Атомная подводная лодка Северного флота, под командованием капитана первого ранга Валерия Шахова, успешно выполнив поставленные задачи дальнего похода, возвратилась в военно-морскую базу подводных сил в Мурманской области. На пирсе, в этот раз встречал командующий подводными силами Северного флота, военные соединения лодок, руководство муниципалитета, представители духовенства и родные членов экипажа. В торжественной атмосфере мелькали переливающиеся всеми цветами радуги шары и змейками извивались, учреждая радостное возвышенное настроение.
Валерий не мог разглядеть бирюзовый шёлковый шарф Светланы. Жена должна встречать его в нём сегодня из десятого похода. Принимая благодарность экипажу во время церемонии, вслушивался в традиционное приветствие вице-адмирала, но всем существом был дальше… на пирсе среди встречающих. Сердце, устремляясь к детям и любимой жене, выпрыгивало из взволнованной груди. Докладывал о выполненных боевых задачах, и об отменном здоровье личного состава, подчеркнув, что мат часть в порядке и пребывает в строю, заверил:
-Как только возместим резервы – мы вновь готовы к дальнейшему выполнению задач, — твёрдо рапортовал он, а мысль неустанно сверлила голову: «Но… где?! Где…» Нетерпеливые, счастливые лица жён, детей, родных, друзей, как и положено, оказались на месте. И даже традиционный поросёнок… Но нет Светика, непоседливого Олежки и восторженно любящей жизнь — Женьки... Почему-то их нет в этом пиршестве счастья...
-Валера! – донёсся до слуха незнакомый, дрожащий голос, срываясь на хрип… Оглянувшись, не признал брата… Игорь, бескровный как мел, сминал в руках носовой платок, а рядом с ним… едва стоял Федор Васильевич.
-Ну, здравствуйте, отец, братуха! Как же я истосковался! Но что это с вами?! От радости, что ли, почти сознания лишаетесь? – улыбался, явно неудачной шутке, — так не рекомендую. Отставить волноваться. У меня уже все хорошо. Трудности позади, если вы о том, что в походе чуток потрепало, и откуда сумели разузнать, лазутчики, родные.
Валерий застиг себя на мысли, что ему просто требуется говорить… разговаривать, хотя он малословный. От навязчивого опасения паузы, а, вернее, содержания её — внутри все съёживалось…
- Ну, заключайте в объятия меня, черти! — удивлённо настороженно тискал застывших мужчин, не встречая взаимных объятий…
Они же белые, стояли как вкопанные.
-Батя, вы, напоминаете статую великого командора?! — подтрунивал уже невесело, внутри нарастающего холодящего облака, а оно делалось всё больше и кололо ледяными сосульками прямо в сердце. Неожиданно отец опустился перед ним на старые колени и взвыл белугой…
-Прости, прости сын! Не уберегли… не сохранили мы… Всех, всех безвозвратно потеряли…
Валерий стремительно бросился к нему, одновременно пытался приподнять, но долгий взгляд отца, заставил и его приземлился на колени... Они упёрлись головами.
-Кого… кого всех потеряли… кого, говори, – не приподнимая головы, замерев — повторял, как заведённый.
-Отец, отойдём к скамье. Давай, я поддержу. Тебе нельзя на холодном, да и мокро… –Игорь, смятенно суетился, что противоестественно для его весёлого характера.
Настоятельно заставляя подняться на ноги, держал обоих за плечи. Подталкивая отца к деревянной скамье, увидел, как к Валерию устремились товарищи. Они обратили внимание, что вокруг командира не радостно… не встречает семья, но, напротив... вблизи кружится уродливая беда, если поставила на колени его мужественного батюшку… Многие из них неплохо уже знали Фёдора Васильевича и его прославленного отца-деда Валерия, но сегодня… сейчас у них шевелились волосы от назойливых предчувствий страшного шторма с двадцатиметровыми волнами при пятнадцати балльном шквальном ледяном ветре… Друзья почуяли резко критический крен фамильной лодки командира, но то, что им тут же пришлось услышать... Валерий не отрывал пристального взгляда от Игоря. Ничего не говорил... безмолвно требовал ответа.
-Самолёт… самолёт разбился… А мама… на… на кухне неожиданно увидела по телевизору и… - Игорь, поочерёдно тёр платком глаза, но предательские слезы все катились и катились... – Все… все погибли.
Он готов был умереть сам, так невыносимо видеть непонимающее страдание, утекающего счастья в глазах брата. Ничего более неподъемного не испытывал, и не предполагал, что так страшно нести чудовищное известие для родного человека, разрывающее на мелкие кусочки сознание.
Валерий, отвергая беспорядочное, сумбурное сообщение, отрицательно покачивал головой. Отмахиваясь от услышанного, длительное время осматривался вокруг… Затем нетвёрдым бесшумным шагом ковыляя, направился в сторону моря…
Офицеры: Андрей — помощник командира, а по совместительству ближайший друг, и Максим-капитан мед службы, опасаясь чего-то, шли следом, но он категорично их оттолкнул и, пронзительно развернулся, хмельной поступью устремился в противоположную сторону… к скверу. Перешагнул через бордюр и обрушился бескровным лицом в ворох, опавший листвы, присыпанной декабрьским снегом сгребая руками.
