Железная Богиня Милосердия.

Железная Богиня Милосердия.
 
- Вставай!
Никита с трудом разлепил глаза. Над ним, в тумане плавала чья-то фигура. Он крепко сжал веки и снова раскрыл их. Из тумана проступило лицо Дианы.
- Что ты здесь делаешь? – Вяло спросил Никита.
- Вставай!
С него сдёрнули одеяло. Обнажилась волосатая грудь с глубоким шрамом, вздутый живот, жёлтые трусы и тощие ноги с отросшими ногтями. Никита сел и попытался забрать одеяло назад. Не получилось. Он попытался встать. Не получилось. Ноги подогнулись, как варёные макароны. И он неловко, боком упал на диван.
-  Вставай, - упорно повторила Диана. – Тебе надо мыться, ты воняешь.
- Я не могу, - угрюмо ответил Никита.
Два года войны. Два года водки с амфетамином. Ранение, контузия, контрразведка. Остальное он добивал при помощи дешевой «палёнки».
- Я помогу, - сказала Диана.
Она схватила Никиту борцовской хваткой, перекинув его руку себе через шею, и отволокла его в ванную комнату. Там, она сдёрнула с него трусы и оторвав от кафельного пола, усадила в ванну. Диана была сильной девкой.
Никита почувствовал струю ледяной воды и стиснул зубы, чтобы не взвыть.
- Это для тонуса, - сказала Диана.
Потом вода стала горячей. Потом очень горячей. Снова холодной. Тёплой.
Никита смотрел на свои ноги с жёлтыми когтями.
Диана протянула руку с куском мыла к его сморщенным гениталиям.
- Я сам, - огрызнулся Никита.
Но ему всё же пришлось встать раком, чтобы ему помыли спину и задницу.
Затем, не вынимая Никиту из ванной, Диана состригла его когти на конечностях и сбрила бороду. После чего, взвалив на плечи, отволокла его в комнату и усадила в кресло, как полу раздавленную гусеницу. Самостоятельно перемещаться он не мог.
-  Это всё зря, - сказал Никита. – Я хочу сдохнуть.
- Я не дам тебе сдохнуть, - не оборачиваясь, ответила Диана. Она меняла его постельное бельё из пакета, привезенного с собой. Она всегда была очень предусмотрительной.
- Мне надо выпить, - сказал Никита. – Меня трясёт. У меня бутылка под  диваном.
- Ты не будешь пить эту дрянь, - ответила Диана, встряхивая подушку. – Я эту дрянь вылью. Я куплю нормальный алкоголь. Ты будешь принимать 70 миллилитров каждые два часа  в эти сутки. Чтобы тебя не хватил кондратий. Потом ты ничего пить не будешь. Каждые 6 часов ты будешь принимать таблетки, которые я тебе дам. А сейчас ты ляжешь на чистую простыню кверху задницей и я сделаю тебе инъекцию витаминов. Если ты будешь вякать, я набью тебе морду.
У Никиты вырвался истеричный смешок. Он знал, что так и будет.
Укола он не почувстствовал. Рука у Дианы была лёгкой, когда надо.
- Сейчас я быстро схожу в магазин за углом, - сказала Диана. – Потом ты будешь есть овсянку и пить горячий бульон. А пока лежи и не двигайся.
Как только она ушла, Никита сунул руку под диван. Но бутылки там не было. Он вспомнил, что на кухне ещё должно было оставаться. Но туда ещё надо было доползти.
За этим занятием и застала Никиту Диана, - он полз на четвереньках. Когда надо, Диана двигалась как ветер. Она вернулась быстро, Никита не успел.
- Ты сволочь, - сказала Диана, усаживая его на кухонный табурет. – Ты свою бабушку нае…шь, не меня.
Потом, Никита, давясь, глотал овсянку и бульон. Только после этого он получил свои 70 грамм.
Среди ночи он проснулся. Диана спала рядом с ним на раскладушке. Никиту пронзила гениальная мысль, что если в доме есть бутылка, то её можно найти. Пусть и ползком.
- Куда? – Как только он пошевелился, Диана моментально открыла глаза.
- В туалет, - угрюмо ответил Никита.
Его действительно пучило от съеденного в первый раз, за последнюю пару недель.
Диана отволокла его в туалет и усадила на унитаз. Она ждала за дверью, пока Никита, тужась и постанывая, распространял вонь своего хронически отравленного «палёнкой» кишечника.
Потом Диана оттащила его назад в постель. И больше Никита уже не предпринимал попыток к восстанию.
Так закончился первый день реабилитации.
- Слово не может остановить пулю, - говорил Никита через неделю, сидя с Дианой за кухонным столом. – Я слишком хорошо убедился в этом. Слова бессмысленны и ничтожны, они ничего не стоят. Поэтому, я не напишу больше ни слова. Не хочу.
Никита уже мог ходить и мыслить самостоятельно, он говорил внятно. Тень прежнего Никиты ещё не сгустилась, но уже проступала на его лице, напитываясь привычным цинизмом и хлёсткой жестокостью.
- Ты хороший писатель, - сказала Диана. – Может быть, не гениальный, но добротный. Юра в Москве готов вывести тебя на толкового издателя. Какого дьявола, ты корчишь из себя сломанного солдата империи? Ты никогда не был патриотом. Ты вообще не солдат. Ты попал на войну случайно. Сбрасывай этот грязный камуфляж. Начинай жить.
- Неправда, - с раздражением, через которое проступала неуверенность, ответил Никита. – Я был хорошим солдатом.
- Ладно, ты был хорошим солдатом, - вздохнула Диана. – Ты убил там кого-то и теперь у тебя мальчики кровавые в глазах, которых ты сам же и придумываешь. Хватит.
- Я пытался утопить их в водке, - мрачно сказал Никита. – Но эти ублюдки научились плавать.
- Хорошая фраза, - кивнула Диана. – Только никого ты не пытался утопить. Я не верю, что тебя гложет совесть, у тебя её нет. У тебя есть воображение. И неудовлетворённые амбиции. Но если твоя гордость позволяет мне подмывать твою задницу, то где Никита, которого я знала?
Тень на лице Никиты стала красной. Он отвернулся.
- По сути дела, ты победитель, - продолжала Диана. – Ты убил там каких-то врагов, а  не они тебя. Ты был ранен и выжил. Контрразведка тебя не сломала. Тебе есть чем гордиться. Так отгордись уже и начинай работать. Ты свободен.
- Это горький вкус победы, - глядя в окно, угрюмо ухмыльнулся Никита. – Это свобода от того, что никогда не было и не будет моим.
- Не лги самому себе, - с лёгким презрением, сказала Диана. – У тебя всегда было и есть всё, чего ты хотел. Включая все твои страдания и меня тоже. Ты не умираешь от любви ко мне. Ты умираешь от любви к себе.
- Умереть от любви можно только при наличии венерических заболеваний, - мрачно произнёс Никита.
- Ну, вот, это уже на что-то похоже! – Расхохоталась Диана. – Запиши фразу, пригодится. И собирайся. Завтра мы валим отсюда. Записки заочного покойника будешь писать в Москве.
За окном восходило солнце, красное и голое, как надежда.