Кобелино

    Дальневосточный субботний вечер был великолепен. С моря дул летний ветерок, пахнувший свежевымытыми водорослями, смолянистыми канатами и тем специфическим запахом, что присущ морским побережьям.Корабли Приморской флотилии в бухте Абрек залива Стрелок тихо присосались к базовому пирсу, словно молочные поросята к боку заботливой мамки-кормилицы. Створные знаки на Крымском перевале одобрительно качали морякам бело-черными треугольниками и подмигивали красно-белыми проблесковыми огнями. На расстоянии взгляда от пирса, уютно раскинулся базовый госпиталь. Наступило время посещения больных их родными, друзьями и товарищами.
    У окна в первой терапии одиноко стоял комендор носовой эсминца «Безумный» матрос Витя Жуков, однофамилец чеховского Ванюшки, который лежал в госпитале уже вторую неделю с банальной простудой.
    - Опять не навестили, - вздыхал паренек, поправляя белый воротничок на госпитальной, не по росту выданной пижаме. В его глазах плескалась простая собачья тоска.
    У другого окна, в палате главного корпуса на втором этаже тоже стоял служивый. Это был тридцатилетний старший лейтенант по имени Сергей и прозвищу Кобелино. Серега - командир поста рейдовой службы залива Стрелок тоже, как и матрос-салага тосковал и ждал своих посетителей.
    Капитан-лейтенант уже пять лет был женат на бойкой продавщице поселкового магазинчика, которую сильно любил, но не обремененный моральными устоями, не пропускал ни одной юбки в гарнизоне. Кобелино свое семя никак не мог без приключений донести до дома, не расплескав его где-нибудь по дороге. У него была «дама сердца», с которой парень крутил очередной роман. Женщины любили детей, дети - собак, собаки - Серегу, а он - жил с двумя женщинами.
    Как он разрывался между двумя любовями? Просто! По ночам не рыдал, хотя любовничать было беспокойно и хлопотно. Сложно было одновременно быть хорошим мужем и страстным любовником при защите Родины! Трудно не перепутать во время экстаза имена жены и любовницы.
    Необходимо было также держать в голове массу пустяков и мелочей. Знать у кого какой размер блузок и чулок. Не забыть не только размер груди и трусиков, но и пальцев для дешевеньких колечек. Кому из них, какие нравятся духи, помада, вино и цветы. Постоянно придумывать жене уважительные предлоги отсутствия дома, а любовнице - причины отсутствия у нее.
    Надо заметить, что Серега был не полный придурок и, чтобы не нервировать обеих женщин, знакомить их друг с другом не спешил, свято помня флотскую аксиому - «Знания печалят!» Мужик «разводил» время их посещений в госпитале в разное время дня. Как правило: одну «принимал», как аспирин до обеда, другую, на десерт - после. Одну «любил» в кустах за моргом, другую - в закутке под окнами операционной хирургического отделения.
    - Больной! - глухо прозвучал в проеме двери палаты голос статной как пожарная каланча постовой медсестры с повадками портового биндюжника. - К вам пришла, - недовольно звякнув золотыми коронками, будто лошадиной уздечкой, женщина зло добавила, - очередная дура! Звонили с вахты, - медсестра из-за женской солидарности всех мужиков считала кобелями и будь ее воля, она бы их кастрировала еще в младенческом возрасте.
      Радостный Серега хватает халат. Не попадая в госпитальные тапочки, шнуром летит на крыльях любви, на «вахту» где ждали жены, дети и друзья болезных мужиков. Пол был забит баулами и сетками с домашней снедью. Со стороны все выглядело как в зале переполненного железнодорожного вокзала во время Гражданской войны. Плакали маленькие дети. Не хватало только живых гусей, выглядывающих из корзин и холерных вагонов на путях. С сексуальным обаянием, радостно влетев в «прихожую» Кобелино восклицает:
    - А вот и я! - после чего застывает памятником.
