Словарик. Опыт. А.

         
  Автор.  Вообще-то правильней было бы написать «от автора». Выбранную форму, однако, надо выдерживать. А форма эта – опыт толкового словаря солдата Советской Армии прошлого тысячелетия. Данная тема живёт во мне уже сорок с лишним лет. Сначала она была совершенно нецензурна, просто-таки анти-, внецензурна (даже по тогдашним соображениям секретности и уж, конечно, по соображениям идеологическим), и это останавливало. Не хотелось столь дёшево входить в диссидентство. Тем менее хотелось прослыть недоумком, разбалтывающим всему свету военные тайны и тайночки. (А к этой области тогда относилось почти всё, что касалось армии; мне вон и с турпоездкой в совершенно безвинную в то время Болгарию рекомендовали подождать годков пять после службы, пока не истечёт некий «срок секретности»; дело кончилось тем, что я при советской власти так никуда за границу и не съездил – брезговал хлопотать: подробнее см. статью Брезгливость)  Позже с сожалением думал, что тема себя изжила. В конце концов, я ведь не воевал ни в Афганистане, ни в Чечне, ни ещё где – служил, по возрасту, в совершенно мирной армии. Что ж, думал я, стыдливо и уважительно поглядывая на своих рабфаковцев-«афганцев», пришли иные времена, взошли иные имена! Куда ж мне-то лезть со своим вполне бытовым опытом?
  Однако шли, как говорится, годы, я всё больше ощущал себя, в кругу современных идей, даже не мамонтом, а динозавром. Меня прямо-таки распирало, когда я слышал рассуждения об армии людей, никогда её не нюхавших, если не считать – для тех из них, которые не просто тупо косили (подробнее см.статью Косить), – если не считать месячных сборов после окончания военной кафедры. (Это всё равно, как я бы принялся рассуждать, например, о балете) Распирало до такой степени, что я даже не удерживался от комментариев к некоторым выступлениях на некоторых сайтах. Разумеется, все эти комментарии были благополучно проигнорированы администрацией сайтов и другими комментаторами.
  Люди, рассуждавшие при мне об армии, становились, по сравнению со мной, всё более молодыми, и я понял однажды: теперь или никогда! Я или никто!
  Рукописи, конечно, горят. В том, правда, только смысле, что горит бумага. Современные электронные носители тоже не вечны. Но слова – слова восходят в Богу. И остаются там навечно, для переработки, интегрирования и последующего внедрения в новые телесные оболочки. Можете назвать это Матрицей, Лабораторией или Высшим Разумом, если Ваш тезаурус не позволяет признать более короткое слово и, несомненно, обросшее за прошедшие века ракушками всяческих неизбежных, но так легко соскрёбываемых  банальностей, понятие.
Во время службы я вообще ещё считал себя прожжённым атеистом.

  АКМ. Кажется, тогда я впервые ощутил красоту оружия. Нет, вру, красивы были и те деревянные и покрытые чёрной краской автоматы, пистолеты и винтовки, которые стругал для нас сосед по даче, генерал-лейтенант в отставке Матвей Петрович. Он приходился дедом моему товарищу детства, Лёшке, ныне уже покойному, и я только недавно сообразил, что, судя по фамилии, Матвей Петрович был татарских кровей. (Кстати, в своё время он летал штурманом у Каманина, одного из первых Героев Советского Союза, спасал челюскинцев, за что и получил тогда орден на свою пустую ещё по юношеству грудь – орден Красной Звезды; вот такие у меня были соседи по даче – и это ещё только один из них!) Но изящную и в то же время грозную, какую-то мужскую тяжесть оружия я почувствовал только в армии, когда впервые взял в руки автомат.
Первый раз нас повезли на стрельбище ещё в «карантине», до присяги. До этого нас учили разбирать и собирать автомат и чистить его грубой на ощупь бумагой, макая родимую в вонючее машинное масло. Запах этой чистки вспоминается до сих пор легко. Запах машинного масла и противное ощущение на руках от грубой бумаги, которую надо было отрывать от большого рулона.
  А на стрельбище нам выдали по три патрона, заставили лечь и разбросать ноги, показали стоячие мишени. Стреляли только одиночными.
  Вообще за службу мне пришлось стрелять раз пять, не больше (один раз из них – холостыми в воздух на похоронах офицера) Ну, я же служил не в мотострелках и не в десантниках, а в самых высокотехничных войсках – Ракетных Стратегического Назначения (РВСН) В общем, чистку личного оружия, которую нам устраивали регулярно, я запомнил гораздо лучше, чем стрельбу из него и даже чем просто ношение его через плечо – например, в карауле. Но всё равно – эта мужская тяжесть и мужское изящество автомата мне и до сих пор могут иногда присниться. Если сон в целом хороший…

