Четвертый учебный год начался для меня с неожиданности: лучший друг Валерка перешел в другой класс — из «А» в «В». Дело в том, что классным руководителем 4«В» назначили Зою Ивановну, у которой когда-то училась мать Валерки. Я тоже попросился в «В». Бывшие одноклассники, встречаясь со мной в коридорах школы, всё укоряли: «Предатель, предатель...». Шел 1972 год.
Однако в новом классе меня ждала непростая жизнь. Валерке было попроще, ибо его мать работала учителем в нашей школе. Большинство учеников 4«В» были знакомы между собой с раннего детства: их переселили из каких-то бараков с Суконной Слободы. Многие байки о прошлом так и начинались: «Когда мы жили в Старых бараках...» «Мазу» в классе держали двое: Шамиль, по кличке «Шампунь», и Толян, по кличке «Куцый», он был на год старше остальных учеников.
Решающее значение для веса в классе имело наличие старших братьев или «наставников». Так и говорили: «Он ходит с таким-то». «Такой-то», разумеется, должен был принадлежать к числу «блатных», как они себя называли. Хулиганьё обитало повсюду, их «субкультура», казалось, была разлита в воздухе той Казани. «Нормальный» пацан стремился выглядеть приблатненным, культивировал в себе бойцовские качества, бесстрашие и агрессивность.
Косили под гопников почти все казанские пацаны. Общепринятыми были наглое выражение лица и даже походка: ходить полагалось не спеша, вразвалочку, чуть скосив стопы внутрь, руки непременно в карманах. Желательно что-нибудь жевать или курить, хрипловатый смех звучал толчками, напоминая кашель. Слова произносили немного в нос, растягивая и гнусавя. Некоторые пацаны свой «базар» тренировали специально. Так и слышится зловещее шипение детским, еще не сломавшимся голоском: «Ну, ты, чё, дешёвка, блин, в натуре, а?! Ты, чушпан, на кого хвост пружинишь? Чё, вальты загрызли? Сма-а-ррри у меня, марёха, ща бампер сверну! Пойал?!» Комментарий для непосвященных: «чушпан» — кастрированный поросенок, «марёха» — тот, кого «морят», унижают. Но что значит фраза «вальты загрызли», забыл.
А дворовые песни! Их исполняли толпой с особым выражением в сопровождении трёх гитарных аккордов. Умение бренчать на гитаре тоже приветствовалось.
Массовые драки гопников здорово отравляли духовную атмосферу города. Позднее, в Перестройку, даже появилось определение «казанский феномен»: объявление войн, заключение союзов, перемирий. Целая система. И сталкиваться с этим, в той или иной степени, приходилось почти каждому казанскому мальчишке. Иногда боевые действия приобретали немалый размах — десятки бойцов с каждой стороны в рукопашной схватке. Боестолкновения «шабла́ на шаблу» нередко завершались очень печально, в дело шли палки, кастеты, цепи. Патрулирование пацанами своих владений называлось «моталками». На стенах домов, в общественном транспорте красовались надписи: «Такие-то» — козлы, «такие-то» — короли (вместо слова «короли» обычно изображалась корона)», из которых можно было понять, какой район с кем враждует. Группировки были подчеркнуто интернациональными: «честь улицы» превыше всего.
Основная масса моей гопоты проживала на Комарова, поэтому мы именовали себя «комаровскими». Комаровские, на моей памяти, враждовали с павлюхинскими, Хади Такташем, Высотной, Вторыми горками. Но самой крутой в городе считалась группировка «тяп-ляповских» — с микрорайона вокруг завода «Теплоконтроль». Слава о ней «гремела» далеко за пределами Казани.
Что за бес вселялся в души обычных пацанов? Отчасти понятно: подростковый максимализм, бравада, общественный вызов, желание привлечь к себе внимание. Плюс ощущение силы, криминальная романтика, агрессивность, как способ защиты. Считалось: вежливость, учтивость — свидетельства слабости. А слабых бьют! Вот и выпендривались пацаны друг перед другом и всеми вокруг, как могли. И незаметно подобная норма поведения становилась нормой.
Конечно, большинство хулиганов впоследствии как бы перерастали этот возрастной недуг. Повзрослев и посерьёзнев, вчерашние гопники шли работать, заводили семьи, некоторые даже получали высшее образование. Хотя и немалое их количество ломали себе судьбы: вставали на «кривую дорожку», попадали в тюрьмы или спивались.
У меня, к сожалению, ни старших братьев, ни корешей из блатных не было. В новом классе я сразу оценил, что кое-кто из пацанов незаслуженно ставил себя выше только потому, что учился в нем с первого класса. Продвинуться вверх по «иерархической» лестнице можно было только одним путем — через махач.
И он вскоре случился! Сцепились из-за какого-то пустяка с Ильгизом, по кличке «Грузин». Грузин ставил себя выше меня, поэтому первым, как мы выражались, «вклеил промеж ушей». Необходимо было либо ответить, либо проглотить. Но Грузин явно переоценил свои силы. После короткого динамичного махача он неожиданно закрыл лицо руками и заплакал: я удачно попал ему в глаз. Это означало победу. Меня, еще не остывшего от схватки, стали хлопать по плечам Шампунь с Куцым: «Молодец!»
Но на наших будущих отношениях с Грузином тот махач не отразился. Просто он сделал для себя правильные выводы, а я уверенно шагнул на одну ступеньку вверх. Вскоре мы и вовсе стали приятелями: нас объединил интерес к футболу и хоккею.
