Пару ночей спустя, вечером после трудового дня, который не стоит того, чтобы расписывать его во всех подробностях (впрочем, в моей жизни, пожалуй, слишком много подобных дней, не заслуживающих внимания и рассказов, да и слушать о них никто бы не захотел), я открыл почтовый ящик. Рекламные листовки пиццерий, китайской кухни и стоматологов, предлагающих зубные протезы нового поколения, я выбросил в корзину для бумаг, стоящую в углу под ящиками, которая появилась там после последнего собрания жильцов (на котором я, как обычно, не был), чтобы люди не бросали рекламу на пол. В руках у меня остался один бледно-голубой конверт формата А5 без обратного адреса. Кто-то собственноручно опустил этот конверт, потому что на нем не было ни адреса получателя, ни почтового штемпеля, только надпись “Самуэлю”. За последние беспокойные дни у меня было столько неожиданностей и волнений, что я не торопился вскрывать конверт. В кабине лифта я прислонился головой к пластиковой, сделанной под дерево, панели, закрыл глаза и мысленно спросил себя, какому именно Самуэлю было адресовано это письмо? Мне, самозванцу, или другому, кем я постепенно становился, прожив часть жизни, касавшейся только его? За это время кто-нибудь вполне мог понять, что произошла ошибка, перезвонить тому Самуэлю и сообщить ему, пусть и с опозданием, о смерти Клары, а мне – написать письмо, обвиняя меня в том, что я вовремя не сказал об этой самой ошибке, и заставил настоящего любовника Клары звонить ей много раз, тревожась за нее, а может быть, даже вертеться у ее дома, чтобы выяснить, почему она не подает признаков жизни. Я представил, как Алехандро открыл Самуэлю дверь, подошел к нему, как когда-то ко мне, и стукнул кулаком, восстановив справедливость в треугольных отношениях, к которым я вовсе не был причастен.
Дома я надорвал конверт. В нем лежала коротенькая записка и несколько фотографий, прикрепленных к ней пластиковой скрепкой. В записке было всего три предложения, каждое из которых начиналось с новой строки:
Чтобы ты не говорил, что я выдумываю.
Чтобы не терял время даром, все отрицая.
Чтобы больше мне не звонил.
И в конце подпись – Карина. Записка показалась мне такой же дешевкой, как записка о самоубийстве, накарябанная человеком, который на самом деле вовсе не собирался уходить из жизни. Такой человек лишь расцарапает себе запястья или, приняв таблетки, тут же позвонит в “скорую помощь”. Никто из тех, кто по-настоящему зол, не озаботится красотой написания и гладкостью звучания слов: болтовня не уживается с гневом, они несовместимы.
Все вложенные в конверт фотографии были похожи друг на друга: один и тот же человек в одном и том же месте, хотя и в разных позах и с разным выражением лица. Вот Клара в ванной комнате залезает в ванну. Правой ногой она уже перешагнула через край и повернула голову к тому, кто ее фотографировал, стало быть, ко мне? По-моему, она что-то говорила, вероятно, приглашала фотографа оставить фотоаппарат в покое и лезть вместе с ней в ванну. Вот Клара в красном пеньюаре, стоя босиком, подводит карандашом глаза, слегка улыбаясь, словно ей льстил интерес не в меру назойливого фотографа. А вот полуобнаженная Клара с обмотанным вокруг талии белым полотенцем наклонилась над раковиной. Теперь я понимал, что она была гораздо ниже меня ростом, ее маленькие груди почти касались края раковины. На последней фотографии, сделанной в ванне, Клара была запечатлена с головы до колен. Эту фотографию сделали сверху. Лежа по шею в воде, Клара шаловливо высунула язык, словно подшучивая над кем-то. В этом кадре не было и оттенка наигранности. Казалось, в эту минуту Клара даже не подозревала, что ее фотографируют и не осознавала своей наготы.
Я достал из шкафчика фотоаппарат. Я практически не пользовался им, и батарейка почти разрядилась, но автофокусировка пока еще работала, и можно было делать снимки. Я пошел вместе с ним в душевую, встал ногами на края ванны приблизительно посередине и посмотрел в видоискатель. Так и есть, снимок делали именно отсюда. Фотограф стоял на том же самом месте. Интересно, голый он был или в одежде, возбужден или сосредоточен на снимке? Что это за манера беззастенчиво и при этом неназойливо разглядывать Клару? Я сфотографировал пустую ванну и сравнил свой снимок с фотографией Клары. Все сошлось, за исключением одного: на моем фото не было Клары. Та же ванна, тот же самый кафель цвета морской синевы с той же самой белой каемкой по низу пластиковой ширмы.
