А Шурмин шел в распахнутом плаще по проспекту, в лицо бил мелкий дождь, совсем не похожий на весенний. Куда он шел? Да так, лишь бы успокоиться: перед глазами фотография Агаты. Это я виноват, Ольга все поняла, женская интуиция ей подсказала, не обманула! Жена права: на мне теперь будет эта смерть. Но что я мог сделать? Предложить квартиру и содержание ребенка и ее? Деньги? Она от всего отказалась! Он вспомнил, как на работе ему делали странные намеки, при этом сокрушались: как жаль, такая молодая!
Вот и Ольга, думал он, нет она моя жена, она поймет меня и забудет об этой истории, забудет! Думая об Ольге, он думал о себе, это он себе внушал: забыть! Все что мог, он сделал для Агаты, и спасли его наркотики, которые ее погубили!
Так шел он по проспекту , шел очень быстро, как будто пытался убежать от самого себя!
После этой истории прошло время, утихли разговоры, но жизнь, как река, в течении которой вдруг в самом центре образовался валун и разделил ее на два рукава. Откуда он взялся этот огромный камень? Так и в семье Шурмина: они с Ольгой все дальше отдалялись друг от друга. Дети жили своей жизнью, хорошо устроенной, а Роману с Ольгой как-то не о чем стало говорить. Роман Викторович чувствовал свою вину, что ушла любовь, а он ничего не сделал, чтобы ее задержать, скорее наоборот: история с Агатой лишь на время приостановила его, он так же продолжал увлекаться молодыми женщинами, его референты вскоре становились любовницами, и уже не к Ольге прислушивался Роман Викторович, а к тому, что ему говорила очередная секретарь. Ольга все это знала, но молчала. Однажды она не выдержала, и в доме разразился скандал, после которого их отношения совсем охладели.
Мой столб, мой грех, мой стыд
На площади огромной он стоит.
Я на коленях и прикована к столбу,
Как Магдалина о прощении молю.
Толпа людей проходит чередой
Меня не видя, столб позорный мой.
В них столько «жизни», «счастья и любви».
О, люди! Что же без каменьев вы?
Да видно я сама себя кляну,
В своем сознании строю я вину
Душа страдает, надрывается, болит,
Но столб позорный только мой, не их!
Не тех, кто «скотный двор» создал,
Погрязнув в вечных тех семи грехах:
Обжорство, алчность и тщеславие ценя,
Гордыню возвеличив, в блуде кайф ловя!
Я у столба позорного на площади стою
Как Магдалина о прощении молю:
Прости же, Боже, нам уныние и гнев,
Всели в сердца любви священный свет!
