данный момент было без разницы. И как-то в раз сделались ватными ноги, похолодели и занемели руки, отвисла челюсть, и предательские позывы захозяйничали в животе.
Старший лейтенант стал лихорадочно соображать. Что там про медведей? “Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу”. Нет, не то, не греет. Этот мишка сам, кому хочешь и что угодно, оторвет. “Он обладал такой силой, что ходил на медведя с рогатиной”. Тоже не подходит. Где же в темноте сейчас добрую рогатину отыскать.
На ум пришел эпизод из книги “Повесть о настоящем человеке”. Вспомнил: медведи не едят мертвечину. Только бы ты, брат Полевой, не “заправил арапа” читателям, это сейчас единственный шанс выжить.
Иванов настолько прикинулся мертвым и так вошел в роль, что медведь не сразу решился подходить к этой падали. “Верю!” – заорал бы Станиславский на зависть всем актерам.
Но, через какое-то время, косолапый передумал, приблизился к старлею, обнюхал и лизнул. Пахнуло могилой. Иванов собрал всю волю в кулак, все мужество офицера, чтобы не умереть от страха и не блевануть в слюнявую пасть Хозяина.
То ли медведь был сытый, то ли это был медведь – игрун (бывают же шатуны), встал лапой на грудь Иванова (гад, больно же) и, когда уже кости должны были затрещать под тяжестью туши, метнулся сквозь малинник туда, где гудели моторы и были слышны голоса.
Картина Репина “Не ждали”. Размеренный темп работ по выгрузке техники сменился суетой, переходящей в панику. Люди попрятались, оценивая ситуацию. Медведь подошел к вагону, встал на задние лапы, повел носом.
Иванов решил воспользоваться произошедшей заминкой и перебраться ближе к технике, пока косолапый делает непроизвольный отвлекающий маневр (спасибо, Миха). Зачем поближе, сам не знал, не в лесу же одному с медведями оставаться, да и техника, как считал Иванов, находится, в данный момент, под его ответственностью.
Раздались одиночные выстрелы (ого, пистолет имеется), вероятно, стреляли вверх, чтобы отпугнуть медведя, но не подействовало. После небольшой паузы раздался треск автоматной очереди (и автомат есть, плохо дело). Пули ложились возле медведя, но не причиняли ему вреда.
“Не хотят убивать животное, это радует, не головорезы, значит”, - оценил старлей.
Снова затрещал автомат. На этот раз пули ложились совсем рядом. Медведь недовольно заревел, как будто мама позвала его в берлогу обедать в самый разгар игры. Опустился на передние лапы, сварливо пофыркивая и порыкивая, не торопясь, враскачку направился в лес.
Послышался командирский голос:
- Ну, чего словно крысы попрятались? Время не ждет.
Люди заняли свои места, колонна тронулась. Старший лейтенант успел юркнуть под брезент ракетного комплекса, расположился в нише конструкции и отдал себя на милость проведения.
Путешествие по железной дороге было просто раем по сравнению с бездорожьем. Старлея подбрасывало на каждой яме и мотало при каждом повороте. Вспомнилось из детства: отец сажал его на сдвинутые колени, дрыгал ими, изображая неровную дорогу, и приговаривал: “По кочкам, по кочкам, в ямку - бух!” При “бух” колени раздвигались, и казалось, летишь в бездну. “Спасибо, батя, натренировал. А синяки заживут”.
Когда на заднице не осталось ни одного живого сантиметра, остановились.
Лавр достал свой знаменитый нож, с которым не расставался, как и профессор, и полоснул по брезенту. Расширив надрез пальцами, осмотрелся. Светало, но осмотр не внес никакой ясности. Какая-то дорога, лес, ну, еще небо, земля. То, что лес был рядом, радовало и обнадеживало, больше никаких радостей и надежд не наблюдалось.
Заглохли двигатели, послышались голоса. Тихие и неразборчивые. Иванов превратился в сплошное ухо, чтобы расслышать, о чем говорили неизвестные. Он отчетливо расслышал только: Лисий хребет, семь дней, вертолет. Ему чертовски хотелось выйти и спросить напрямую: “Что тут происходит, кто главный, может, помощь, какая нужна?”. Но инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше сидеть тихо и молчать в тряпочку, в данном случае в брезент.
Старший лейтенант размышлял, как лучше поступить: или выбираться из укрытия и перебраться в лес, или оставаться на месте (вдруг дальше поедут). Выбрал первый вариант. Размыслил, лучше на волю, чем сидеть в мышеловке и ждать, когда обнаружат. А так, если даже и уедут, примерный район вычислить не сложно, чтобы сообщить куда следует.
Но задумка не удалась, неожиданные обстоятельства внесли свои коррективы, совсем не способствующие покою и безопасности.
