I
… Рабочий день выдался не совсем удачным, постоянная ругань с главным инженером окончательно выбила из колеи. Иду домой по проспекту, под ногами - апрельская жижа, над головой – небо, цвета алюминиевой проволоки, слева, справа – магазины, магазины, магазины… Ноги промокли, руки замерзли, пальто в брызгах от проезжающих машин, а до дома еще метров пятьсот.
Добрела до подъезда, и вот я вхожу в теплую квартиру. Света нет.
- Чертов ЖЭК, вечно у них какие-то аварии, - зажигаю свечку. Без света моя квартира кажется совсем пустой, эдакое холостяцкое жилище. Заблестела лужа под холодильником, пришлось мыть пол.
Немного поразмыслив, чем же все-таки заняться, решила почитать книгу ( при свечах, ну надо же, в двадцать-то первом веке, хотя в этом что-то есть). Схватила с полки недочитанного Симонова и плюхнулась в кровать.
«…Всем спасшимся в первые минуты там, на шоссе, теперь каждый шаг в ту или другую сторону сулил другие случайности и опасности, другую жизнь и другую смерть.
Те, кто забился в гущу леса, слева от дороги, чтобы дожидаться там ночи, были на закате расстреляны прочесывавшими лес автоматчиками. Может быть, в Другом случае немцы и взяли бы пленных, но чья-то случайная или, наоборот, на редкость хладнокровная пуля наповал уложила наблюдавшего побоище с башни своего танка командира танкового полка СС, и немцы беспощадно рассчитывались за эту неожиданность…», - я не заметила как начала засыпать, последние прочитанные слова еще пульсировали в голове, но вскоре растворились в глубоком сне.
II
Я зашла во двор, не могу сообразить, где нахожусь. Вокруг много раненых, курящая медсестра в окровавленном халате плачет, прислонившись плечом к дубу. Понемногу узнаю местность – это старый дом моей прабабушки: деревянное крыльцо с высокими ступенями и резные перилла, поодаль дуб, усыпавший желудями землю, а там дальше, забор, в котором третья с левого конца штакетина выбита, и в эту дыру постоянно пролезали куры.
Но сейчас этот гостеприимный приветливый дом похож на сарай, на хлев, на что-то грязное и непотребное. Крыльцо залито кровью, везде лежат раненые, прямо на бревнах, все в саже и копоти. Пахнет отвратительно: сладковатый запах, как от гнилой картошки, вперемешку с запахом жженого волоса. Слава Богу я не тошнотик, а то бы давно меня прополоскало. Ко мне подошла девушка, в перепачканном халате:
- Чего стоишь, видишь рук не хватает? Какая пухленькая, это где ж тебя так кормят в войну-то? Ладно, пошли со мной.
Мы пошли к сараю, где у прабабушки раньше хранился всякий садовый инвентарь, теперь здесь медицинский склад. Мне выдали халат, косынку и санитарную сумку, набитую бинтами.
- Иди, перевязывай раненых, тех, что полегче, я сейчас подойду, покажу, что дальше делать.
«Хорошо, что я в свое время окончила курсы медсестер», - эта мысль билась в голове, как спасение от паники.
Подошла к одному парню, на вид ему лет восемнадцать-девятнадцать. Он сидел молча прислонившись к завалинке. Тряпки, которыми была перемотана рука, пропитались кровью и подсыхали на солнце, что делало их грязно-коричневыми.
- Как тебя зовут? - начинаю говорить, одновременно снимая с руки подобие повязки.
- Костя.
- Что с рукой?
- Да осколки, болит зараза, сил нет. Но я терплю, а то командир застыдит.
- Ты молодец. Сейчас посмотрим, что там у тебя, - сняла повязку: кровь остановилась, но рана начала мокнуть.
- Кость, ты посиди, я сейчас за спиртом сбегаю.
- Да куда уж мне? Посижу, - парень закрыл глаза и тяжело вздохнул.
В поисках спирта я зашла в дом: там не было свободного места. Кругом стояли, видно на скорую руку сколоченные, дощатые лежанки. Здесь находились тяжелораненые. В доме тихо, иногда сквозь шарканье ног докторов можно было уловить слабый стон больного.
- Где спирт взять? – спросила у первой попавшейся медсестры.
- Да вон, в шкафу, видишь?
Я схватила бутылек спирта и поспешила обратно. Костя был на том же месте. На ране сидело несколько мух, я их согнала, и начала перевязку. Сначала руки тряслись, это от страха, но потом я приноровилась. Оказалось все не так страшно.
«А вот и мой первый пациент. Сколько еще их будет?» - и ведь никакого страха, паники.
- Чего задумалась? – снова та девушка, в перепачканном халате.
- Да так, думаю кормить скоро будут? – мы обе рассмеялись.
- Вода закончилась, надо натаскать. Вон две бочки стоят, колодец отсюда около километра в сторону леса. Ведра возле сарая.
- Да знаю.
- Ну тогда чего стоишь? Беги давай, а то шприцы не в чем кипятить.
Я схватила два ведра, коромысло и потопала к колодцу. Колодец находился далековато, возле леса, где-то в двадцати минутах ходьбы от дома. Я шла и думала, о том, что со мной произошло. Не придумав внятного объяснения, я перестала забивать голову подобными мыслями.
Было очень жарко, настоящий солнцепек. Такая тишина, даже птицы не пели, только бухало где-то неподалеку, и эхо разносилось на всю округу. Земля под ногами была твердая, вся в мелких трещинках.
Я дошла до колодца, привязала веревку к ручке ведра (и откуда я знаю, что делать надо именно так) и бросила его вниз. Ведро глухо бряцнуло об воду и начало тонуть. Когда вода набралась, я начала крутить ворот. Ведро с водой оказалось тяжелым.
Вдруг в лесу что-то треснуло, эхо разнеслось мгновенно. Посмотрела по сторонам – никого нет. Сбросила второе ведро в колодец. И в этот момент из леса вышел парень. Одет он был в немецкую форму, я такую видела в кино. Парень что-то бормотал на своем языке и улыбался, при этом держа меня на мушке.
И тут я четко осознала, что сейчас он меня убьет. И что не помогут ни крики о помощи, ни мольбы, стоя на коленях, он просто меня убьет. Я закрыла лицо руками, сильно зажмурилась: «Только бы все было быстро». В тот момент мне не было страшно, у меня не проносилась вся жизнь перед глазами, я только хотела, чтобы это было мгновенно. Раз и все, и нет меня. Но солдат смеялся, тянул время.
Я стояла не шелохнувшись с зажмуренными глазами. Щелчок, хлопок …
Кровь стекала по виску горячей струйкой.
III
Заиграла музыка.
Я проснулась. Проснулась от того, что сотовый наигрывал приятную мелодию, а собака нализывала горячим языком мой висок. Звонила мама:
- Баба Оля умерла, два часа назад, - ей было сто лет.
Эпилог
Во времена Великой отечественной Войны, под Курском, в доме моей прабабушки, действительно организовали госпиталь, при этом выселив ее с четырьмя маленькими детьми в погреб. В этом доме до сих пор на полах пятна впитавшейся крови. Перед смертью прабабушки мне на самом деле приснился этот сон, причем он был настолько реален, что чувство безысходности человека перед расстрелом не покидало меня еще несколько дней.
