Франц Киммунг

другие дети, я в детстве часто шалил и поэтому, что называется, искупал всё это прочтением стихов этим двум персонажам. Я очень любил стихи Гёте. Иногда мы с братом разучивали песни и пели их вместе. 
- А какая у тебя была любимая песня? - спросил маленький Валька с печи. 
- Я очень любил песню про Лаврентию, - отозвался Франц. - "Laurentia, liebe Laurentia mein, wann wollen wir wieder beisammen sein?" А вообще любимых песен было много - я любил петь.
- А что вы едите на новый год? - спросил кто-то после того, как бабушка Агафья поставила на стол пирог и все набросились на него.
- У нас больше всего любят рыбу, - сказал Франц. - Моя мама готовит очень вкусную рыбу. Ну и, конечно, сладостей тоже много - пироги, фрукты, орехи... Моя мама пекла такое вкусное печенье, что я всегда просил её печь его. Я так скучаю по маме... Мечтаю о том, как война окончится и я вернусь наконец домой. Эсэсовцам уже недолго здесь осталось находиться - скоро их вытеснят советские войска. А пока они здесь, я никого из вас не дам в обиду, - сказал он, обращаясь к детям, которые с добротой и радостью смотрели на него. 
Слушая его, они забывали о том, что творится сейчас - они с восторгом думали о рождественском столе, о сладостях, которые приносит Рождественский человек. 

- Вот и наступил новый год, - сказала бабушка Агафья, взглянув на часы. - Всех с праздником!
Дети бросились поздравлять друг друга, они радовались, обнимались, смеялись, весело плясали. 
- Когда у нас приходит новый год, то все - и дети, и взрослые - становятся на стулья, кресла, диваны и, когда бьют часы, начинают прыгать - пытаются "запрыгнуть" в новый год, - рассказывал Франц. - Все желают друг другу счастливого нового года. А потом все выходят гулять на улицу. 
- А как по-вашему "С новым годом"? - спросил малыш Севка. 
- Мы говорим - "Prost Neujahr" - "Пусть новый год удастся", - ответил Франц. - Когда я был маленький, помню, мы с друзьями искали на улицах трубочиста - встреча с ним ведь хорошее предзнаменование. 
Бабушка Агафья навела всем чаю с мятой. Франц, взяв чашку, встал и обратился ко всем:
- Желаю и вам, и всем людям на Земле мира - пусть закончится эта проклятая война, ежедневно уносящая жизни многих тысяч людей. Пусть люди живут мирно, любят друг друга, делают друг другу добро. Я верю, что когда-нибудь это сбудется. 
***
"Мамочка, я так скучаю по тебе... - писал Франц в письме матери 14 января. - Я скоро приеду, мама. Советские войска наступают, уже слышно, как гремят пушки. 
Мама, я всё исполняю, как ты говорила - я вытаскиваю людей из этой мясорубки. Мне не доверяют ни Штиллер, ни Бекер - называют изменником за то, что общаюсь с жителями деревни. Я рассказывал о тебе детям - ты же знаешь, сколько хорошего я могу поведать о тебе, мамочка... 
Передавай привет моей сестрёнке и брату..."
***
31 января, когда Красная Армия, которая шла от Сталинграда, была уже в нескольких километрах от деревни и слышен был близкий гул канонады, в деревню привезли пленных красноармейцев. Их поместили в тесный сарай на краю села. Дункер подписал приказ об их расстреле, который должен был произвестись на другой день в 7 часов утра. "Если Красная Армия придёт раньше, чем предполагается - расстреляем их ночью", - сказал Дункер. 
- Франц, больше не осталось свободных людей - все заняты, - сказал Штиллер. - Я могу надеяться на то, что ты одну ночь покараулишь пленников? 
- Как вам будет угодно, - ответил Франц. - Можете полностью доверять мне - я осознал свою ошибку и более никогда её не повторю, клянусь жизнью нашего фюрера.
- Я рад твоему рвению, - похлопал его по плечу Штиллер. - Иди и скажи Дункеру, что ты следующий часовой. И отправляйся на пост. Я приду в четыре часа утра проверить, всё ли в порядке. 

Франц ходил вокруг сарая, в котором тихо переговаривались пленники. Он сильно нервничал. Закурил сигарету. Всё время вглядывался вдаль - через деревню шли отступающие части СС. Бои были теперь совсем близко, зарево уже окрасило горизонт. До прихода Красной Армии оставались всего лишь сутки. 
Возле сарая была виселица - может быть, завтра пленных повесят, если Дункер сочтёт, что нужно сэкономить патроны. 
- Halten Sie ruhig! (Ведите себя тихо!) - говорил Франц пленникам, стуча прикладом в стену. 
Он не знал, что ему делать - отступающие части всё шли и шли, а время уже было за полночь... 
Но к трём часам ночи всё стихло. 