Когда старлей, превозмогая ломоту и боль в суставах, выбирался задом из своего укрытия, услышал грубый окрик: “А - ну, не двигайся!” Застыл, как и был, на карачках. Чуть повернул голову: здоровый детина, звериное лицо, автомат на изготовке - не убежать, не напугать, не разжалобить
- Эй, Карамболь, тут чужой!
- Откуда, из леса?
- Нет, с нами ехал.
- Тащи его сюда (ага, сейчас, только ногти на ногах погрызу и сам приду).
Детина угрожающе щелкнул затвором:
- Слазь, только медленно, стреляю без предупреждения (отличная идея - без предупреждения).
Лавр не меняя позы, лягнул противника, что было сил, как мерин, только что потерявший безвозвратно свое достоинство.
Детина только дернул головой, с изумленной гримасой пал на спину и потерял интерес ко всему происходящему.
“Не убил ли я его, случаем? - с тревогой мелькнуло в голове, но тут же нахлынуло оправдание, - не я его, так он бы меня, а в мои планы это не входит. Тем более, он первый начал”.
Старлей выбрался из брезента и кинулся к ближайшим деревьям.
Движение не осталось без внимания, стрех сторон раздались выстрелы. Скошенные ветки посыпались на голову.
- Взять живым, - снова командирский голос. Иванов на мгновение обернулся, увидел того, кто дал команду (спасибо, еще поживу), и вновь подтвердил свои подозрения, что где-то, когда-то видел этого человека. И даже не мельком и не случайно.
Лавр бежал как лось в засуху на водопой, ломая сухие ветки деревьев и кромсая ногами бурелом. Лес внезапно кончился. Впереди небольшая поляна, дальше обрыв, внизу бурная река. Иванов прикинул два варианта: остаться в этом леске и быть пойманным (дальнейшее виделось смутно, но угадывалось) или бежать к реке. А там как карта ляжет и ноги вынесут (кстати, что за река? Ладно, не на экзамене по географии, тут спасаться надо). На обдумывание третьего варианта время не оставалось.
Старлей собрал все оставшиеся силы, сжался пружиной и “дал копоти”.
Когда Лавр почти добежал до края обрыва из леса выскочили преследователи. Раздались беспорядочные выстрелы. Правый бок обожгло, словно проткнули раскаленным прутом. Иванов почувствовал себя ежиком с дырочкой в правом боку. “ Ну вот, началась. Стрельба по бегущему старлею. Мазилы, была же команда: взять живым”.
Удивительно, но боль только придала силу и одержимость. Лавр добежал до края обрыва. Нет, это было уже слишком. Берег был настолько крут и высок, что проще три раза воскреснуть из пепла, чем совершить такой крайне бессмысленный поступок, как прыжок. Но это была минута слабости. Даже не минута, а всего лишь мгновение, которое, не задерживаясь, пролетело мимо. Храбрость и ухарство разные понятия, впрочем, выбирать не приходилось.
Лавр, не оглядываясь назад (какая разница, где преследователи) сделал несколько шагов для разбега и ухнул “солдатиком” в водную бездну.
И перед самым ударом о воду в голове вспыхнула молния, все четко сложилось и встало на свои места. Того, кого звали Карамболем, с узнаваемыми ростом, фактурой тела и голоса был сокурсник по военному училищу Сашка Коробейников. С таким озарением, Лавр своим телом и пробил взбудораженную поверхность реки.
Никто из преследователей повторить такой трюк не отважился, вместо этого, подчиняясь новому приказу, открыли беспорядочную стрельбу.
Иванов вынырнул на поверхность, глотнул воздуха. “Раз глотнул, значит, живой. Опять стреляют, да, что ж такое!”. После удара о воду все тело ныло и ломило. Казалось, плывет не старший лейтенант Российской Армии, а один сплошной синяк. С трудом оглянулся: течением его отнесло на приличное, но еще небезопасное расстояние.
“Врешь, не возьмешь!” - совсем не вовремя вспомнился фильм “Чапаев”. В детстве смотрел несколько раз и каждый раз верилось, что Чапай выплывет. Подумаешь, ранили, красные командиры не должны тонуть. Вот, тебе, старший лейтенант Иванов, и представился случай, на собственной шкуре почувствовать, как раненому выплывать. И сил уже нет и берег противоположный далеко, и еще постреливают. Железным прутом снова пронзило, на этот раз плечо. Рука онемела, одежда тянула ко дну (а когда раздеваться, не купаться к речке пришел). Лавр чувствовал, что силы покидают его, причем быстро и без предупреждения. Ко всей трагичности момента добавилась волна, которая подхватила тело старлея, и со всего маха шмякнула о порог.
Это было последнее, что запомнилось, после чего Иванов потерял сознание.
