стук колес, вышли на нужной станции. В полдень прибыл автобус до Елового и два часа неторопливо пробирался через леса по пыльной проселочной дороге.
Село встретило свежим, настоянным на таежных травах воздухом. От большой когда-то деревни осталось всего несколько десятков домов. Молодежь рвалась в большие города и уезжала сразу после окончания местной школы-восьмилетки. В итоге в селе остались только пожилые жители, да старые дряхлые старухи. Родные с детьми и внуками приезжали ненадолго в отпуска проведать родителей и помочь по хозяйству. Между тем в каждом дворе имелась какая-нибудь живность. Коровы и козы, домашняя птица, село не было бедным, заброшенным. Небольшой магазин и сломанная водонапорная башня, – все, что сохранилось от некогда крупного в прошлые времена пушного центра.
Стояла, весело сверкая луковками на солнце легкая невысокая церквушка, памятник древнего зодчества. Каменная, изящная с тремя крашеными куполами и стрельчатыми окнами-бойницами, золоченым надглавным крестом, увенчанным литой металлической фигуркой голубя, сотканной, будто из воздуха и символизирующей Духа Святого, она удивляла взгляд гармоничностью и красотой. Построенная в XVII веке князьями Барятинскими во оставлении каких-то своих тяжких грехов, храм оставался нерушимым и посещаемым даже в лихие годы советской власти. Как памятник искусства поддерживался и содержался государством. Лишь в самом конце восьмидесятых был передан Православной Церкви.
И тогда вновь там начались молебны и службы, был назначен настоятелем энергичный и деятельный протоиерей Паисий. В те годы смог он собрать многолюдную паству, благодетелей и меценатов. Общими усилиями засверкал храм, заискрился молитвами верующих. Со всей округи собирались на богослужения, стояли всенощные. Но время шло, строились в городах новые приходы, народ уезжал из деревни. Постарел Паисий, не так просто стало по церковному хозяйству управляться. Помогали ему прихожане и монахи, что из монастыря в Красных Сопках. Приезжали отроки, служение исполняли, подворье в порядке содержали. Когда и жителям помочь огород вскопать или крышу подлатать получалось. Благодарили яйцами, молоком, сметаной да овощами, иногда птицей битой, таежной охотники делились. Так и жил Свято-Богоявленский храм села Елового.
Родные встретили Светлану с особой теплотой. Дядя Витя с женой давно взяли бабушку к себе. И теперь жили вместе в крепком бревенчатом пятистенке. Дети выросли, разъехались кто куда. На лето привозили малолетних внуков погостить. Даша сразу подружилась с обоими троюродными братьями-погодками, чуть постарше ее. Как вошли в избу, расположились, она, расцеловав прабабушку, тут же умчалась с мальчишками на двор.
Баба Поля, сгорбленная, восьмидесятилетняя, была полна энергии и хорошего настроения. Целыми днями управлялась с коровами и огородом, смотрела за недавно родившимися телятами. Вечером она, утомленная, едва успев умыться и поужинать, мгновенно засыпала, чтобы на рассвете вновь начинать день сначала. Невестка Лариса ухаживала за птицей и полностью вела домашнее хозяйство. Дядя Витя работал на лесопилке с утра до позднего вечера и, придя домой, не мог оторваться от телевизора, который теперь принимал аж семнадцать каналов.
Такой жизненный уклад сохранялся десятилетиями, то есть столько, сколько помнила Светлана, в детстве и юности частенько гостившая с младшим братом в деревне. Она крепко подружилась с теткой Ларисой, тогда еще молодой и красивой женщиной. Вместе играли, ходили в кино, на танцы, смеялись и обсуждали холостых сельских парней. С ней всегда было весело и интересно.
Она сразу заметила ее подавленное настроение, но не подала вида, радостно встречая гостей. Быстро накрыла стол простой деревенской едой, налила крепкого ядреного кваса. Бабушка посидела немного с ними, послушала нарочито радостный рассказ внучки о городской жизни, приняла приветствия от сына и близких. Затем улыбаясь и вздыхая, ушла до вечера в огород.
