Дурочка

- Вот зря вы так, Андрей Сергеевич... Зря! Какие неправильные слова сказали!

- А тебе, Студент, кто слово давал? Тут мужики собрались... - Андрей зло сплюнул на снег. - Ты поленницу натаскал?

- Днём ещё.

Раздражение нарастало:

- Иди, валежника добери...

Остальные молчали. Сидели, делали вид, что каждый думает о своём, хотя больше всего боялись другого. Боялись, Андрей опять вспылит.

Когда он невзлюбил Студента? Да, наверное, сразу. Как только тот появился в отряде. Это был июль? Июль. В июле их больше всего трепали немцы. От отряда крохи остались, дальше августа никто не загадывал.

Один раз они только смогли огрызнуться. В Соловьях. Да и то по наводке от армейских. Студента полуживого нашли у коровника. Он лежал в крови и грязи, казалось, даже не дышал. В правой ладони смертельной хваткой держал половину своего отрезанного уха.

- Смирно!

Все вскочили, вытянулись.

- Вольно, - Мухин, махнул рукой и присел к костру. - Ну что, опять про водку, да про баб?

И улыбнулся. Потом обвёл всех взглядом. Колючим, пронизывающим до костей. Командирским.

- Что не так?

- Нет, всё нормально, Борисываныч... – растянул Коля-санитар, лукаво улыбнувшись. - Как всегда... Баб нет, так мы про водку...

- Ну, ну... «Подсудимый Иванов, а вы вообще-то пьёте? Я не понял, товарищ судья, это вопрос или предложение?»

Все грохнули.

- Борисиваныч, ну откуда у вас по анекдоту на каждое слово?

Мухин смеялся со всеми. Смеялся лицом. Взгляд же его пристальный нет-нет, да и стрелял в Студента. Тот был где-то не с ними, далеко, но участливо улыбался.

Отсмеявшись, командир повернулся к Андрею:

- Слушай, тут...

- Извините, мне надо валежника натаскать, - будто самому себе Студент пробурчал под нос, поднялся и пошёл от костра.

Его проводили глазами, пока за соснами не стих скрип валенок.

- Слушаю, Борисываныч, - откликнулся Андрей.

- ...мороз завтра будет. Слышь, как валенки скрипят? - Мухин потёр лоб. - Чего я хотел тебе сказать?..

Секунду посидел в задумчивости.

- А чего ты такой злой был, когда я пришёл?

- Да так, нормально всё...

- Я вижу, как нормально, - Мухин буравил Андрея насквозь. - Что случилось? На чём опять цепанулись?


* * * * * * * *

- Можно я тут погреюсь, Семёныч? – Студент, держа охапку валежника, робко стоял в сенях, дышал на замёрзшие пальцы.

- Опять тебя шуганули, горемыка? Ну, проходи, поможешь крупу перебрать...

Семёныч сидел на циновке, позвякивая крупой о края кастрюли. Огромной рукой работал, как черпачник – вытаскивал горсть, быстро отшелушивал и кидал обратно.

- Да, да, спасибо, я с удовольствием, - скинув валенки, Студент сел рядом.

- Ё... да у тебя руки синие! Иди сначала у печки погрей. Как отшелушивать-то будешь? Раскидаешь тут мне всё по полу...

- Спасибо, - ещё раз поблагодарил Студент.

Дрова трещали крепко, и он быстро начал согреваться. Оттаивал. Семёныч кинул взглядом на его сгорбленную спину. Молодую, неестественно сгорбленную.

- Ну, Студент, повеселел? Руки-то отходят?

- Спасибо вам, спасибо.

В душе бы тебе холод кто растопил. Чего там у тебя? Семёныч покачал головой.


* * * * * * * *

- Зачем он нам, командир? – у Андрея от злости ходили желваки. - Он же дурачок какой-то. Он что, не понимает, что вокруг происходит? Война, драться надо! А он?

- Есть такое дело, Борисываныч, - поддакнул Трушин. - Он не такой какой-то, как сначала казалось...

- А что тебе, Вась, сначала казалось? – Мухин концом палки поворошил угли.

- Ну... думал, он злой. Думал, он этих гадов ненавидит. Что они с ним сделали! Он же доходягой был, когда его нашли. Ухо отрезали, рёбра переломали. Да если б меня так... – Трушин побелел лицом от злости. - А он что? Ткни его, упадёт и не поднимется, чтобы сдачи дать.... Лежать будет.

