- Верочка, что ты делаешь? – Антонина Семеновна смотрела на свою дочь с дикими глазами, а девочка в это время маникюрными ножницами выцарапывала свое имя на руке.
- Мама…почему мне не больно? Я не понимаю..почему? Все дети плачут, когда видят кровь, когда ударяются случайно. Они плачут! Я, что ненормальная? – Антонина Семеновна со слезами на глазах выхватила у шестилетней дочки ножницы и побежала искать аптечку, чтобы обработать руку Верочке.
…У доктора
- Григорий Николаевич, я боюсь за свою девочку. Она, то иголкой в пальцы тычет, то ножиком или ножницами рисует у себя на теле. Недавно я увидела, как Верочка рукой бьет об стену, да с такой страшной силой. У нее уже везде шрамы и синяки…и она даже не морщится, когда вытворяет такие вещи. Она говорит, что не чувствует боли. Не знаю…не знаю, какому Богу, уже молиться. И те ваши таблетки, так и не помогли. – Женщина перебирала пальцы и иногда всхлипывала.
- Еще один феномен…уважаемая Антонина Семеновна. Для начала уберите из дома все колющиеся предметы и следите за каждым шагам своей дочери. Это сбой детской психики, а возможно, что-то другое…понаблюдаем, не беспокойтесь. А пока, вот эти капсулы пусть принимает по три раза в день. И еще, сходите с ребенком в цирк! Может она обстановку поменяет… - С какой то отрешенностью произнес доктор.
Спустя четырнадцать лет…
- Вера… Чего ты хочешь от всех этих людей? Жалости к себе или признательности? Ты уникальный человек. По тебе разведка плачет. – Григорий Николаевич пристально посмотрел на девушку, которая стояла у окна и при свете солнца разглядывала свои шрамы на руке.
- Разведка? Хм! А вы им позвоните, я к их приходу пирогов напеку. – Вера самодовольно улыбнулась и легла на кушетку.
- Ты давно у меня не была. Я постарел, и возможно подурнел. Женщины, уже не подкидывают свои номера телефонов в мой пиджак… Расскажи снова, как все началось. – Доктор устроился поудобнее на кресле, и скрестив руки положил их себе на живот.
- Хорошо…я оживлю вашу драгоценную память. И потом вычту – это из стоимости приема. – Вера обожала ерничать…это был ее конек.
- Перестань передергивать. – С улыбкой на лице произнес Григорий Николаевич.
-В шесть лет со мной произошел случай. Был выходной, и я играла во дворе. Мама возвращалась из магазина, увидев ее, я побежала. Налетела на камень и сильно ударилась о мостовую, потекла кровь, коленка оказалась ободранной, но мне было не больно. Я даже не заплакала, как обычно поступают дети в таких случаях…Мама схватила меня, начала осматривать коленку, спрашивала, сильно ли болит, но я мотала головой и заглядывала в ее сумку, где лежали пряники. Тогда мама не очень обратила внимание, на отсутствие боли из-за сильного удара, но позже…позже она плакала каждый день…
Любыми острыми предметами я пыталась проколоть себе или ногу или руку. Иногда буквально билась об стену, чтобы почувствовать боль. Или просто заплакать, но даже от безысходности…ни одной слезинки …ни одной. Мама бегала в свое время к вам, уважаемый Григорий Николаевич, но вы постоянно твердили одно и то же, что меня надо водить по музеям, смотреть со мной мультики и чаще покупать мороженное, чтобы я была счастлива и не думала причинять себе боль. Через пять лет мама умерла…оторвался тромб. А родных у меня больше не было.
Детский дом. Куча зверенышей, которые желали сделать мне больно, уничтожить меня как личность, сделать так, чтобы я стала одной из них…из шайки диких детей, которых выбросили на улицу «добрые» мамочки и папочки: умирать или выживать. Я выжила. Потому что любые драки мне были нипочем. Меня пробовали бить, чтобы я подчинилась их системе, но потом поняли, что это бесполезно. Я стала лидером, несомненным лидером, но – это звание меня не прельщало. Как-то раз с одной девочкой мы нашли у деректрисы бутылку водки, и закрывшись в туалете пили вдвоем. Мне было двенадцать лет. Моя напарница не могла подняться уже после трех стопок. Я же допила все до конца. И ничего. Трезвая…как стеклышко.
