Всем, кто не верит в женскую дружбу...

Шмыгова появилась в этом классе неожиданно, прямо в середине учебного года. Из Питера приехала.
Принято считать, что питерские – все сплошь и рядом люди интеллигентные, ибо именно их город – родина русской воспитанности. Если это так, то Шмыгова – петербургская мутация, побочный продукт, так сказать, доброй традиции.
Вошла она в класс, зыркнула по сторонам своими некрасивыми маленькими глазками и сразу оценила ситуацию. Пошла именно туда, где Восьмёркина сидит. Ну, как тут не поверить в меткость русских пословиц, одна из которых гласит, что рыбак рыбака видит, сами знаете, на каком расстоянии. Дело в том, что Восьмёркина – московский вариант Шмыговой. В этом и я, и все мы, учителя, в этом классе работавшие, вскоре убедились.
За несколько лет до описываемых событий  её старший брат Тимофей, который  весьма успешно в этот момент оканчивал нашу школу, сказал мне:
- Сергей Николаевич! К вам в будущем году придёт учиться моя сестра.
- Ну, что же, рад  буду встретиться с ещё одним представителем, то есть, представительницей,  славного семейства Восьмёркиных, - ответил я бодрым голосом.
Тимоха чуть помедлил с продолжением разговора, потом, всё же, продолжил:
- Не думаю, что ТАКАЯ ученица вас обрадует…
- Что так? – спрашиваю.
- Ленива, как сто китайцев! – воскликнул он.
- Так ведь наоборот говорят, что китайцы – народ трудолюбивый и законопослушный, - продолжаю я.
- Не знаю, лично не знаком. Но когда мама на неё сердится, она, почему-то, именно так говорит, - чуть смущаясь,  подытожил Тимофей.
Когда он уже поступил в институт и первого сентября следующего учебного года приступил к изучению основ авиации, Восьмёркина и обрушилась мне на голову. Вскоре я понял, что Тимоха несколько польстил своей младшенькой. Если пользоваться терминологией его мамы, то девочка была, скорее, - «двести китайцев».
Она облюбовала себе последнюю парту в третьем ряду, то есть, максимально далеко от учительского стола, и с первой же встречи со мною погрузилась  в «созерцание Неведомого». Попросту: ничего не делала. Она просто сидела и спала при этом. С широко раскрытыми глазами.
Всякий раз, когда я смел обратиться к ней с каким-нибудь дурацким вопросом, выдёргивавшим её из «Вечности», как, например, просил перечислить корни с чередующимися гласными, жизнь медленно возвращалась к ней, наполняя хоть каким-то смыслом очи. Через довольно продолжительное время уста её размыкались для того, чтобы выдохнуть одно-единственное слово: «Не готова…» - и организм снова погружался в анабиотическое оцепенение.
Тройки в четвертях она получала только за счёт домашних сочинений, которые писал за неё Тимофей. Уж его-то руку я чувствовал. Думаю, что и по другим предметам он был для сестры столь же «надёжным ассистентом».
И вот именно её  и выбрала себе в наперсницы появившаяся как чёрт из табакерки  Шмыгова.
Обе они звались «Машками», только Восьмёркина – та самая Марья-искусственница (тьфу, то есть, - «искусница»!) Помните, когда её Водокрут Тринадцатый заколдовал? А она всё повторяла: «Что воооля, что невоооля – всё равно…»
Шмыгова же – это Машка из ставшего теперь всемирно известным отечественного мультфильма «Маша и Медведь»: вечная жизнерадостность и фантастическая изобретательность на всякого рода мелкие пакости и авантюры.
Вот и зажили две Маруси в нашей школе душа в душу. С этого дня порознь их не видел никто. Так прилипли друг к другу, что, казалось, их даже бритвочкой  друг от друга отскоблить было бы невозможно.
Восьмёркина – красавица невозможная с длинными каштановыми волосами и зелёными очами; «полная, белая, красивая»,  одним словом. Шмыгова - скуластая, большеротая, с вострым носиком и маленькими глазками блондинка непонятного  оттенка, ибо голова её казалась всё время либо только что после сна, либо … несколько недостриженной. Причём, стригла её, наверняка, девочка-практикантка  после недельного курса обучения искусству быть куафёром.
Я даже не хочу вспоминать всё, что было связано со Шмыговой и Восьмёркиной за годы их обучения в стенах нашей школы.
Запертые в туалете на весь урок  девочки-старшеклассницы, приклеенные к столу стаканы в столовой, несколько избитых мальчишек, обидчиков одной из подруг, петиция, подписанная почти всеми учениками нашей школы и отнесённая директору ими обеими,  «О свободе самовыражения в одежде и полном устранении школьной формы из обихода трудящихся учеников» (это уже, когда они были старшеклассницами).
А были ещё конфликты с техничками и побеги из дому, сорванные уроки (потому что  биологичка Клавдия Васильевна «отказывалась видеть в учениках личностей») и «трудовые субботники» по раскрашиванию «бездарно серого асфальта перед школой в яркие цвета радуги и жизни».
Дружны они остались и после школы…
А когда Шмыгова заболела (рак врачи обнаружили у неё уже во второй стадии), куда только делась сонливость Восьмёркиной. Она возила подругу и в Германию, и в Израиль, но вырвала-таки ту из цепких когтей недуга.
Что сталось с ними потом, не знаю. Не видел.  Давно уже. Знаю только, что Шмыговой всё нездоровится и неможется, а потому она живёт в семье Восьмёркиной, которая замуж тоже так и не вышла: некогда всё, надо же подругой заниматься и за престарелой мамой приглядывать…


24.10.2018