мазила?”
Но меланхет, все же помог старлею, дал доли секунды, для действий, что оставляло шанс выжить.
Когда старший инстинктивно повернул голову в сторону выстрела, Иванов бросился наутек, прикрываясь невысоким кустарником. Он ожидал выстрела в спину, запнулся о какую-то корягу, упал, и зазвучал в голове старлея реквием Моцарта по загубленной жизни.
Но выстрел раздался снова со стороны леса. Иванов обернулся назад. Старший стоял в позе столбнячного йога и не проявлял не малейшего интереса к происходящему. Через секунду его тело плашмя рухнуло на землю.
Лавр посмотрел в сторону леса. На опушке стял Ягун-ики спиной к нему на полусогнутых ногах в позе охотника, у которого внезапной прихватило живот. Между ног у него было зажато ружье.
Иванов поднялся, отыскал свое ружье (спасибо, луна), Подошел к телу старшего, оценил попадание: мертв - двести процентов, с такой дыркой во лбу не живут. Обыскал карманы, взял свой нож, хотел прихватить оружие, но не стал, оставив древнему идолу (два проклятия подряд – это уже будет перебор, меланхеты сами разберутся.)
Ягун-ики ждал его на том же месте, так и не решаясь, приблизится к идолу.
- Ты чего так долго?
- В резерве был, оценивал обстановку.
- Что-то долго ты был в резерве, тут чуть основные части не полегли на поле брани. А зачем так стрелял?
- Первый раз не попал, подумал это злой великан Ендарбалык.
- Ну, злой – это точно, но какой же он великан?
- Не знаю, никогда ее видел.
- А по - нормальному нельзя было?
- Боялся, что в тебя попаду, а так наверняка.
- Через жопу стрелять – наверняка?
- У меня так лучше получается.
- У нас тоже все через жопу делается, только Ендарбалыки не переводятся.
Старлей и Ягун-ики возвращались к стойбищу меланхетов. Светало, прохладный влажный воздух бодрил. “Странно, совсем не чувствую усталости, – оценил свое состояние Лавр. - Чего же это я такого выпил, что полон сил и энергии? И спросить страшно после лосинного молока и медвежьего жира”.
Но любопытство взяло вверх.
- Ягун-ики, что у тебя в бурдюке, живая вода? Я чувствую такой прилив сил, что готов принять бой, если на нас действительно нападет великан Ендарбалык, я уделаю его одним пальцем.
- Не вызывай понапрасну это имя.
- Ладно, не буду, - охотно согласился старлей, ну, все - же, Ягун-ики?
Охотник остановился.
- Это плоды куаляке-муаляке.
- Никогда не слышал про такое дерево. А плоды - то, какие: ягоды, фрукты, орехи, шишки?
- Коробочки.
- Хлопок, что - ли?
- Белена, - казалось, меланхет брезговал лишними словами.
Иванов как - будто наткнулся на невидимую стену. Если бы в этот момент кто-то спросил его: Ты что, белены объелся?”, - Иванов машинально вытер бы рукавом губы (а что, заметно?). “Так вот откуда появилось детское выражение: каля – маля? Такие рисунки можно нарисовать, когда вместо манной каши по утрам съедаешь тарелку белены”.
Старлею показалось, что это только цветочки, но он решил идти до конца.
- А жидкое почему?
- Кровь беременных лягушек, пойманных в прыжке (да вы просто звери).
Белена ушла на второй план. “Чья, чья кровь? Кровь?!”
Пропадать, так с музыкой. Старлей пошел напролом.
- А почему эта гадость (по - нашему, вполне приличное пойло) густая, как кисель?
- Смешали с отваром, приготовленным из сброшенной змеиной кожи.
Из правого глаза старшего лейтенанта потекла скупая мужская слеза.
“Не, это уже - ни в какие ворота. Иванов, ты проиграл, всухую. Ну, хоть бы с живой. А тут, даже змея сбросила, как ненужную вещь, а ее отварили и добавили белену, настоянную на крови скачущих беременных лягушек. Кушай, дорогой. Для тебя старались. Ух, жесть. Долой медицину с ее таблетками, порошками и уколами. Спишите рецепт, по столовой ложке в день всем спортсменам: мы хотим всем рекордам наши славные дать имена”.
Лавр почувствовал, как вся бодрящая жидкость с бодростью просится наружу, но Ягун-ики остановил процесс:
- Я пошутил.
И охотник чуть слышно рассмеялся.
“Ну, ты даешь, шутник, а не принял ли ты чего другого, пока меня ждал? Может, тебя Петросяну показать? Ладно, сочтемся, Иванов юмор любит, понимает, ценит и уважает. И помнит!”.