Потом я сбежала из детского дома. Пробовала наркоту, но кайфа я не получила, только потеряла кучу денег, на которые могла бы жить неделю. Первый секс в заброшенном подвале на холодном полу, я не кричала как многие девственницы. Кровь была, а боль как всегда отсутствовала. И удовольствия тоже не получила…как и в последующие разы. Со временем я перестала спать. Просто ложилась на грязный матрац и смотрела на серый потолок в подвале…через три или четыре часа, я вставала на поиски пропитания. Мои собратья валялись на полу и храпели в унисон.
Зомби…которая не улыбается, не плачет …ни чувствует боли, ни наслаждается сексом с любимым человеком. Одинокая тварь, которая даже нажраться не может по-человечески. Я живу по принципу – мне все равно! По всему моему телу многочисленные шрамы…но как в лучших ужастиках, они не исчезают. – Последнюю фразу Вера произнесла с ухмылкой.
- Мне, кажется, что ты цены себе не знаешь.- Григорий Николаевич чуть приподнялся и вознес руки к небу.
- Смешной вы дядька. Сидите тут у себя в зелененьком кабинетике, думаете, что все уникальное приносит радость и гордость. Мне тошно…человек должен выплескивать свои эмоции, слезы помогают облегчить свою душу…в постели я хочу, как нормальная женщина стонать от наслаждения, а не лежать паленом и любоваться зеркальным потолком. Для вас я особенная. Некий такой человеческий эксклюзив для опытов… Только - эта особенная даже родить не сможет. У меня не было никогда никаких болезней, все органы работают как часы…без единого сбоя. Но вот живой организм во мне расти не сможет…не способна я на деторождение. А может оно и к лучшему…еще одного человека с огненной душой в холодном теле…рожать не стоит. – Девушка, закончив свой монолог, присела на кушетке и посмотрела в окно.
- Чего ты хочешь от меня? – Наконец-то, доктор задал свой главный вопрос.
- Просто поговорить с вами и еще раз убедиться в том, что я полная дура, раз верю, что мне можно помочь. - Вера встала и подошла к двери, собираясь уйти, но услышала слова доктора.
- Зачем же ты приходила, девочка моя? - С грустью спросил Григорий Николаевич.
- У меня сегодня день рождение…и я сегодня умру, тихо в своей квартире. Наконец-то, нашла способ, как – это сделать…останавливать бесполезно, да и не к чему. Я знаю, что вы пишите книгу о феноменах нашей страны…напишите обо мне. Чтобы я не совсем напрасно ходила по этой земле. – Девушка вышла и закрыла за собой дверь.
…боль – это ощущение, что ты еще жив.
Дома.
- Алло? Вера – это ты? – мужской голос, слышимый из трубки был очень встревожен.
- Я завидую той, которая проснется от твоего поцелуя. Откроет глаза и нежно улыбнется тебе. Вы будете сидеть в кафе и ласково смотреть на друг друга. Ты прикоснешься ладонью к ее щеке, и она прикроет глаза от удовольствия. Ночью вы займетесь любовью…она будет кричать от невероятных ощущений внутри себя. Твои губы будут по всему ее гладкому телу…а потом вы заснете, чтобы проснутся вновь…Она родит тебе дитя…самое лучшее дитя на свете. И заплачет от радости, когда медсестра положит ей новорожденного на грудь. Ты будешь замечательным отцом… тише, я просто хочу тебе счастья. – Вера положила трубку и направилась в ванную.
... Невозможно любить только душой…ни один человек на это не согласился бы…каждый хочет ощущать…именно - физически ощущать тепло любимого или любимой…иногда можно прикоснутся к человеку, так нежно, что ненужно подтверждения слов о любви…Перестаньте твердить, что «мне важно, что у нее внутри»…внутри может быть огонь, а снаружи непреодолимая мерзлота…и ты все равно найдешь источник, где можно согреться.