Игорь и Федор Васильевич, пытались прийти в себя, после того, как коряво, но донесли несправедливую информацию. Долго и серьёзно готовились к этому процессу, пробираясь через собственные не переживаемые переживания, связанные с опознаниями, похоронами матери и жены, опасаясь и не осознавая, как это следует совершить, чтобы человек не окончательно сошёл с ума. Им помогала Лиза — клинический психолог, но тут на пирсе, каждый из них вкрался в сущность сына и брата, при полной утопичности этого процесса. Внутри яростно протестовало все, требуя отвести беспощадную реальность, как можно далее, но она непреклонно надвигалась, и они уже не принадлежали себе, а неслись в селевом потоке мысленного хаоса.
Федор Васильевич неслышно приблизился к сыну, и наклоняясь над ним, начал безмолвно снимать налипшие листья с кителя. Оставив на время семьи, экипаж боевой лодки, сосредоточился вблизи, в повышенной готовности броситься на поддержку. Но как?! Чем здесь можно поддержать?! Не знал никто и даже там… сверху. А если там... сверху и имели сведения, то как, как допустили подобное?! Но в такие моменты неспособен никто ясно рассуждать о мироустройстве… Разве кому-то подвластно приходить на помощь человеку, рассудок которого изолируется вместе с головой от туловища?!
-Уйдите! Уйдите все! — взревел Валерий, роя руками землю, как будто пытался погрузиться глубже в грязную, мокрую кущу.
-Вставай, сын! Вставай! Пойдём! У экипажа праздник. Мы должны… Нас ожидает машина. Там Лиза… наш родной врач,- Федор Васильевич, из последних сил взывал к сыну, и это возымело воздействие.
Валерий медлительно поднялся, не пытаясь отряхивать налипшие листья, побрёл... Вели его за плечи отец и брат.
Не оглядываясь, он помахал встревоженному экипажу, но вслед за тем, с улыбкой Гуинплена дерзко повернулся, соединив ладони, продемонстрировал им, что, дескать... все недурственно… не переживайте и, медленно качаясь, пошёл к машине.
-Мы с тобой, командир. Держись. Неподалёку будем... Всегда. – Андрей, осознавая неуклюжесть своего заявления: «быть всегда рядом», опустил в душевном смятении мокрые глаза.
Неуклюжим оно казалось, в психо травмирующей ситуации, когда его другу необходимы только ОНИ... но… Глаза взбудораженных друзей, пресеклись со взглядами отца и Игоря… в них отражался холодный безмерный ужас. Перед ними стоял их черноголовый Валерий, полностью усыпанный серебристым инеем… Но нет, это оказалась не белоснежная сказочная пороша… Это был бесчувственный, расчётливый приговор седины. Он шёл и махал им, шёл и махал... не оглядываясь. Лиза, рванулась навстречу, собираясь что-то произнести, но… вдруг Валерий разразился лавовым потоком, речи, направленной в никуда… Не гляди ни на кого конкретно, говорил, словно бы обращаясь ко всему миру…
-Не надо, не пытайтесь бессмысленно излечивать меня своим психологическим клише. Кто вам сообщил, что молчание перед лицом удара судьбы это плохой вариант? С каких пор надо заполнять словами всякий момент жизни? Мы о молчании не знаем ничего, как, собственно и о глубокой скорби. Что там внутри может быть… Чем вы способны утешить? Не надо лезть из кожи вон. Откуда взяться справедливым словам, когда нет справедливых мыслей, когда любая из них яростно протестует. Разве не так? И даже не в том дело, что невозможно поднять кого-то из могилы, или… или собрать самолёт по разбросанным де-та-лям, — внезапно оборвал речь, обличающую идиотичность утешения, попытался сесть в машину, но гонимый отчаянной нежизненностью неизвестно куда ехать теперь... немедленно, упираясь больным взглядом в каждого, продолжил:
-Разговаривайте со мной прямо. Не маскируйте свою незащищенность грошовыми словами. Мы не способны оставаться один на один со своими безжалостными мыслями даже в счастливые дни, не говоря уже о худших. У нас устойчивая потребность что-то говорить, лепетать, растолковывать, призывать, или шёпотом изъясняться, потому что представления не имеем, как сохранять тишину. Не знаем… понимаете, не знаем, что безмолвие, на самом деле, может быть даже святым. И оно практически никогда не бывает неуместным. Человек изначально не хочет разговаривать — это нормально. Не думайте… Я не стану упрекать вас, что это неудобно, ведь я же знаю — вам тоже неудобно, потому что вся моя жизнь в настоящий момент неудобна. Вдумайтесь только — НЕ-У-ДОБ-НА!
Так что воспринимайте это неудобство нормально. Не пытайтесь бороться с этим, извините меня за тавтологию... В конце концов, неудобство — это всего лишь ваше ощущение, чёрт возьми. Желание болтать зачастую обнаруживает лишь попытку упрятать ваш собственный душевный дискомфорт. Вы думаете, что я совершенно готов что-то сейчас объяснить, и широко обсуждать с вами? Если я себе ничего не способен, не то чтобы растолковать, но и отвергаю всякое пояснение. Любые вопросы и ответы теперь пустотелы, пошлы, беспринципно бездушны, как стужа. Тем более... ожидание лёгкого ответа типа: «Все хорошо! Ура!» – Валерий, также внезапно сник, переживая чрезвычайно эмоциональное и физически крайнее истощение, неизбежно впадая в сонливость. Лиза понимающе обняла его, и он смиренно поддался, позволив усадить себя в машину. Не спрашивая, она дала ему стакан воды, с приготовленным заранее