Одна ложь – и все изменилось, рухнуло, полетело в тартарары. Всего одна ложь – и тебе не защититься словами: “Этого не может быть, клянусь, что это не так”, поскольку ты сам придумал героя, и убедил других в том, что он – это ты. И вот теперь ты не можешь выйти из игры, чтобы показать всем, кто ты на самом деле. Вместо тебя – придуманный двойник, давший тебе свое лицо, как ты того хотел. Одна ложь – и тебя уже нет, ты – никто, потому что в глазах других ты теперь не ты, а тот, за кого себя выдавал. Другой Самуэль захватил мою жизнь и хочет заставить меня заплатить за ложь, за подлог, а мне придется врать дальше, чтобы не причинить еще больше зла. Я думал украсть что-то у него, а в итоге он постепенно пожирает меня.
Если я не знал, что Клара была в моей ванной, значит, она приходила сюда до того, как я купил эту квартиру. Возможно, она встречалась с тем, кто жил здесь до меня, отсюда и путаница, но я не собирался говорить о том Карине. Я не хотел вмешивать в эту историю кого-то еще, сеять подозрения и запутывать все еще больше. Я намеревался и дальше выдавать себя за Самуэля, единственного любовника Клары. Клара любила меня, и больше никого. Нужно, чтобы Карина продолжила свой рассказ о сестре, открыла мне, какой была девушка, с которой я делил счастливые минуты. И какая разница, что она написала в своей записке? Я позвоню ей.
Так думал я, рассматривая фотографию Клары, которую стащил украдкой на похоронах и вспоминая, как мы смотрели друг на друга, когда я фотографировал ее в ванне...
(Голым я был, или в одежде? Если голый, то насколько близки мы были, чтобы она, не стеснялась, видя перед глазами мое мужское достоинство в первую очередь, а уже потом голову и фотоаппарат на уровне пояса? Возможно, она даже смеялась над этим, нагло показывая мне язык? Я представил, что могла бы сказать мне Клара в подобной ситуации.
- Ты и в самом деле здесь для того, чтобы фотографировать, – быть может, промурлыкала бы она, протянув руку, чтобы прикоснуться ко мне.
- Замри, детка, – ответил бы я, – иначе фото будет смазанным.
Тогда, она отдернула бы руку, скорчив недовольную рожицу и показав мне язык. Сделав снимок, я положил бы фотоаппарат на край раковины и залез к ней в ванную.
- Посмотрим, что ты хотела потрогать секунду назад?
А возможно, все было бы не так. Клара смутилась бы, посмотрев вверх на мои голые ноги, и заметив мое начавшееся возбуждение. Прямо скажем, вид не слишком презентабельный.
- Опускайся в ванну, – стыдливо предложила бы она.
- Подожди, – ответил бы я.
- Опускайся, ну же! – поторопила бы меня Клара.
- Смейся-смейся, – потешался бы я, а она показала бы мне язык)…
Я впервые заметил, что сестры немного похожи внешне, хотя их не перепутаешь: у Карины лицо немного длиннее, глаза кажутся еще огромнее, а рот меньше, чем у Клары, да и выражение лица у нее посуровее, хотя, возможно, оно и не всегда было таким. И все же родственное сходство налицо. Внезапно я понял, что Карина стала мне еще ближе, и был убежден, что нам есть что разделить: Клара стала нашим общим знаменателем. Мы с Кариной были почти что родней, нас объединило горе, мы оба нуждались в утешении, поскольку трагическая потеря потрясла наши жизни и выбила нас из колеи. Нам хотелось разговаривать о Кларе, вспоминать ее, чтобы она не умерла совсем, чтобы подарить ей жизнь. Я буду рассказывать Карине о сестре то, что она не знала, а она тоже расскажет мне что-то, о чем я даже не подозревал.
- Помнишь? – спросим мы и добавим: – А вот об этом она, скорее всего, тебе не говорила…
И, наверное, тогда мы заплачем, потому что эта потеря покажется нам еще горше. Это не просто потеря человека, которого мы знали, но и того, которого нам предстояло узнать. Хотелось бы мне когда-нибудь поплакать о Кларе на плече ее сестры.
Автор: Хосе Овехеро
Перевод с испанского: Голубкова Вера Витальевна