На житейских перекрестках
Мне надо было встретиться со священником Спасо-Ярмарочного собора. Священник предложил для беседы время после утренней службы. День был необычайно жаркий - под 35° в тени. Солнце палило изо всех своих щедрых сил.
Прихожане медленно тянулись из храма. У ворот сидела женщина лет пятидесяти прямо на выжженной солнцем траве. Рядом с нею стояла коробка из-под торта с немалым количеством монет и плакатиком: "Для сироты младенца".
Сам младенец месяцев двух от роду лежал крепко запеленутый в грязную тряпку, с личиком напрочь сожженным солнцем, и беззвучно плакал. Женщина помогала сбору подаяния устными причитаниями.
Я остановилась, услыхав от нее, что мать ребенка, ее дочь, сгорела вместе с домом несколько дней назад в каком-то из сел области. А бабушка сокращена на работе, пенсии еще не получает...
Зная, что могу подсказать, какие муниципальные структуры в состоянии оказывать материальную помощь таким бедствующим людям, я расспрашиваю о подробностях - и женщина их красочно описывает. Оставляю свою визитку, записываю координаты пострадавшей семьи, советую, куда в первую очередь обратиться...
Тем временем окрестности храма полностью опустели - все прихожане разошлись. Не успела я дойти до церковного крылечка, как услышала два женских переругивающихся голоса:
- Ты что, идиотка старая, совсем свихнулась? Ты что, не могла прикрыть ему лицо от солнца? Смотри, спекла совсем, почти не дышит!
- Не сдохнет твое барахло. А сдохнет - туда ему и дорога. На-ка, покорми лучше.
Я оглядываюсь. Женщина, только что со слезами в голосе описывавшая мне кошмар пожара, в котором заживо сгорела ее дочь, тащит, переругиваясь с этой дочерью, под мышкой кокон с ребенком. Дочь усаживается на землю, расстегивает кофту, прикладывает младенца к груди, предварительно брызнув молоком ему в лицо. А бабушка, что-то ворча, высыпает в подол деньги и деловито пересчитывает их...
На душе у меня гадко. Мне не жаль солидной купюры, которую я опустила в коробку из-под торта. Просто я чувствую себя... ну, наверное, доверчивой дурой.
Я вспоминаю этот случай потому, что в минувший выходной ко мне в дверь позвонили.
«Помогите чем-нибудь из еды», - услышала я скорбный женский голос.
У меня, как назло, и хлеба дома не было: поленилась сходить в магазин.
«Я только что из больницы. Три месяца пролежала. Кишку через живот вывели. Несколько дней без еды...»
Женщина среднего роста, кругленькая, лет пятидесяти, в очках. Такую операцию перенесла несколько лет назад моя несчастная сестра. Я знаю, что это такое. И понимаю сразу же, что помогу женщине всем, чем только смогу. В холодильнике у меня пачка масла, сыр, колбаса. Отдаю. Расспрашиваю.
«Мужа недавно схоронила. Осталась одна. Последнее время бутылки принимала. Теперь, после такой операции, на улице не постоишь весь день...»
Приглашаю в квартиру.
«Дайте мне ваши координаты. Постараюсь чем-нибудь помочь. Вам же срочно надо инвалидную пенсию оформлять!»
«Да мне бы до зимы дотянуть. Если выживу, 55 исполнится -пенсию назначат».
Какая зима! Надо инвалидность получать, чтобы жить было на что. Предлагаю сесть. Нет, говорит, стоять легче, чем сидеть. (По сестричке своей знаю: это так). Мельтешу по дому: что бы еще положить в тощий мешочек?
Достаю пакеты с гречей, рисом, сахарным песком, кладу большую пачку хорошего чая... Больше ничего нет. Укладываю в сумку страдалицы все свои запасы. Поднимаю: тяжелая, килограммов 5-6. Нервничаю:
«Вам нельзя тяжести носить - швы разойдутся».
«Ничего, мне только до троллейбуса. Как мне вас благодарить?..» - в голосе слезы.
Деньги бы ей дать... У меня всего 40 рублей. Отдаю. С чувством вины, что мало: что такое сегодня - 40 рублей?
Вдруг осеняет: лекарства! У меня в запасе современные обезболивающие, антибиотики. Знаю по сестре своей: нужны после такой операции. Отдаю их женщине.
Пишу свой телефон. Записываю ее адрес и фамилию. Улица Клюквина, 6, квартира 3.
Женщина уходит. Боль и безысходность в душе моей и мыслях: Боже, сколько горя стало в стране нашей, сколько судеб несчастных! Вот что делать этой женщине? Как ей жить? Пока еще оформит она себе пенсию по инвалидности!.. Завтра же пойду в администрацию, в управление соцзащиты - хоть разовую какую помощь человеку окажут, пока пенсию она оформит.
В понедельник с утра спешу по адресу, сняв с карточки денег. Сейчас передам ей денежку на первое время и поеду к заместителю мэра по социальным вопросам.
Улица Клюквина, 6. Звоню в квартиру 3. С женщиной, открывшей дверь, смотрим с удивлением друг на друга. Никогда здесь Людмила Алексеевна Михайлова не жила и не живет. Но вчера, в воскресенье, да, женщина среднего роста, полная, в очках, лет 50 звонила, просила помочь деньгами или чем-нибудь из продуктов...
Несколько минут не могу уйти с Клюквина, 6, от квартиры 3 - не верю, не могу поверить, что человек такое мог наговорить на себя - операция, кишка выведена через живот...
И что же - опять я оказалась доверчивой дурой? Или адрес записала неверно? Не расслышала? Перепутала? Слава Богу, полгорода на ноги не успела поднять, чтобы помогли власти и социальные органы. Кому? - человеку с ложным адресом, выдуманной фамилией и – неужели !!! - сочиненной болезнью.
А ведь многих голодных детей и взрослых - в основном пенсионеров - в самом деле выручают наши монетки, положенные стыдливо в просящую руку, кого-то насыщают, хотя бы временно, наши зачерствевшие кусочки хлеба, согревает одежда с нашего плеча…
Можно ли, возможно ли это - человеку не пожалеть человека? Но как понять, действительно ли просящий - обездоленное, горемычное создание или он - актер, лгун, бессовестный попрошайка, которому проще милостыню просить, чем утруждать себя работой? Как понять?
Однажды в Дивееве я, рассуждая об этом, говорила, что старушке непременно подам, а алкоголику - не стану. И старая инокиня сказала на всю жизнь врезавшиеся мне в память слова:
«Откуда вам знать, на что просит спившийся человек, когда говорит "Подайте на хлеб!"? А может, именно на хлеб в этот момент он и просит...»