– Ну, что случилось, подруга? – тетка с тревогой смотрела в лицо. – Ты сама на себя не похожа!
– Ой, Лариса! – Светлана не выдержала, заплакала в голос. – Такое страшное у нас…
– Ничего, ничего, ты поплачь, не держи в себе. Сейчас легче станет, и расскажешь обо всем, – она обняла племянницу, долго гладила густые темные пряди волос, вздрагивающие плечи, пытаясь утешить расстроенную девушку.
Немного успокоившись, Светлана долго, со всеми подробностями поведала историю древнего проклятья, и то, что случилось с Вадимом и Максимом Петровичем. Лариса слушала с застывшим ужасом в глазах, беспрерывно охая и принимая близко к сердцу эту тягостную жуткую трагедию. В конце не выдержала, расплакалась сама, смутив и растрогав Светлану до глубины души.
– Наверно это правильное решение, – самой найти и сорвать цветок. Ведь ничего больше не остается. Какой у тебя месяц беременности?
– Третий заканчивается! – она с нежностью поглаживала свой заметно округлившийся живот. – Я уже и имя придумала – Евгений!
– Женя, Женечка… Евгений Вадимович. Красиво!
– Помоги мне, Лариса! Нужен проводник, сама я цветок не смогу найти. Деньги у меня есть…
– О, наши бабки любят деньги! Даже не знаю, Света… – она глубоко и надолго задумалась. – Есть у нас ведунья Власьевна, на другом конце деревни, на отшибе живет. Старая она, старше бабушки нашей, ей, говорят, сто лет давно стукнуло. Я с детства ее помню, она нисколько не изменилась за все эти годы. Живет то ли с внуком, то ли с правнуком. А может, вообще какой прохожий человек к ней прибился. Малахольный он, немой с рождения. Да к тому же хромой и скособоченный. Никто не знает, чьего он рода, ни паспорта у него, ни документа. Василием зовут, на это имя откликается. Мычит что-то невразумительное, улыбается. Пастухом у нас в деревне работает. Слушаются его животные. Он и отел принимает, и болезни всякие у скота лечит. Но видом страшен конечно. И меня в детстве, и я своих детей им пугала, когда слушаться не хотели. Вообще-то он безобидный, в жизни не помню, чтобы кому-нибудь зло причинил.
Вот разве что к Власьевне обратиться? Больше и не к кому. Но она бабка вредная, своенравная, многим отказывала, помогать не хотела. Я, говорит, вам не Иисус Христос, я не всемогущая. Что по силе моей, то сделаю. А нет – так не обессудьте. И никакими уговорами и посулами ее не умолить. Но если возьмется порчу или дурной сглаз снять, навсегда избавляет человека от напасти. Люди у нас разные, много завистливых, недобрых, только о своей выгоде мечтающих. Да в любой деревне так. Народ темный, простой. Живут небогато, работают много. А тут по телевизору такого насмотришься! И кажется, будто обделенный ты, ущербный какой-то. Что мы тут кроме земли да навоза видим? А там, в городах огни горят, музыка играет, лица счастливые да радостные. И все красивые, полные сил. Понимаем же, что картинка, что проблемы там свои, еще более трудные и неразрешимые. Но вот гнетет это сельского жителя. Оттого и нет радости сердечной. Варимся в собственном соку, сплетничаем да косимся друг на друга, ревнуем: у кого дети лучше живут?
– Лара, когда к Власьевне пойдем? – Светлана воспрянула духом, прониклась доверием к незнакомой ведунье. Опять забрезжил лучик надежды, опять появилось желание двигаться навстречу хоть какому-то исходу. Было невыносимо чувствовать, как уходит время, как сокращаются минуты жизни любимого мужа, как обреченно будет рождение сына. Она знала, что больше возможности повлиять на судьбу у нее не будет. Не останется ни времени, ни сил.
– Да вечером и пойдем! Только возьмется ли она? Вдруг не сможет помочь? Деньги с собой возьми. Хотя если что не так, никакие деньги не помогут.
