Косичка подвела

‒ Ваше благородие. Туточки казачки наши возле дуба, что на нейтральной полосе, письмецо подобрали. Занятное. Не изволите ознакомиться?
‒ Подъесаул. Ты в своем уме? Какие казачки? Какой дуб? Что ты мелешь? Признавайся! Бражничал вчера?
‒ Никак нет! А казачки те из разъезда первого полка. Хлопцы справные. Шутковать никак не будут. Надо бы по инстанции бумагу передать. Ибо на конверте написано «В действующую в Маньчжурии русскую армию от японского штаба». По-нашенски, не ихними басурманскими иероглихами. К конверту еще и письмецо для китайцев прикреплено было. Наш маркитант, по местному маленько кумекает. Вот сподобился перевести.
Военно начальник с явной неохотой взял конверт и бумагу и углубился в чтение. С каждой минутой выражение его лица принимало всё более озабоченный вид.

***

‒ «Китайскому населению под страхом сурового наказания пакет не трогать. И по возможности передать русским. В ближайший, расквартированный полк». Остальные иероглифы мне незнакомы. Маркитант……..
‒ Подъесаул, ты сколько лет служишь? ‒ Командующий поднялся из-за массивного стола и, не мигая, смотрел на подчинённого.
‒ Годов восемь. Никак не менее.
‒ А я много более твоего. И ни разу! Слышишь! Ни разу не было случая, чтобы неприятель. То есть я хотел сказать – враг. Депеши нам правдивые подбрасывал. Да ещё таким экстравагантным способом. А вдруг пакет этот ядом пропитан? Вот сейчас я его вскрою и всё. Нет у вас более командующего.
‒ Дозвольте возразить, ваше благородие. Нету там никакого яда. Ей богу! Потому как, я так кумекаю, что конверт мог и простой наш солдатик вскрыть. По любопытству природному. И тогда бы помер служивый. Японцам от того пользы не много. Солдатушек наших, в кажной атаке по сотне, а то и по более убивают. Зачем же им такой изуверский способ, ради одной загубленной христианской души, применять? Хотите я сам, прямо сейчас, туточки, письмецо басурманское вскрою. Без всякого страха.
‒ Ладно. Убедил. Ступай.
Лишь после того, как за казаком закрылась дверь, хозяин кабинета надел лайковые перчатки и соблюдая меры предосторожности вскрыл конверт.


***

«Русский солдат по фамилии Рябов, по имени Василий, приписанный к Чембарскому полку, рождённый в губернии Пензенской. В крестьянской, китайской одежде. Обнаружен военнослужащими доблестной японской армии, около передовой линии. На приказы офицера, отданные по-китайски, никак не реагировал. Пытался мычать словно глухонемой. Его схватили за косичку на голове и та немедленно оторвалась.
Русский шпион был приговорен к смертной казни. Кроме имени и фамилии, а так же полка, в котором служил, ваш доблестный солдат ничего не сообщил. Убит ружейными выстрелами. Доводя свершившийся факт до сведения русской армии, японская высказывает искреннее уважение. Прекрасно если у достойного противника много таких воинов, как русский солдат, по фамилии Рябов. Подпись: Офицер штаба японской армии. С глубоким почтением».
‒ Вестовой! Командира полка ко мне. Немедленно!


***

‒ Ваше благородие, солдат лично сам. То есть я хотел сказать, добровольно вызвался отправиться за линию фронта. С целью разведывания местоположения войск противника. Василий у нас слыл душой компании. Смешил солдат и командиров. Великолепно копировал мимику, жесты и манеры японских самураев. В этом деле равных ему в полу не было. Задание выполнил успешно. Прошел через всю линию их окопов. Возвращался в расположение части. Наткнулся на разъезд японский. В письме всё правдиво изложено. Перебежчик от них рассказывал, что солдата нашего сильно били. Однако при этом обещали сохранить жизнь. И даже переправить на японские острова. Подальше от войны. Василий молчал.
Перед казнью на вопрос переводчика «Что русский шпион желает сказать, глядя в глаза смерти?» ‒ Ответил коротко: «Завсегда готов помереть за Отечество. Прошу об одном. Сообщите нашим всё, как было!». Некоторые японцы, присутствующие при этом, не могли сдержать слез.


***

‒ Полковник, отпишите. Нет. Не надо. Я сам, лично, сообщу о подвиге этого Рябова ‒ Пензенскому губернатору.


***

Записка командующего попала в российские газеты, и фамилия простого русского солдата прогремела на всю страну.


***

Поезд, на котором везли останки русского разведчика от дальневосточной Читы до родной Пензы, встречали тысячи простых людей. Держали в руках иконы и цветы.


***

Из различных уголков огромной страны в село, с красивым названием Лебедевка, на помощь в воспитании четырех оставшихся малолетних сирот начали поступать добровольные пожертвования. Низовье матушки Волги, город Астрахань. Из Башкирии из тамошней Уфы. Из китайского Харбина. Из Средней Азии ‒ Коканда. Из Украины. Присылали пожертвования учителя и ученики. Один рубль пятьдесят копеек отправил неизвестный с инициалами Я. П. Пять рублей ‒ китайский поручик из Мукдена.
Два рубчика (всё, что смогли) вдове солдата. Рассказал своим ученикам. Они-то и собрали означенную сумму, по копеечкам. «Мы, Николай Второй, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский…» Обладатель этих титулов из своих личных средств жертвую тысячу рублей на школу и еще тысячу ‒ семье солдата».


***

Более века прошло с той войны. Прогремели на Земле и ещё более беспощадные сражения. И сейчас идут. Ежедневно, ежечасно. Подобных писем противники более не посылают. Стоит на малой родине солдата-разведчика памятник. Да вот мало кто о нём знает. А жаль.