    На стульях у стены отчужденно рядом плечо к плечу сидели… две любви: жена и любовница. Было видно, что еще не знающие друг друга женщины понуро думали свои разные нелегкие думы.
    Если бы Серега был физиономистом, то он смог бы прочитать на лице своей жены мысль - «Врет, наверное, скотобаза про свою ангину. У него глотка, что мартен, глотающий жареные гвозди и неразбавленный спирт, а он мне - болею гриппом. Да и что-то подозрительно, в последнее время начал подмываться, как ложиться спать. Странно! За семейную жизнь я так и не приучила его это делать, а сейчас нате вам, вошь лобковая, пожалуйста - где у нас горячая вода и почему нет детского мыла? Видимо какая-то баба научила!»
      На лице «дамы сердца» читалось другое: «Когда же он разведется со своей кикиморой? Когда я устрою свою жизнь как у обычных женщин? Перед сынишкой стыдно, которому в однокомнатной квартире приходится спать на кухне за газовой плитой. Надоели эти быстротечные, в служебное время, дневные встречи, когда постоянно смотришь на часы. Ни подмыться тебе, ни кайф словить. Прямо как на вокзале, перед отходом поезда».
      У болезного, увидевшего любовный дуэт дам сразу проносится простая, словно триппер мысль: «Этого не может быть! Ну, просто не может быть, екарный бабай!» Из ступора его выводят женские вскрики, прозвучавшие чуть ли не одновременно:
    - Серый! - жена с истерической ноткой в голосе, приподнявшись со стула, с места начинает воспитание. - Долго тебя ждать? Где тебя носит, звереныш? Полчаса жду тебя, будто у моря погоду. Уже все молоко скисло, а тебе всё по улице метель!
    - Сереженька! Ненаглядный мой! - любовница, увидев возлюбленного, тоже привстает, пока, не замечая соседку по скамейке. Вместо того чтобы поинтересоваться у мужика давлением спермы в мозжечке от долгого полового воздержания, она голосом Джульетты начинает интересоваться у своего Ромео. - Как твое горлышко? Как я по тебе соскучилась, милый мой!
    В помещении наступает пауза всем паузам пауза. Женщины в первое мгновение сами не понимают, что брякнули, и что произошло. Кто здесь, как и что здесь где? Они непонимающе начинают смотреть сначала на общего «больного», застывшего в дверях надгробной плитой. Потом с нескрываемым удивлением оглядывают друг друга с головы до ног. Челки на головах у них медленно начинают нервно шевелиться и переводиться из положения «повседневное» в положение «боевое».
    Воздух в приемной сразу же начинает густеть, густеть и застывать, будто гудрон. По стенам пробегает статическое электричество. Присутствующие удивленно поворачивают головы к эмоциональной сцене любовного треугольника с немыми вопросами: «Что случилось? Скоро драка или как?» Уши Сереги одеревенеют и едут куда-то к затылку. Вздрогнув, в мгновение ока он вспотевает между лопаток холодной изморозью до состояния, когда самому хочется вырвать себе яйца. Он не знает, как ему поступить.
      Мужик хочет что-то сказать, но голос пропадает. На лице видно замешательство, в голове пролетает вся непутевая семейная жизнь. Вспоминаются слова матери «Не женись рано», и отца - «Не можешь срать - не мучай попу!» С досады почесав серебряные фаберже,  Серега начинает понимать, что сейчас его, наверное, будут убивать. И не быстро - ножичком по горло, а медленно-медленно разрезать на маленькие кусочки острыми ноготками и развешивать «портянки» тела на госпитальном заборе. Сразу же хочется превратиться тараканом, спрятаться за плинтус и там умереть. Пропадает ощущение ног. Они как бы есть, и их как бы нет. Короче - начинается интим в присядку.
