Навстречу радуге. Дед

  Мой отец, Сашин дедушка по любым меркам  человек особенный.  Так же, как и его бабушка. За свою жизнь им удалось заслужить искреннее уважение окружающих, а феноменальное трудолюбие отметили многочисленными медалями и орденами.
  Немало предприятий сельскохозяйственного назначения на Алтае были подняты и рационализированы в советское время благодаря их труду и энтузиазму, о чём рассказывали ворохи почётных грамот, а так же ежегодные поздравления, приходящие из столицы от имени правительства.
  Помню, кто-то даже прозвал их за безустанную работоспособность  дома и на предприятиях  «русскими китайцами».  Как и меня, Сашку с самого юного возраста учили они различным полезным вещам.  В семилетнем возрасте внук  собирал и пытался копать картошку, а став чуть взрослее, облагораживал под руководством деда дом и дачу.  Даже в тот день, когда погиб, весь день провёл у него, помогая в установке дальней стороны забора, выкапывая и бетонируя ямки для металлических столбиков.
  Чтобы вырастить Сашку мы все, его родственники и родители  прошли такой длинный путь, посвятили  в каждый день  столько сил, столько времени, столько души! Мы столько в него вложили, столько вложили и живые и уже мёртвые!
Помню, как Сашка ещё совсем маленьким ребёнком на выходные летом  с  удовольствием навещал  моих родителей. Дед на дорожке между зарослями малины картофеля и клубники устраивал импровизированный пляж. Накачивал воздух ручным насосом в резиновый бассейн или вытаскивал большую чугунную белую ванну, наполняя её водой.  Воду нагревал заранее в бане, а потом подносил её ведро за ведром. С соседней улицы после того, как купальня была готова, приносил песка. И Сашка, хохочущий, с восторгом носился по тёплому прогретому солнечными лучами песку, время от времени с победным криком  плюхаясь в воду.
  Дед оставался в отличной физической форме довольно долго. Пока не исполнилось восемьдесят, работал с такой энергией и мастерством, что мне угнаться за ним составляло немалого труда.  После же серьёзно заявило о себе давление, которое всё росло и росло, росло и росло, пока не стало ежедневно пробивать верхнюю границу в двести единиц.
Несмотря на то, что он чувствовал себя очень не важно,  первым делом после гибели внука взялся за первостепенную задачу, пытаясь вывести из состояния ступора бабушку.  Убрал предметы, что напоминали о погибшем внуке.  А затем изо дня в день с упорной настойчивостью поднимал её за локти с дивана, выводил на улицу и вместе, рядом с ней копался на огороде, убеждая что-то делать. 
Земля лечит. Каким-то образом вбирает в себя волнения и страдания. Дней через восемь ей стало легче.
  Примерно в то же время, как всегда основательно и продуманно он  создал своеобразную защиту, выработал механизм, помогавший избежать волнений и срывов. Сговорившись между собой, вместе с бабушкой они решили касаться происшествия как можно реже, старались убрать образ покойного из головы, постоянно занимая себя чем-то, в самые тяжёлые  моменты просто читая молитву и сосредотачиваясь на ней.
Следующему дед попытался помочь мне.  Несколько раз, насколько позволили силы, приезжал ко мне  и находил именно такие слова и такие доводы, за которые надёжно уцеплялось моё сознание и находило путь назад в окружающую реальность. Только один человек смог точно так же достучаться до меня в момент наивысшей точки страданий. Мой старый друг бывший сотрудник ФСБ, прошедший первую чеченскую компанию и чудом оставшийся жить. 
  Не прошло и месяца со дня смерти Сашки, как деда разбил инсульт.  Конечно, можно списать очередной удар судьбы на возраст, ведь восемьдесят пять – далеко не шутки. Однако я совершенно точно знаю, что причина лежала на поверхности и была известна как мне, так и остальным.
В тот день как обычно отправился навестить  родных.  При виде отца сразу понял, что с ним произошло  что-то совсем не то, что дело довольно плохо. Он не мог говорить. Вернее, выговаривал слова с большим трудом и едва внятно.  К тому же  отказала правая рука, пальцы искривились и застыли в скрюченном положении. Правая сторона лица вместе с бровью и глазом заметно поднялись вверх, создавая зрительно жуткую лицевую ассимитричность. Врачи «Скорой» однозначно поставили диагноз – инсульт и увезли в городской медицинский центр, как раз специализирующийся на подобных случаях.
  Наш дед попал в прекрасную больницу, отлично для нашего времени финансируемую  с хорошо подготовленным персоналом.  Инсульты в последнее  время научились лечить довольно успешно, но в первое время в общей палате он находился в состоянии полной готовности для перевода в реанимацию.  Почти каждый день, несмотря на то, что сам едва не терял сознание по дороге, добирался до больницы  и поднимался в палату. Мой некогда такой сильный и физически крепкий  отец лежал высохший слабый бледный, совершенно обнажённый под одеялом с неизменной стойкой капельницы рядом с койкой.
Я с болью и огорчением смотрел на него и садился рядом.  В тот момент совершенно не был готов потерять следом за сыном ещё и отца.
Он пытался меня успокоить.  По-своему.  Смотря в лицо, произнёс в первое же посещение:
- Так получилось. Сашу надо забывать. – Я увидел тоску в его глазах.
Рядом с отцом, как и заведено во всех больницах, расположились в строгом порядке койки с другими пациентами.  Совсем близко  лежал на боку здоровенный мужчина лет пятидесяти пяти, и всё время смотрел на нас.  Возле него хлопотала давно увядшая сухощавая брюнетка.
