Моя мама меня била. В детстве. Сильно. Прямо ремнём или «сеткой». Это у нас авоська, сплетённая из шёлковых нитей, с узелками, так называлась. «Сеткой» было особенно больно.
Она била, а я кричал, нет, - визжал почти: «Ненавижу тебя! Прямо своими глазами ненавижу!!!»
Теперь мама старенькая совсем. Ей восемьдесят шесть. Она с трудом ходит по своей микроскопической квартире, опираясь на палочку, и всё время чуть-чуть подстанывает. А я смотрю на неё и думаю: «Мама!.. Ну, хочешь, побей меня, прямо сеткой, не то что ремнём даже!.. И пусть мне будет больно, даже больнее, чем в детстве. Только не надо стонать, не надо мучиться от боли… Будь со мною рядом, только – будь… Потому что, если ты уйдёшь, то я ведь сиротой останусь… Распоследним и единственным в этом мире…»
И пусть у меня есть два сына, а у них – жёны (и – какие!), которые подарили мне прекрасных внуков (Лёву, Алису и Глеба я обожаю!), всё равно, если мамы не станет, я – сирота.
Раньше мне казалось, что «побоев» этих никогда не забуду и не прощу ей. А сейчас вот… только сейчас понимаю, что…
А! Да ничего я до сих пор не понимаю, хоть и шестьдесят один год живу на белом свете…
Не понимаю, почему керченский паренёк тщательно готовился, планировал всё, пошёл и убил людей, многих из которых знал каждый день. А сегодня его, как бездомную собаку, собираются закопать где-то на пустыре…
Не возьму в толк, отчего люди, играющие в командную игру, решили, что они Бога за бороду поймали, и теперь могут глумиться над всеми, кто попался им на пути в их безудержном веселье…
Не понимаю, почему самый близкий нам народ настолько обезумел, что видит в нас злейших своих врагов, а не братьев…
Я не в силах понять, почему мальчика, маленького, славного такого, беленького, привезли и оставили в чужом подъезде. А он бежит навстречу каждой приближающейся к нему женщине, и раскидывает ручки в стороны, и кричит: «Мама!..»
Не могу понять, почему сегодня люди вынуждены бросать свои семьи и уезжать за тридевять земель, чтобы заработать хоть какие-то деньги, чтобы семьи эти содержать. А другие люди, там, куда они приехали, зарабатывают на чужом горе, используя, практически даром, их труд. И при этом брезгливо ворчат: «Понаехали тут…»
Никогда не пойму, почему человек, получивший заморское диковинное образование, и так бездарно проворовавшийся, сейчас стал кумиром многих и многих. И призывает этих многих сегодня «идти на баррикады и противостоять власти». А эти многие идут и противостоят, пуская впереди себя детей, сам возраст которых зовёт к протесту, к сопротивлению взрослым с их трезвостью и видением будущего счастья.
До сих пор мне не понятно, почему некая часть русской интеллигенции до сих пор считает хорошим тоном быть «во внутренней эмиграции» по отношению к собственной стране и радоваться каждому, даже самому мизерному, промаху Родины. А если нет этих промахов, то «придумывать и надумывать их», лишь бы в очередной раз «послать телеграмму чужому императору, поздравляя его с победой над собственной страной».
Так до сих пор и не могу привыкнуть к ставшими теперь уже почти фразеологизмами словам «в этой стране…», «страна непуганых идиотов…» и прочим подобным.
Это всё почему? Потому что в детстве родители били нас? Или, наоборот, - били не достаточно? Или потому, что Родина наша с вами не настрадалась ещё в полной мере, и мы придумываем для неё новые поводы для страдания?
А может, просто скуки ради?..
Так вот заявляем о собственной глубине, утончённости и исключительности?..
«Всё смешалось в доме Облонских…» - когда-то написал классик, начав этой фразой один из лучших романов в художественной истории человечества.
Забываем, правда, что этой строке у Толстого предшествует другая, едва ли не более знаковая:
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему…»
Хотим, наверное, в очередной раз стать такой вот «несчастливой семьёй», чтобы до конца осознать, как же было хорошо, когда… мама меня била…
19.10.2018
|