… Вовсе не лодырей, нет, но… свою жизнь они понимают иначе. Да сам я ее понимаю теперь иначе! Но только когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее? Не так – не кто умнее, а – кто ближе к Истине. И уж совсем мучительно – до отчаяния и злости – не могу понять: а в чем Истина-то? Ведь это я только так – грамоты ради и слегка из трусости – величаю ее с заглавной буквы, а не знаю – что она? Перед кем-то хочется снять шляпу, но перед кем? Люблю этих, под холмиками. Уважаю. И жалко мне их."
Лучше, наверно, и не скажешь... Иной раз мне кажется, что неимоверная трудная деревенская жизнь, (невероятно трудная в любой деревне - русской, кавказской, немецкой - не важно. Жизнь в деревне с сотни раз тяжелее чем в городе, я видела это своими глазами) просеивает людские переживания и радости сквозь сито вечности. Просеивает не один, и не два раза. Проверяет на прочность. И в конце концов выветривается все наносное, ненужное, остаются только самое лучшее, самое верное и искреннее - умение заботиться друг о друге, поддерживать, быть сплоченными, чувствовать себя принадлежностью одного рода, одной семьи.
Да, Ляман, не дружная семья в деревне, да и в городе, быстро скатывается на более тяжелые позиции. Каждый. кто работает в одиночку, работает на износ, в надрыв. Бревно легче нести вдвоем, и держать удобно, и вес на плечи не давит. А сколько таких, кто не понимает этой простой истины.
Да, Валентин Иванович! вы правы. Если в городе человек еще относительно может выжить в обособленности, то в деревне это абсолютно невозможно. Невозможно!!!! Поэтому и надо жить в мире и добрососедстве со всеми, строить большие семьи, потому что рабочие руки всегда нужны.
Вообще климатические условия и география решают многое. Кухня, особенности быта, обычаи, одежда, образ жизни - все зависит от природно-географических условий.