- Да, может быть... Может быть, Вась, будет лежать...

- ... а, может, и не будет, - как будто размышляя вслух, Мухин повернулся к Денисычу, «правой руке» в отряде. - Что скажешь?

Не поднимая головы, Денисыч, посмотрел на командира из-под густых бровей:

- Сдаётся мне, Борис, ты чего не договариваешь... Ты – волк матёрый. Сказать чего принёс?

Командир порылся в карманах, вытащил пачку папирос. Прикурил.

- А чего баб-то нет? – Мухин хитро улыбнулся. - Сходили б до Вяземского. Петрович не жадный, он поделится.

- Стрёмно. Немцы же в Стародеево стоят.

- Да вы через балку. Они по зиме туда не сунутся. А у Вяземского девки знатные, дородные!

- Мы знаем... – ностальгически промычал Трушин.

Мухин секунду помолчал, потом осторожно пробросил:

- Оксанка там у них была... Помнишь её, Денисыч?

- Жена Студента?... Подожди, Иваныч! – осёкся он. - А почему была́?


* * * * * * * *

- Не так как-то всё, Семёныч, не так! Вы понимаете меня? Я не знаю.... Не должно было так случится, не должно! Господи, за что? Почему она, не другие?..

Студент отвернулся к стенке и сжал кулаки у глаз. Он не хотел, чтобы Семёныч смотрел в лицо.

- Илюш, так бывает... Это же война... А когда ты об этом узнал?

- Борисываныч. Третьего дня принёс...

Заслонка с тихим скрипом приоткрылась и по стене заплясала тень Студента. Семёныч молча перемутил крупу в кастрюле.

- Они все, - глухо продолжил Студент, - дурочкой её кликали...


* * * * * * * *

- Ты что наделала, дура окаянная!

- Я... я.... Ой, мамочки....

- Да, ты! Что мы теперь жрать будем? Петрович! – Настасья с криком выскочила наружу. - Петрович, ты где?

- Чёго орешь? Там они, за сараем, телегу запрягают.

Настасья кинула на Матвея взгляд и рванула через двор. Шестеро мужиков закидывали вилами сено в телегу.

- Ну что там опять? – Петрович повернулся к ней.

- Не могу больше, Петрович... – Настасья без сил присела на пень, - не могу. Где ты эту дуру нашёл? Чем мне теперь кормить вас?

- Что, опять Оксанка? – повторил Петрович.

- Она макароны на сковороду кинула. Она, дура, не знала, что их варить надо.

Петрович покачал головой.

- Ну чего орать-то теперь? Чего-нибудь придумаем...

- Да у неё всё так, через заднее место. Руки кто ей пришивал? Каждый раз так. Я ж просила, к кухне её - ни ногой. Она же ничего не умеет. Прошлый раз картошку на морозе оставила...

- Позови.

Маленькая, угловатая Оксана стояла перед командиром. Стояла, боясь поднять на него глаза, теребила костяшки пальцев.

- Ну что там опять, Оксан? Что мне с тобой делать?

- Товарищ Вяземский, - тоненький голосок дрожал, как осина на ветру, - я не знала.... Я правда не знала...

Петрович посмотрел на Настасью, которая, раза в два больше, навышалась над ней. Разорвёт её когда-нибудь...

- Ох... если бы не твой немецкий, Оксан. Одевайся, с ними поедешь. Коль, - позвал он, - приведи дурнбанфюрера. Или как там его?


* * * * * * * *

- Так чего, вяземские самого фон Келлера взяли? – Денисыч цокнул от удивления языком.

Мухин покачал головой:

- Представляешь? Выкрали. На следующий день, как его сюда прислали... Вот такие дела, парни. Оксана допрос вела. Один на один. Он всё рассказал. Даже сам не понял, как она его расколола. А потом сидел и твердил, как попугай: “Hexe! Hexe!”. Ведьма, по-ихнему. А по-нашему? Дурочка?

- А потом что? – тяжело спросил Андрей.


* * * * * * * *

- Она же лучше всех была, Семёныч! Ну правда же. Кто так мог немцев на допросах колоть? Только она, вы верите мне? Она их нутром чувствовала. От неё ни одно слово их не ускользало, ни один вздох... И никто, никто кроме Вяземского не знал об этом.... Никто в отряде не догадывался.

Семёныч крутил в руках нож и молчал.

