Михаил Миронович Тудой (наши уличные остряки в своё время сочинили ему оригинальную кличку «Здровеньки булы») родом то ли из-под Полтавы, то ли из Одессы, а, может и вовсе с карпатских гор. (Правда, от этого, последнего предположения Тудой решительно открещивается, и неспроста: на нашей улице до сих пор не очень-то жалуют бандеровцев и прочих пособников немецко-фашистских захватчиков). Появился он у нас не так чтобы и давно, лет десять назад, а на вопросы почему ему не жилось в родной Хохляндии сразу начинает темнить, говорит, что вынужден был уехать по политическим мотивам, что лишь укрепило кое-кого из наших в смутном первоначальном предположении о его еврейском происхождении.
- А яки в Полтаве варэныки! – говорит он восторженно и, прикрыв глаза, этак томно-сладострастно вздыхает всем своим обширным животом. – С вышнями! А сало! С пальцами смолотишь!
- «Варэныки», «сало»! – передразнивает его Васька Исаков. –Разнылся, сердешный! А какого же х… ты тогда сбежал от этих варэныков?
- По политике, - покорно-страдальчески вздыхает Тудой и слезливо морщится. Чего скрывать -любит он на жалость надавить. Получается это у него очень плохо, потому что с таким огромным пузом и такой широкой красной мордой он больше похож на наглого ворюгу-бухгалтера или проныру-кладовщика, но никак не на жертву режима.
Вообще-то, этот «Здоровеньки булы» - как двуликий Янус. Внешность – добродушней не бывает: про широкую физиономию я уже говорил, так к этой широте ещё прилагаются румяные щёки, нос картошкой, а не горбом (это я к вопросу о его национальной принадлежности), густые «брежневские» брови и жизнерадостные глаза с прямо-таки лучезарным взглядом. Ну, отец родной, а не чужой Тудой! Зато если присмотреться повнимательнее, то начинаешь понимать: нет, не такой уж он и простой! Во-первых, в лучезарном взгляде отчётливо читается этакое пытливое п р о щ у п ы в а н и е: дескать, ну-ка, ну-ка, мил человек, что ты за фрукт, чего от тебя можно ожидать, чего нужно опасаться? Во-вторых, бровки эти кустистые всякий раз заметно напрягаются, когда собеседник только-только рот свой открывает, и губки толстенькие чуть заметно подбираются, словно в ожидании внезапного удара. Так что через пару минут этому внешне добродушному гражданину, прежде чем посоветовать ему «здоровеньки дулы», так и подмывает задать вопрос Шукшина Рыжову из «Калины красной»: «А ты, дядя, случаем у Колчака в контрразведке не служил?».
Впрочем, даже к такой двуличности можно привыкнуть (человек, как известно, такая скотина, которая ко всему привыкает, и не известно ещё к чему быстрее – к хорошему или плохому), но вот только в поведении нашего любителя полтавских вареников вдруг произошли заметные изменения, и случилось это сразу же после сегодняшнего Дня Победы, точнее , после известия о том, львовские националисты-бандеровцы устроили скандал и сопутствующее ему побоище ветеранов и просто пожелавших почтить павших за этот город во время Великой Отечественной войны. Теперь вместо обычного привычного и беззлобного пикирования Михаил Миронович вдруг стал моментально теряться, заметно тушеваться, замыкаться и вообще, уходить в себя. Саня Пахомов тут же высказал насколько смелое, настолько и противоречивое предположение, что там, на Львовщине, наверняка «отметились» какие-нибудь тудоевские или родственники, или знакомые, вот он так нервно и реагирует.
- Да ладно на человека наговаривать! – выговаривал ему Сергей Сергеевич Мухаев, человек очень справедливый, бывший член КПСС, до сих пор тайно убеждённый в неминуемом торжестве мирового Интернационала рабочих и крестьян. – Может, ему просто совестно за своих земляков!
- Ох, ты, мать моя, какие нежности! – отмахивался Саня. – Не, я печёнкой чую, что здесь всё серьёзнее. Как в одном фильме говорили, этот бандеровец нас ещё удивит!
А в середине мая Тудой как-то неожиданно пропал.
- Я же говорил! – торжествовал Саня. – Наверняка к своим … соплеменникам уехал! За инструкциями!
- Дурак ты, Саня! – качал головой Сергей Сергеевич. – Несёшь всякую хрень! Хотя действительно странно. Куда он делся-то? Не, не мог он так вот, запросто… Здесь же и дом, и работа! Ерунда это всё! Зачем ему сбегать?
- Чего ерунда? – ехидно прищуривался Саня.
- Что уехал! Что сбежал!
Тудоя не было неделю, и в конце мая он так же внезапно появился.
- К своим ездил, - ответил он.
- К каким своим? – осторожно, но не без подкола спросил Саня. –Конкретно!
- К дядькиной семье. Помер дядька. Жалко.
- От чего?
- От осколка. (Мы переглянулись. От чего?). У него ноги не было, и осколок сидел около сердца, - пояснил Тудой. – Ещё с войны. Врачи говорили, что уже давно зарос… А тут дядька косить пошёл, видать, расшевелил его, вот он и стронулся… За каким его, безногого, понесло на эту косьбу! Молодых, что ли, мало?
- Значит, воевал дядька-то?
- А как же. На Первом Украинском, у Конева. Медаль «За отвагу» и Орден Красного Знамени. Хороший был дядька… - и Тудой вздохнул. – Жалостливый. Племяш разводится вздумал, так он об его хребет весь свой костыль обломал. Сохранил семью.
- Ну а как там вообще-то? – спросил всё тем же осторожным тоном Саня. – Политическая ситуация как?
- Чего? – почему-то испугался Тудой.
- Ситуация, говорю! Политическая!
Тудой в ответ удивлённо-непонимающе повертел головой.
- А на х… она мне нужна, эта ситуация? – вполне резонно ответил он. – Я хоронить ездил, а не за ситуацией.
- Вопрос больше не имею, - быстро сказал Саня. – Значит, похоронил?
- Ну а как же… - опять вздохнул Тудой. – Да! Щас, погодите…
Он ушёл в дом и вскоре вернулся, неся в руке большую, заткнутую самодельной пробкой бутылку и большую тарелку, накрытую тряпицей.
- Помяните раба божьего, - пояснил он. – Чтоб по-людски было.
- Никак горилка? – оживился Аня. – Самая настоящая!
- Она, - подтвердил Тудой. – И сало. Вы же сами сколько раз говорили, вот и угоститесь… Бабка Гапа сама коптила… Она по этой части мастерица! С пальцами смолотишь!
Поминки затянулись до вечера (русский мужик, как известно, один раз за бутылкой не ходит. Да и украинский, как видно, тоже.).
- Ты уж, Мироныч, не обижайся на наших пустомель, - сказал Сергей Сергеевич Тудою. – Языки-то без костей. Молотят себе и молотят. А ты - мужик нормальный. Я всегда говорил.
- Да я и не обижаюсь, - согласно кивал Тудой. –Чего уж… Вот дядьку жалко… За каким чёртом его на ту косьбу понесло? Сидел бы с бабкой Гапой…