Во время очередного посещения медицинского учреждения я как всегда уселся на стул возле постели с отцом. В то время не замечал  какие-либо улучшения в его здоровье. Я сидел рядом, что-то говорил, а сам думал: «Ещё и дед».  Только разрушительная мысль проникла в голову, как та женщина, что ухаживала, напротив, за мужем, вдруг  спросила прямо без каких-либо смягчающих вступительных монологов:
- А это у вас сын погиб?
- Да.
- Вот горе-то, какое.  И у меня видите горе – муж не может разговаривать.
  Мне такое сравнение показалось настолько диким, что я не нашёлся, что ответить.
Скоро дед поправился и поднялся с больничной койки.  Я забрал его в день выписки и привёз домой.  Но пробыл он среди домашнего уюта недолго.  Через двадцать один день снова попал обратно на больничную койку. На этот раз предательский удар нанесло давление, скакнуло за триста единиц, в ту область и в то состояние, когда запросто лопаются сосуды в голове и останавливается сердце.
И в очередной раз врачи со «скорой» госпитализировали пациента в дежурную больницу. Надо сказать, что после довольно удачного лечения в городском центре, дед без опасения согласился на госпитализацию.  О происшедшем нам сообщила по телефону моя мать. Понимая, что мы уже не успеем вовремя перехватить его, спросили номер больницы у врача и примчались на место  вместе с Натальей минут за двадцать до того, как его привезли.  Получилась довольно забавная ситуация. На наш вопрос, не поступал ли больной с указанной фамилией, дежурные врачи лишь недоумённо пожали плечами.
  Примерно минут через двадцать после нашего появления  мы услышали грохот, что производят колёсики медицинской каталки и увидели, как пара медсестёр в возрасте поспешили открыть входные двери.  Завезли деда, одетого  в куртку, шапку, с лицом, похожим на восковую маску. Молодой врач, сопровождающий пациента, не зная, что в коридоре совсем рядом находятся родственники, со смехом произнёс:
  - Я вам тут «весёлого» дедушку привёз. Давление за триста.
  На следующий день я пробился  в нужную палату и пришёл в ужас.  Давление сбить удалось, но условия, в которые его поместили,  заставили бы содрогнуться любого стоика. Оптимизация медицины показала мне в тот день своё истинное лицо, обнажая все прелести для обычного человека новой чиновничьей идеи.
  Мне показалось, что я попал совсем не туда, куда хотел. Протолкнулся не в больничную палату, а  в душную камеру – так спёрт был воздух.  Койки расставили по комнатке с такой частотой, что к отцу можно было с трудом протиснуться по очень узкому проходу.  Когда же я, сидя на кровати,  задавил подошвой ботинка неспешно прогуливавшегося с видом полного хозяина положения по полу второго крупного таракана, уже не выдержал и открыто взмолился:
- Давай я заберу тебя домой.
И  получил категорический отказ. Долгие годы дед вёл непрекращающуюся борьбу с давлением, с напавшим на организм злым противником.  С тщательностью и пунктуальностью заносил в особый журнал различные дневные показатели прибора, меряющего уровень сердцебиения и давления и препараты,  что принимал. Теперь же он хотел посмотреть, как будут действовать новые лекарства.
  Забрать его удалось лишь на шестой или седьмой день после поступления.  По большой и длинной лестнице он спустился сам, опираясь на перила и сел в ожидавшую у входа  машину.  Когда же оказался дома, присел  на  диван и вдруг тяжело завалился на бок.
  Около двух недель мы вместе с матерью выхаживали его, пытаясь вернуть к жизни.  Первые дни  он не двигался, но что удивительно, всегда находился в сознании.
  Серое осунувшееся лицо с открытыми мутными глазами. И редкий, незаметный вдох и выдох.
Я обмывал его, стриг ногти, брил и кормил с ложечки. Поднимал, взвалив на спину, и ходил с ним по комнате. Часто, не слыша ответов на вопросы, садился поближе. Однажды, с болью наблюдая за ним, спросил:
- Плохо, папа?
А он, едва шевеля губами, прошептал:
- А ты сам как думаешь?
  Дед не собирался сдаваться. Насколько помню, он не сдавался и не раскисал никогда.  Проявляя завидное упорство, находил в себе остатки сил для того, чтобы раз за разом самостоятельно  попытаться встать.
И он вставал с постели.  Как то я услышал наверху грохот и бросился по лестнице к нему.
  Он лежал на полу, в паре шагов от дивана.  Подняв, помог добраться до кресла.  Там, немного отдышавшись,  дед  признался, что за утро трижды повторял попытки  встать и трижды падал. И каждый раз, не успевая поднять руки со всего размаха  лицом об пол.
Тем не менее, его упорство  давала плоды. Маленькими шажочками через отмеренный промежуток времени  он измерял расстояние от одной стены к другой, передвигаясь  через три комнаты, проходя десять раз по двадцать метров.  И только справившись, с намеченными двумястами метрами позволял себе отдохнуть. Через три недели спустился вниз сам по лестнице и вышел на улицу.
  Глядя на его титаническое упорство, я невольно вспоминал Сашку, невольно думая о  том, как легкомысленность, один неверный шажок  может лишить человека самого дорого – жизни. Дед же, пытаясь отгородиться от разрушительного прошлого, всё твердил и твердил свою спасительную мантру:
- Сашку надо забывать.
Я не мог смириться.
Забыть сына? Никогда!
Мне казалась понятной его позиция. Существовало лишь два варианта, как можно было жить дальше.  Тот, что он выбрал и который на самом деле, очень помог им с матерью встать на ноги. Второй же путь мог легко раздавить своей тяжестью и заключался в том, чтобы продолжать жить с болью, жить с памятью. И мы с Натальей шли по нему.
  Несколько удивляло то, как моим родителям удалось спрятаться