    Кобелино  хватает под руки обоих обаятельных женщин, предупреждая в приемном отделении битву при Бородино. Ходко выводит в госпитальный парк, на свежий воздух, которого сам не чувствует, так как сердце своей массой залепливает горло - ни вздохнуть, ни пукнуть.  Женщины, вертя головами, будто божьи овечки послушно следуют за Кобелино, продолжая тащить нагруженные сетки с домашней едой. До них постепенно начинает доходить банальная жизненная ситуация, о которой они читали в женских романах. Но, что она может случиться с ними, не верили, думая, что такое может быть с кем угодно, только не с ними.
    - Ну-с, - посмотрев на мужа, как приговоренного к расстрелу за государственную измену, жена, лязгнув стальными ресницами на серых глазах, спрашивает Сергея похожего на размокший окурок в писсуаре. - Что это значит? Что это за стерва?
    У любовницы падает сердце на битый кирпич госпитальной дорожки. С ужасом смотрит на жену любовника и тоже думает, кого здесь будут сначала убивать - ее или Серегу?
    - Д-дорогая! - продышавшись на воздухе, начинает лепетать мужик в сторону жены. - Ты всё неправильно п-поняла! - сморгнув оторопь, заикается новоявленный казанова. - Это мой с-сослуживец по работе... мы в-вместе служим! П-просто он... она р-решила навестить това…
    - Только не надо меня лечить, кобелище! Где и каким «местом» вы вместе служите, хотела бы я знать? - жена начинает давить Серегу как гной из фурункула.
Мужику хочется выпить водки и забыться.
      - Мы же взрослые люди, товарищи! Нам шума и скандала не надо! Давайте поговорим как интеллигентные люди… - любовница, стрельнув глазками по сторонам - не видит ли кто скандал, ставит сетки на землю.
      - Я тебе, выхухоль крашенная, поговорю! Я тебе шлюха итальянская объясню сейчас, как на чужих мужиков падать! Глазки-то сейчас повыцарапываю,  волосенки-то с лобка повыдергиваю! Ты змеюка подколодная, на всю жизнь запомнишь, как мужей от законных жен уводить! - все отдает трагедией неразделенной любви.
    - Уважаемая, - потрясенная любовница, отойдя от первого электрошока сквозь нервно сжатые искусанные губы, с придыхом пытается что-то промяукать. - Давайте переговорим без свидетелей, с глазу на глаз… - и взглядом жалостливо улыбнувшись, показывает на лавочку у неработающего фонтанчика. - Нам, простым русским женщинам, есть чем поделиться друг с другом…
    Жене бы спросить любовницу как та «дает» ее мужу. Прийти домой, «дать» ему так же. Или отрубить ему двадцать сантиметров мужского естества, Кобелино успокоится и вернется. Она же на нерве, готовая надеть любовнице на голову неработающий фонтан, в позе «Палача вызывали?», начинает «разборы полетов».
    - О чем с тобой говорить? О камасутре? - слова вылетают из жены, будто шершни из гнезда, поражая любовницу в область лобка. - Или о боевой и политической подготовке? Мало тебе проститутка молодых, бестолковых лейтенантов?
    Серега, шершененный словами жены прикладывает палец к губам, давая понять любовнице, чтобы та молчала как Зоя Космодемьянская, сам себе, думая: «Почему проститутка? Просто «холостячка»! Хорошую любовницу найти - это вам не в бане пукнуть!» Оттираемый от фонтана грудью официальной боевой подруги, остается стоять идолом с острова Пасхи с гребаными граблями во лбу с одной мысль: «Ну, влип, так влип!» Немного отойдя от нерва, молча берет сетки, оставленные любимыми женщинами и понуро, будто на эшафот плетется в одну из беседок. Садится на парапет, словно петух на насест и достает домашние пирожки, испеченные любовницей и молоко, принесенной женой. Молча начинает с аппетитом поедать все это, не замечая вкуса. «Война - войною, а рубон - по распорядку дня!», считает он.
    С «наблюдательного пункта» мужику, о чем говорили женщины, было не слышно, но было видно, что «встреча