  Асидол. «Маслянистая темно-коричневая нерастворимая в воде жидкость; продукт обработки серной кислотой отходов от щелочной очистки нефтяных дистиллятов (керосиновых, соляровых, масляных). Антисептик (напр., для древесины), эмульгатор, растворитель и др.» Так написано в словаре.
  Мы натирали  им пряжки.
  Пряжки начинали блестеть на солнце. Казалось, на животе укреплялся солнечный зайчик. От этого, да ещё, пожалуй, от чистого подворотничка (см. Подворотничок) я казался себе каким-то особо свежим, подтянутым, юным, но зрелым, здоровым и энергичным. Особую роль пряжка на животе начинала играть, когда мы громыхали «строевым» щагом – например, мимо трибун во время первомайского или ноябрьского праздников. Она становилась некой точкой опоры для подтянутого, я бы сказал, приёмистого тела участника сплочённой, спаянной, натренированной шеренги.  
  Для хорошей чистки пряжки предполагалась ещё «бархотка» - шершавая тряпочка, которая у хороших солдат была у каждого своя. Пофигисты и разгильдяи пользовались теми, что всегда можно было найти в каком-нибудь из ящиков столов в бытовке (см. Бытовка)
Особенно старались перед нарядом, потому что и дневальные, и очередной состав караула, и пожарные строились на развод в 18.00, и их там иногда осматривали дотошно, если попадался въедливый дежурный по училищу. Если бы кому-нибудь когда-нибудь сделали публичное замечание на плацу за внешний вид, это был бы позор для всего подразделения. Впрочем, на моей памяти этого не было никогда. Обходилось – асидол-то всегда был в достатке.

  Атос. К современной армии этот герой, конечно, никакого отношения не имеет. Просто я с товарищами играл «в три мушкетёра» в десятилетнем возрасте, немедленно после первого прочтения знаменитой книги. Конечно, я такой в мире был не один. Думаю, просто-таки сотни тысяч, если не миллионы, мальчишек по всей Земле отдали этой уникальной книге свою дань. Нас было трое Андреев из одного класса на четыре известные роли. Один был вылитый Портос, второй колебался между Атосом и Арамисом, а я – между Атосом и Д,Артаньяном. Забавно, что я совершенно не могу сообразить теперь, в чём именно состояла игра.  (Вспоминается только фехтование на киях для детского бильярда) Но это ведь неважно. (Портос давно, в 31 год, первым из нашего класса, помер от инсульта. Мы с Атосом-Арамисом живы и даже поздравляем друг друга по электронной почте с очередным днём рожденья)
  Неважно и то, что позже я узнал истинные биографии прототипов и, в частности, Атоса. Вообще почитал кое-что про мушкетёров – в подтексте всех исторических описаний сквозило: «альфонсы», «королевские жандармы», «тюремщики»… Ну, действительно, меня самого всегда немножко швербило то, что Атос повесил свою жену, обнаружив, что она заклеймена. Во-первых, как это мужу (а потом, кстати, и Де Варду, и Д,Артаньяну, и ещё чёрт знает кому) удалось не обнаружить клейма на плече миледи в первой же совместной постели? (Я уже в десять лет понимал эту натяжку) Во-вторых (и это глубже!) – зачем вешать-то, не послушав оправданий? Ведь Фельтона, например, миледи потом прекрасно одурачила и науськала на Бекингема. Могла бы опутать и влюблённого Атоса. А он, видишь ты, взял и повесил: честь оказалась для него важнее любви… Но и это всё неважно, ей-Богу!
  «Ничего, ничего, - вечно говорит во мне книжный Атос. – Впустите-ка этих хвастунов, а тогда посмотрим»… Моя взрослая дочь серьёзно вознамерилась прочитать эту книгу в своём уже тридцатилетнем возрасте. Ей очень нравится фильм Юнгвальда-Хилькевича, но она чувствует, что книга гораздо лучше. Правильно чувствует. Меня первые лет десять этот фильм довольно сильно раздражал – и сокращениями, и, между прочим, песнями, которые поначалу казались мне лишними и какими-то нарочитыми, и явным ускорением действия к финалу (режиссёр, видимо, не очень хорошо рассчитал плёнку) Потом, после, наверное, сотого смотрения вполглаза по ТВ, привык. Но специально пересматривать, однако, не стремлюсь. А вот книжку – нет-нет, да и перечитаю. Потому что из тех хороших книг, которые я читал в детстве, это, может быть, лучшая.
  И причём тут армия, могут спросить у меня. А вот притом! Хотя, конечно, Атос к ней никакого отношения не имеет.