Штиллер отправился на проверку в четвёртом часу - и не вернулся. В шесть часов приехал Дункер, который должен был руководить расстрелом. Он с мейстером Гольдштайном и вахтмейстером Бекером проследовал к тому сараю, где поместили пленных. 
...Сквозь вьюгу они разглядели чьё-то болтающееся на виселице тело. Это было тело Штиллера. Дверь сарая была настежь распахнута, в сарае был один лишь Франц. Он курил сигару, которую взял из кармана шинели повешенного Штиллера. 
- Wo sind alle? (Где все?) - опешил Дункер. 
Франц как ни в чём не бывало ответил, выпуская дым:
- Они ушли. 
Дункер побагровел от злости. 
- Почему Штиллер мёртв?! - закричал он, потеряв рассудок от гнева. 
- Он явился не вовремя, - спокойно сказал Франц. - Когда бежали солдаты, он пришёл и стал стрелять по ним. Я повесил его. 
- Изменник... Ничтожество... - скрипел зубами Дункер. - Ты нам за каждого отпущенного на свободу ответишь! Ты пожалеешь, что на свет родился, змеёныш!
Франца схватили, выкрутили ему руки. 

Солдаты принесли топчан, поставили возле колодца. На него бросили связанного Франца и на глазах жителей стали избивать его железными проводами. Дункер взял лом, растолкал в стороны солдат и в ярости стал перебивать Францу руки и ноги. 
Нет и не может быть таких слов, которыми можно выразить мучения Франца. Гитлеровцы вымещали на нём злость почти до самой следующей ночи. "Он за всё ответит", - говорил Дункер. 
Когда уже стемнело, когда Франц почти перестал подавать признаки жизни, гитлеровцы решили застрелить его. Он уже не мог сам приподняться, и его подняли. 
- Люди! Люди! - обратился он к жителям деревни. - Не вспоминайте о Франце плохо! Я сделал всё, что мог! Я спас многих, но не всех! Одному человеку невозможно добиться мира на Земле, но если бы все осознали, как хорошо, когда нет войны, тогда всё бы было прекрасно! Люди! Этим варварам уже недолго здесь осталось находиться, вы слышите, скоро их прогонят! Уже артиллерия грохочет совсем рядом! Вы называете захватчиков сволочами, скотами, но эти слова не подходят им, эти слова слишком мягкие для таких ничтожеств! 

Франц замолчал, часто задышал. Бабушка Агафья подошла к нему с ковшом воды, приподняла его голову, напоила его, прижала к себе, стала гладить по слипшимся в крови волосам. 
- Эти люди мучают и уничтожают мирное население - женщин, детей, стариков. Когда я узнал об этом, я стал убивать гитлеровцев - своих же солдат, я возненавидел их. Я спасал партизан - когда мне велели расстреливать их, я отпускал. Я боролся за мир как мог... Но меня одного для этого мало... - он опустил голову. - Прощайте, друзья мои, прощайте, дети, счастья вам и мира. Эти ублюдки понесут наказание, они будут побеждены... Смерть гитлеровцам!!! - воскликнул он из последних сил, набрав в грудь воздуха. 
Палачи бросили его в колодец и забросали гранатами.

Немцы так торопились покинуть село, что хватали все вещи без разбору, уносили у жителей вещи и еду, садились в машины и уезжали, некоторые уходили на лыжах. Они устроили панику, из-за которой долго не могли собраться, и поэтому убрались восвояси только глубокой ночью, уже близко к рассвету. 
А на рассвете в село вошла Красная Армия. С какой же радостью встречали освободителей сельчане! Каждому было что рассказать солдатам. Каждый приглашал их в свою избу. Красноармейцы, освободившие уже много деревень, в каждой из них видели горе - люди плакали над телами зверски замученных родных и близких. В каждой деревне, в каждом посёлке были трупы. 
Но в этой деревне не было такого горя - здесь не было замученных, убитых сельчан. Когда солдаты с удивлением сказали об этом, то женщины и дети вспомнили Франца и стали рыдать. Дети были ещё в оцепенении от той расправы, которую им пришлось увидеть. 
Сельчане и красноармейцы извлекли из колодца тело Франца и похоронили его. Это был единственный человек, который был замучен гитлеровцами в этой деревне. "Ваше село судьба хранила, - сказал один красноармеец. - Если бы этот солдат не пришёл с другими в вашу деревню, то здесь много человек было бы убито немцами. Он вас в обиду не давал". 
Скоро в деревню стали возвращаться те, кто уезжал, кто бежал во время оккупации. Пришёл Федька, которого Франц отпустил в сентябре, пришли женщины с детьми, старики, бежавшие в ноябре. Вернулся отец Яшки и Петьки, пропавший без вести. Он просил всех не винить маленького Петьку в том, что тот ненароком выдал его немцам - он ничего не понимал тогда. Отец мальчиков рассказывал о солдате, освободившем его. 
"Я запомнил его серые глаза, которые смотрели грустно и очень тепло, этот солдат был ещё совсем молодым... Он зашёл в комнату, где я сидел, и сказал, что моё заточение закончено. "Найдутся люди, которые тебя не бросят, просто беги подальше, - сказал он, выводя меня на улицу. - Прощай, руссише зольдат, живи и береги себя".