Умение играть в футбол и хоккей, разбираться в них тогда тоже было обязательным для любого уважающего себя пацана. Иногда можно было заиметь авторитет, просто хорошо играя. Безусловным авторитетом слыл среди нас бывший однокашник Эдик Маматов. Он был одинаково силен и в футболе, и в хоккее — во дворе всегда побеждала та команда, за которую он играл. Впоследствии Маматову даже удалось поиграть в «Рубине» - завсегдатае второй лиги чемпионата СССР.
Любимая команда моего детства была настоящей, городской. Никаких легионеров, все игроки жили в Казани. В 1971 году, к нашему великому разочарованию, из «Рубина» в киевское «Динамо» перешел кумир казанских болельщиков Виктор Колотов. Мы всё твердили обиженно: «Предатель! Предатель!» Но он никогда бы не вошел в историю советского футбола, оставшись в «Рубине». Через три года киевское «Динамо» во главе с капитаном Колотовым впервые в истории взяло Кубок кубков и Суперкубок УЕФА. Потому и Казань была сопричастна к этому знаменательному успеху! С того момента я стал еще и страстным болельщиком киевлян (сейчас мне не верится, что я воспринимал украинскую команду своей). И как я был счастлив, когда в 1974 году «Рубин» пробился в первую лигу! Любимцем казанской «торсиды» той поры был Мурад Задикашвили — небольшого роста, юркий, он всегда бился за мяч до последнего. Во дворе я носил его имя в качестве псевдонима. Хоккейная команда «Спортивный клуб имени Урицкого», будущий «Ак Барс», тоже обитала во второй лиге.
Любую ровную полянку мы превращали в футбольное поле, воротами служили камушки или школьные портфели. А зимой расчищали снег и заливали уже собственную хоккейную площадку. Штангами ворот становились сложенные стопками кирпичи, их обливали водой, но «ворота» оставались без перекладины, а площадка — без задних игровых зон.
Осенью 1972 года состоялась историческая хоккейная серия матчей СССР — Канада. Описывать колоссальный интерес к этому зрелищу после показа фильма «Легенда номер 17» излишне. Прямых репортажей из Канады тогда не велось: власти заботились о здоровом сне трудящихся, и смотреть телевизор после 23-00 не полагалось. Счет сыгранного накануне матча узнать было неоткуда, поэтому репортаж в записи на следующий день фактически превращался в прямой.
Мы бредили этими играми. Конечно, любили своих хоккеистов — Михайлова, Петрова, Харламова, Якушева, Мальцева, Васильева, Третьяка и других. Но вот канадцы... Задиристые, волосатые, без касок, с выбитыми передними зубами, постоянно что-то жующие — они идеально походили на гопников. Неудобно вспоминать, но именно они стали тогда нашими настоящими кумирами, к тому же суперсерию, пусть и с минимальным перевесом, все-таки выиграли «Кленовые листья»: грозный Фил и Тони Эспозито, счастливчик Хендерсон, забивший победную шайбу серии, костолом Боби Кларк, двое братьев Маховличей, забияка Паризе... За право носить их имена во дворе шли упорные споры. Тогда же я сменил псевдоним «Мурад Задикашвили» на «Питера Маховлича».
Из-за тех же канадцев стало входить в моду жевать и драться во время игры. Тогда же я впервые услышал выражение «жевательная резинка». Крайне редкие случаи появления у кого-то из пацанов «жвачки» становились настоящим событием: на обжёвки выстраивалась очередь, самый маленький ее кусочек ценился на вес золота. Кому жвачки не доставалось, всё равно во время игры совершали жевательные движения.
Ежегодно в нашей школе проводились чемпионаты по параллелям классов. Зимой — по хоккею, весной — по футболу. Организатором и куратором этих соревнований был физрук Леонард Георгиевич. Каждую зиму под его руководством во дворе школы ставилась хоккейная коробка с деревянными бортами, полевой разметкой и настоящими воротами. Весной площадку демонтировали.
Леонард был несколько хамоват и требовал спортивных результатов. Он пользовался большим уважением у гопников — они часто заходили к нему, и Леонард их, в отличие от других учителей, не прогонял. Со стороны казалось странным: серьёзный мужчина, преподаватель, а якшается с хулиганьём. На самом деле, Леонард ненавязчиво, грамотно используя «базар», наставлял их на ум-разум. И они слушались физрука.
Моей страстью был последний рубеж — ворота! И хотя я умел неплохо повозиться и с мячом, и с шайбой, всегда стремился во вратари. «Эй, вратарь, готовься к бою!» Именно к бою! Невозможно описать тот азарт, с которыми бились пацаны за спортивную честь класса! Я не любил играть в маске: дышалось с трудом, видимость плохая, поэтому регулярно получал шайбой в морду, даже как-то раз зуб ею выбили. Не беда: прибежав домой, выплюнул зуб, отполоскал кровь и... понесся доигрывать матч.
[justify]Попасть в сборную класса почиталось за честь. Валерка по своим игровым кондициям до ее уровня не дотягивал. Капитаном и футбольной, и хоккейной команд был еще один «авторитет» Ринат Латыпов, по кличке «Срих». Однако места в «основе» для меня поначалу не нашлось: в воротах уверенно обосновался «старожил» класса Юрка, по кличке «Макар». Помню, как я впервые пришел на матч футбольного чемпионата со своим бывшим «А»-классом. Чтоб доказать «профпригодность», прихватил вратарские перчатки. За «А»-шников в центре нападения, как всегда, играл Эдик Маматов.