Мужчина с оголенным концом в руке жалок и некоммуникабелен. Ему нелепо ждать приятных перемен, приключающихся от жизни. Если мужчину в этом состоянии застать врасплох и с криком, у него происходит отрыв тонкой мышцы от ветви седалищной кости. Сжимающий конец в руке мужчина одинок больше чем можно вообразить, и поэтому наивно сию минуту ставить перед ним проблемы, требующие общегражданской ответственности.
И вот стоит Гриша посреди спальной, сжимает конец, и входит Кира. В халате и бормочет какие-то несуразности. А что ещё ожидать от женщины, которая минуту назад при свечах Шарлотту Бронте читала и волосы на палец наматывала. Гриша навёл красный от напряжения взгляд: на втором плане - старшая по подъезду.
С развевающимся на сквозняке шиньоном, окровавленными кулаками и в юбке, замок которой переехал вперед и стал ширинкой. Левый пятый размер вывалился в пробоину на распущенной в лоскуты блузке, правый ещё держится в крепости. В мерцании свечей посередь могильного мрака – ну, вылитая Свобода-На-Баррикадах кисти Делакруа. А что ещё ожидать от женщины, ведущей войну с кошачьими какашками и хайку на стенах лифта.
Гриша верблюда удавить может, а тут что-то ослаб. Разжал руку и люстра о пол - бряк. Он полчаса конец из дырки в потолке выковыривал, а потом ещё чёрт знает сколько времени люстру с этим концом сводил, и тут - нате. Света нет, пара свечей в rоридоре мигает, от Киры и старшей по подъезду тени по Стокеру мечутся, и в дополнение ко всему этому великолепию: душераздирающая история.
Шла старшая по территории, изучала рельеф, за ночь появившийся, и вдруг идет навстречу Яков Моисеевич из шестьдесят второй, ведет Аркашку. Разошлись бы, как уже не раз делали, но тут на глазах старшей по подъезду Аркашка тормозит, поднимает лапу и, насвистывая, направляет струю давлением в две атмосферы на петунии сорта Бургунди.
У старшей по подъезду как пошло тепло от ног к лицу, как накатило. Эта-то волна, видимо, и понесла её на скалы. Не девочки женщины, когда на них такие волны накатывают, чувствуют себя в осени и мыслят эгоцентрично. В таком состоянии они ещё более одиноки мужчин с оголенными концами в руках. Размахнулась она врезала Аркашке по морде трубой из «Аргументов и Фактов», да так, что в руке остался только список редколлегии с последней станицы.
Это было неправильное решение. Если это, вообще, решение было. За такие решения учителя ОБЖ в средней школе ставят двойки без права пересдачи, а МЧС захлопывает папку и говорит, что теперь это не к нему, а к поставщикам ритуальных услуг. Аркашка ж дурак набитый, за него Моисеич все зачеты в школе дрессировки сдает. Так-то он питбуль адекватный, ну, кусанёт иногда колесо у машины на ходу, или вцепится зубами в березовый сук и висит минут сорок. Но это не по причине нарциссизма, а для Герды из пятьдесят седьмой.
И вот бежит Аркашка за старшей по подъезду, плачет в голос и кричит, что мифы о каннибализме питбулей лишены научного обоснования. Что детей любит, что любимый фильм не "Куджо", а "Хатико". Что к котам равнодушен, слепых готов колоннами через улицу водить, но если её, покойницу, сейчас поймает, то сидеть Якову от семи до двенадцати с конфискацией. А позади Аркашки коровьим аллюром скачет Яков Моисеевич, несет левую часть бюстгальтера и пытается убедить старшую по подъезду, что пришить можно и будет как новый. И что шиньоны от Фурцевой всё равно утратили актуальность, нынче в ходу как раз тренды с хвостиками. И что в тюрьму ему никак нельзя, в пятницу принимать экзамен по истории православия. В общем, шло к примирению сторон, но из третьего подъезда вылетел с хозяином на веревке ризешнауцер Митя и с криком «наших бьют!» вступил с одеждой Аркашиного хозяина в такие противоречия, что Якову Моисеевичу или чашкой от пятого размера прикрывайся, или отказывайся от приёма экзамена по истории православия.
А Аркашка навалял старшей по подъезду, потом ризеншнауцеру, потом его хозяину. По дороге обратно, уже почти успокоившись, перекусил сидящей на лавочке долгожительнице из пятого подъезда костыль, прыгнул и повис на березе как маятник Фуко. Сучке из пятьдесят седьмой чешуёй в глаза солнечный зайчик пустить, стало быть. Плюнул тогда Яков Моисеевич, надел чашку на затылок и с гордо поднятой головой пошел к себе в шестьдесят вторую умирать от инфаркта.
У Гриши к этому времени рука уже затекла. Он ещё никогда так долго оголенный конец в руке не держал. Старшая по подъезду ещё что-то рассказать хотела, но он перебил и поинтересовался: от него-то что в данный момент требуется? Он не батюшка и не кардиолог. Он вообще-то люстры в квартирах вешает, но и этим делом занимается приватным образом. А так он директор автосервиса. Почему из всех баб подъезда она именно его решила погрузить в этот триллер. И вообще, он знает старшую по подъезду как женщину волевую и решительную, так что, она там, у себя, в шестьдесят второй, сама не может разобраться со своим кобелем чокнутым? А уж с Аркашкой и тем более - сама приобрела. Просто, когда покупаешь у алкаша в гастрономе щенка чихуахуа, нужно прежде сказать: "одну минуту", - и погуглить. Чтобы общее понимание было: фас, профиль, брыли, прикус. Гриша удивляется, как дуре ещё алабая не впарили.
И тут старшая по подъезду говорит, что рассказала это так, к слову, а вообще её семья – это её личное дело, поэтому не надо туда нос совать. Её интересует, почему она за электричество платит в полном объеме, а некоторые криворукие вырубили свет во всём подъезде и пятый час не могут люстру к потолку прицепить. Любому же терпению конец приходит. Ну, вымыли все холодильники, ну, поужинали при свечах романтично, ну, поправили демографическую статистику. Но пора же Грише уже и совесть иметь. Сто шестьдесят членов ТСЖ нашего подъезда, сказала старшая по нему, стоят на улице и хотят знать, когда Гриша повесит люстру. Даже уравновешенный Яков Моисеевич на Гришу страшно поражается и не припоминает в драматической истории России случая, чтобы кого-то вешали так долго. Он спрашивает, где ненормальный Гриша купил эти руки. А то тут все стоят и думают, выносить мебель и парализованного дядю Мишу из пятьдесят девятой или нет. Гриша соединит провода и уедет, а люстра взорвётся, и где потом всё это вернуть.
Тут Гриша отпустил конец, сошел со стула и я не буду заканчивать эту историю. Дальше не надо. Известно лишь, что дальше было немножко громко, лай, участковый, советы умереть среди полного здоровья, и, в конце концов, приехал-таки да, друг Антоныч. Старшая по подъезду отвела жильцов на безопасное расстояние, мотивируя это тем, что этих хуцпанов два, а они одни. Антоныч повесил люстру и стало светло.
