- Разменяйте мне Счастье.
- Вам как?
- Пополам.
Раскладываешь половинки по разным отделениям в портмоне. Одну – как заначку, со второй – думаешь, чтобы сделать? Её можно потратить сейчас, но как? Пока нет мыслей. Придут. Москва – город соблазнов, долго не продержишься. Москва? Жизнь – город соблазнов.
Вот, началось. На Пятницкой в тебя стреляют. Глазами. Боже, какая фемина! Чёрт, надо было менять тридцать на семьдесят. Трети хватит на чёрный день.
Подожди. Слишком всё быстро. А если чёрный день уже наступил? Ты же не знаешь. Это как в авто. Едешь по трассе - лето, солнце, дорогая пустая. Вдруг – бумц! И на мизинце ноги уже бирка, а в глаза бьёт холодный свет ламп. А ты так ничего и не понял.
Фемина подождёт. Или пусть кого-то другого застрелит.
Отдать ей половину моей половины? Ну а что, жалко? Нет. А где гарантии? Ты постарел. Двадцать лет назад ты не разменивал счастье на половинки. И не заначивал. Этому научила жизнь? Или друзья?
Раньше ты был Джонатаном Ливингстоном (1). И друзья твои тоже были чайками. Но, в основном, сидящими в Совете Чаек. Нет, конечно, были рядом и Флетчер, и Салливан, но они разбились о скалы. Сюжет нельзя изменить, он пророческий.
Да, раньше ты не менял Счастье. Ты отдавал его целиком.
Раньше? Да, раньше. Когда твоё первое Счастье было в кредит. Ты получил его в первый день. Просто потому, что родился. Его дают каждому, просто так. Только за то, что родился. А когда ты вернул его Банку и выплатил проценты, ты стал делать заначки. Друзья научили.
Она всё ещё идёт навстречу, второй выстрел. Отдать ей половину половины?...
А помнишь, когда ты первый раз сел за бухгалтерские книги? Конечно. Когда позвонили из Банка и напомнили про просрочку. Тогда ты и подумал, почему? Почему так быстро кончается кредит? И ничего не придумал. И друзья ничего не придумали, потому что были молоды. Глупы и молоды. А потом – та старая мудрая женщина с маленьким котёнком, который носился по лужайке и пытался догнать бабочку. Глупыш, он думает, что весь мир сделан для него. Так сказала она. Старуха ещё что-то добавила, но ты не слышал этого. Трудно что-то слышать, когда открываются глаза. На мир. Который НЕ сделан для тебя. Это «НЕ» нужно знать. Это ключевое слово.
Ещё один выстрел и к чёрту половину половины! Нет, пожалуйста, держись. Она скоро пройдёт мимо, и ты больше её не увидишь.
Из-за «НЕ» многие тонут. С уже открытыми глазами. Многие – это те, которые не придумали, что делать с «НЕ». Или по другой причине. Они не встретили ту мудрую женщину. А может быть, встретили? Может быть. Но тогда не услышали, что она добавила. Я тоже не услышал, это осталось на подкорке. И когда пришёл первый чёрный день, подкорка сработала.
Старуха была мудра. Если этот мир НЕ сделан для тебя, тогда сотвори свой. Тот, где ты Счастьем можешь делиться бесконечно. Так сказала она.
На каком повороте жизни ты забыл эти слова и стал делать заначки? Ты не помнишь. Тебе так удобнее, умерший Джонатан Ливингстон. Вернись обратно, найди этот поворот и забей его досками!
Она взводит затвор. Сейчас раздастся третий выстрел. Последний. Да! Пусть стреляет. Надо вернуться к повороту.
И я готов к выстрелу:
- У вас очень красивая улыбка!
- Спасибо. Простите, вы не могли бы разменять мне Время?
- Вам как?
- Как получится. Но только чтобы было до нашей встречи и после.
_______________________________________________________________________
(1) Ричард Бах. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».