- Ну да! Была она из другой жизни! Мы, когда поженились, она вообще ничего не умела. Я ходил по квартире, всё время за ней подбирал, чинил, находил.... Но она... Она была такая нежная, любящая... Вся была в знаниях, в науке...

- На кого училась?

- На лингвиста. У неё немецкий идеальный, все это говорили. Она же сама, сама в отряд пошла! Говорила, что по-другому нельзя...

- А чего ты у нас? Чего к Вяземскому не пошёл?

- Это на время. Они так решили, сказали, до весны так должно быть. Как же зря так решили!


* * * * * * * *

- Ложитесь кучнее, - Петрович помахал руками, словно сгребая снег в комок, - Вить, на тебе фюрер! Если чего пикнет, кончай его.

В телегу улеглись четверо. Двое держали пленного генерала, Оксана пристроилась чуть сбоку. Старый Ефим на передке. Он уже примелькался у немцев.

- Как сдадите его, дня три можете у армейских перекантоваться. Пока шухер уляжется.

- Ты чего взволнованный, Петрович? – улыбнулся Виктор, - Плёвое дело. Сдадим твоего фюрера в штаб, на боись!

- Ну, с Богом! – перекрестил их Вяземский, - Закидывай.

Быстро закидали сено.

- Ну вот, на стог похоже. Ефим, перед Стародеевым направо уйдёшь. Не промахнись.

- Да отстань ты! Не хуже твоего соображаем.


* * * * * * * *

Угли загасли. Мухин для верности раскидал пошире чёрные головешки и кинул горсть снега. Все молчали, боясь прервать командира.

- Потом что было?... Патруль. Кто мог знать, что они у балки патруль поставят? Он хиленький был, человека три... Последний патруль...


* * * * * * * *

- Halt!

Виктор изо всех сил сжал рот генералу и упёр ствол нагана ему в висок. Оксана тронула его за руку – не задуши! Виктор чуть ослабил хватку и кинул тревожный взгляд, как будто стараясь сквозь сено увидеть , что происходило наверху. Четвёртый, Тимур, аккуратно переложил себя на ноги пленному, придавив своим весом.

Слышно было, как Ефим что-то буркнул и протянул немцу аусвайс.

- Што фезёшь, Иван?

- Не видишь, што? Сено везу. В Шмели. Не Иван я.

- Иван, Иван.... Все вы иваны. Сено? – скрип сапогов обошёл телегу вокруг, - Dietrich, schnell! Nimm eine Heugabel!

Виктор кивнул Оксане, Что там? Она показала пальцами – вилы, и качнула ладонью вниз. Все четверо прижались к доскам ещё сильнее.
Около телеги заскрипела вторая пара сапог.

- Probieren sie, - ткнул пальцем первый.

- Ты мне весь стог сейчас разворошишь, - Ефим бледный весь повернулся на передке, - Смотри, как красиво улож...

- Мольчать! Если там пусто, мы – знать! Дитрих!

Дитрих вилами ткнул стог. Ещё. Обошёл с другой стороны. Ещё дважды.

- Nein. Alles ist in оrdnung..., - и воткнул вилы в землю. Ржавое железо вместе с кровью ушло глубоко в снег.

Он отряхнул ладони и махнул рукой.

- Проезшай, Иван....

Телега медленно тронулась. На подгорке Ефим в нетерпении наподдал вожжами и за первым же полеском остановил. Его трясло, когда раскидывал стог.

Белый, как снег, Виктор переводил безумный взгляд с Ефима на Оксану.

Слёзы продолжали струиться из её открытых глаз. Она их уже не видела и не чувствовала. Она лежала калачиком, на боку, прижав истекающие кровью ладони к груди. Из шеи вытекала густая, липкая масса.

- Она вилы... ладонями... ладонями.... Прям у его головы... А четвёртый удар - ей в шею.... – тряслись губы Виктора.

Ефим упал на колени. Не зная, зачем, сдёрнул шапку и бережно подложил её под голову Оксане.

- Дурочка... дурочка ты моя, - и заплакал.


Виктор шёл, не оборачиваясь, за шиворот таща по глубокому снегу генерала. Тимур оглянулся с холма. Ефим так и сидел, раскачиваясь на коленях и прижимая к себе маленькую, угловатую девушку.

* * * * * * * *

Семёныч крутил в руках нож и молчал...

Скрипнула дверь. Ни один из них не обернулся. Андрей тихо подошёл и положил руку на плечо Студента.

- Илюш, я их теперь голыми руками рвать буду... За Оксану, за твою дурочку...