28.10.2016
Целый день не мог дозвониться до Энни. Она не поднимает трубку. На работе она тоже не появлялась.
Возвращаясь домой, попробовал связаться с ней по домофону. Никакого ответа. Вероятно, нет и дома.
Поднялся к себе. Сварил чашку кофе, и с сигаретой уселся перед телевизором. Давали какой-то плохонький детективчик. Режиссёрская работа, да и актёрский состав слабые... В конце концов, задремал.
Очнулся от непонятного шума на улице. Пепельница, которая лежала на подлокотнике кресла, теперь валялась на полу. Пепел рассыпался. А погасший окурок напоминал о бренности всего сущего.
Подошёл к окну.
У подъезда Энни собралась толпа любопытствующих вокруг тела какой-то девушки, с раскинутыми, как крылья, руками, как будто она продолжала лететь, и лишь на секунду приземлилась в озерце крови.
Где-то за углом послышались сигналы машины скорой помощи и полиции. Наверное, несчастный случай. Сквозь приглушённый шум зевак, слышу голос полицейского, выскочившего из машины: "Граждане, разойдитесь! Пропустите врача!" И почти сразу заключение, склонившегося над трупом, доктора: "Санитар, несите носилки! Ей уже ничего не поможет!". Полицейский обходил людей в поисках очевидцев.
Машинально поднимаю глаза, и холодею от вида её, распахнутого настежь, окна. "Не может быть! Только не она! Господи! Сотвори чудо! Сделай так, чтобы это оказалась другая!" - молнией промелькнула кощунственная мысль. Я понимаю, что нужно бежать вниз, к ней, убедиться, что это ошибка. Но чувствую, что у меня отнялись ноги, и я не могу пошевелиться. Сердце требует действий, не знаю каких, но тело не слушается.
Я тихо сполз на пол, не в состоянии принять случившееся за реальность.
Я бился о стену, разбивая в кровь сжатые кулаки. А стена поднималась к сводам потолка. Горе поселилось в моей комнате. Оно разместилось у меня за спиной, разъедало мне глаза солью скупых слёз, падающих на щёки, как капли осеннего дождя. Боль в разбитых кулаках казалась мелочью в сравнении с неодолимым ужасом случившегося.
Казалось, что я так сижу вечность.
Я вглядывался во тьму, пытаясь найти разумное объяснение той боли, которая душила меня, давила на грудь, прерывая всхлипами моё дыхание, гасила тусклый свет разума, но не находил ничего, вновь и вновь натыкаясь взглядом лишь на набухшие кровоподтёки на костяшках моих пальцев. И тогда я начал искать в обездвиженном пространстве, лишенном всего, то, что медленно начало наливаться смыслом, превращаясь в новое понимание смерти, беззубо улыбающейся мне.
Смерть, это гибель или вознесение души, и так ли важно, если я вижу в ней пустоту? Нет, ни смерти, ни боли, ни темноты, ни давящего на меня низкого потолка. Она потеря счастья, надежд, мечтаний. И потому мне страшно. Она вьет гнездо в груди, ноющей пустотой не давая забыть о себе, о страхе, пытаясь заполнять эти бреши понятиями любви, семьи, денег, еды, спорта, науки…
Я сходил с ума, стены падали на меня, и шептали: «Что может принадлежать тебе, глупый червь, если даже ты сам принадлежишь не себе, а взращенному тобой страху?» Стены падали и кричали. И я выл вместе с ними. А потом все смолкло, и навалилась тишина. Я лежал на полу комнаты, за стенами которой поселилось то, что лишило меня всего, оставив мне только безысходность и одиночество.
Пустота смерти, заставляла меня забыть мысли, чувства. Не осталось ничего.
Я лежал, спиной чувствуя холодный паркет пола.
Долгий звонок в мою дверь, заставил меня подняться в надежде, что за нею я увижу её. Но нет! Это зашла моя пожилая соседка. Она видела нас несколько раз вместе, и пришла выразить мне своё соболезнование. Как любая старая сплетница, она попыталась мне рассказать о подробностях суицида Энни.
- Какое горе! Я ведь видела её сегодня днём! Ничего не предвещало её поступка. Правда, лицо у неё было какое-то бледное, чем-то озабоченное. Мы столкнулись с ней возле почтового ящика. Знаете он там, на углу, возле аптеки. Она, кажется, ходила в Гастро...
Я прервал её на полуслове, и, извинившись, сославшись на недомогание, закрыл за нею дверь.
Чудес не бывает!
