Во время учёбы в Университете судьба свела меня с одним очень интересным
человеком. Назовём его Юрием Петровичем. Это был любимый ассистент профессора
Большаниной, которая читала у нас общую физику. Сама Большанина была уже в серьёзных годах и окончила впервые открывшийся в Университете физико-математический факультет. Факультету пришлось функционировать в суровые годы революции и гражданской войны. В силу этого закончить учёбу удалось только четырём студентам, в числе которых была и Большанина.
Юрий Петрович очень ценился Большаниной за его природный ум и дисциплинированность, доходившую иногда до педантизма. Профессор очень ценила Юрия Петровича как уникального экспериментатора. Эксперименты, задуманные и проведённые им, всегда давали ответ на поставленный вопрос.
По некоторым вопросам я и он являли собой полную противоположность, но нам по воле судьбы часто приходилось друг с другом сталкиваться. Юрий Петрович проводил у нас практические занятия по общей физике, где мы решали предложенные им задачки. Я был недисциплинированным студентом, позволял себе опаздывать на занятия или вообще не появляться на их первых пАрах и ещё поспать. Таких студентов, любителей поспать, в наших перенасыщённых комнатах, в коих ютились на двухъярусных койках студенты с ордерами и без них, хватало и без меня.
А в интервале, когда проходили первые пары занятий, по радиодинамикам, которые тогда находились в каждой квартире и в каждой комнате общежитий, проходил цикл передач «Для тех, кто дома». Передачи проходили, кажется для домашних хозяек. Но, тем не менее, в комнате всегда раздавались возгласы:
- Коля… Анатоль… Просыпайся, передача для нас идёт.
Нужно отметить, что всё это было позволительно (во всяком случае, на нашем факультете). В ректорате тогда больше обращали внимания на знания и самостоятельность студентов, проверяемые на зачётах, экзаменах и курсовых работах, которые начинались уже со второго курса, но ни как ни на мелочную опеку. На моей памяти, один из наших студентов был отчислен из Университета уже с четвёртого курса за неспособность или неумение организовать выполнение курсовой работы.
Оставшиеся в Университете мои друзья с прискорбием говорили мне, что сейчас установлена почти школьная дисциплина, которая не давала должного результата.
А вот Юрий Петрович, судя по всему, и студентом не позволял себе роскошь опаздывать на занятия. Во всяком случае, он на наши занятия приходил ровно за пять минут до начала и прохаживался по коридору возле аудитории. Мне на эти занятия опаздывать было нельзя, хотя они стояли в первой паре. Я все-таки чаще успевал заскочить в аудиторию в эти пять минут, но иногда приходилось опаздывать.
Однажды, когда я забежал с лестничной площадки в коридор, раздался звонок, который всегда звучал, извещая о начале нового учебного дня. Юрий Петрович уже шёл в аудиторию. Чтобы заскочить первым, я ускорил движение, и … мы застряли. Одна из дверей, ведущих в аудиторию, была наглухо закрыта. Застряли мы капитально – живот в живот и нос к носу. Как более молодой, я, использовав кое-какие мышцы, вырвался и успел добежать до свободного места пока Юрий Петрович шёл к доске.
- Шнаревич у нас самый безалаберный студент, - только и сумел сказать преподаватель и начал разговор про свои любимые задачки. Он очень тонко чувствовал взаимосвязь между всеми присутствующими в них физическими явлениями и хотел научить нас этому.
Но эти задачки я не любил. Мне больше импонировали абстрактные математические понятия. В моей голове находились им какие-то образы, и мне это нравилось.
Я понимал, что в глазах Юрия Петровича я был одним из тупых и ленивых студентов. Но это было не совсем так. Я неплохо сдавал экзамены, выдвигался ребятами в комсомольские вожаки и в деканате относились ко мне положительно. Так же относился ко мне и мой шеф по преддипломной практике и дипломной работе. Он был руководителем одной хоздоговорной темы из трёх этапов, в отчётах по каждому из которых было по одной моей главе. Именно он посоветовал мне отправить два доклада из этой темы на Всесоюзный межвузовский симпозиум и помог мне их оформить.
Однажды в разговоре с нами Юрий Петрович выразил удивление тому, что для тех курсов, для которых предусмотрены практические занятия, ещё проводят экзамены.
- Будь моя воля, - говорил он, - я бы без всякого экзамена всем автоматически поставил оценку. Ведь я же в курсе того, кто что знает и что чего заслуживает.
Я тогда не очень обратил на это внимания.
Но за несколько дней до экзамена было объявлено, что профессор Большанина больна, и экзамены будет принимать Юрий Петрович.
Вот это был удар! Единственный способ не провалить сессию – это изучить за двое суток эту проклятую общую физику. И именно ИЗУЧИТЬ, а не выучить. И это ещё потому, что моя голова была устроена так, что никакие поверхностные знания без их понимания не могли в ней удержаться. Я до сих пор не знаю: что первично, а что вторично. Либо мой мозг был так устроен изначально, либо своими ещё детскими занятиями первоклассника я приучил его к этому.
И здесь ничего нельзя было сделать: общую физику к экзаменам нужно было ИЗУЧИТЬ.
Так я и сделал. Первые два вопроса, которые стояли в билете, Юрий Петрович практически не слушал. Потом последовал другой вопрос… ещё вопрос и так далее. На очередном вопросе Юрий Петрович встал, нервно походил возле экзаменационного стола, потом сел и что-то написал мне в зачётке.
Я взял её не раскрывая и вышел. И только за дверями я раскрыл её и прочитал: «Отлично».
Это один из отрывков из моих давно написанных мемуаров о студенческой жизни и учёбе в Томском университете в шестидесятых годах. Эти отрывки имеют общую шапку «Альма-матер» и выбраны мною из общего текста мемуаров из-за того, что затрагивают, по моему мнению, некоторые аспекты общей жизни страны в те годы и могут оказаться интересными для молодых читателей или читателей, живших тоже в те годы, но не соприкасающихся со студенческой жизнью.
