О чём грустим мы, люди?

- Пап, почему мы грустим?

 

- Прямо сейчас?

 

- Нет, иногда, когда наступает вечер и ты не знаешь,
куда деть себя?

 

Инга выросла в красивую и очень независимую девушку.
Именно это её стремление быть свободной, не подчиняться неизвестно когда и кем
придуманным правилам, доводило до курьёзов. Лет пять-шесть назад: «Не хочу
спать! Почему я должна лечь, закрыть глаза, а вы с мамой будете смотреть
телевизор или шептаться в своей комнате».

 

Я отвечал: «Ты не хочешь спать, не можешь спать, не
желаешь спать крепко и тебе не будут сниться красивые сны…» И она засыпала,
наутро ругала меня за обман и применение гипноза. Правда её уже увлекали другие
дневные дела, и иногда они сами укладывали её спать на диване в зале.

 

- Вечером человек проверяет прожитый день и вдруг
получается, что он не так прожит. Многое не сделано, а если и готово, то не
так, как надо. Но, главное, встретился ли за день человек, который тебе
нравится. Не встретился, ты грустишь. Встретился, но он не сказал того, о чём
бы ты хотела услышать. Тоже грустно. А вообще твоя мама, - а она сидела в
кресле и, услышав наш разговор, отложила книгу, - тоже не любит ложиться спать,
потому что ей жалко ещё одного дня жизни. И она всегда провожает текущий день
до самого последнего его мгновенья! Так ли Катерина?

 

- В молодости, - ответила она, -  я читала у какого-то классика про проводы
каждого дня жизни. И заразилась этим…

 

Инга подскочила к ней, и они обнялись, как две
закадычные подруги. У меня на сердце стало тепло. Но я всегда опасаюсь такой
идиллии, потому что жизнь не любит, когда люди к чему-либо привыкают. Так
получается, что к старости они идут с потерями, и, в первую очередь, своих
родных. Но я знаю, что потери неизбежны и к ним надо быть готовым в любой
момент!

 

Я помню свои вечера юности, когда было грустно, что не
увидел сегодня что-то таинственного на лице своей соседки по парте. Уроки,
контрольные, занятия спортом, встречи на сцене школьного актового зала, где мы
ставили пьесу Чехова «На дне». Контактов с Валерией было много, но мне хотелось
её неожиданного подарка в виде улыбки, может и не адресованной мне, но идущей
мимо меня в какую-то бесконечность за моим ухом. То была грусть влюблённого
человека. И я стал писать стихи. Они, возможно, все от грусти! Хорошо, пусть
будут и другие чувства, но главное – грусть.

 

Екатерина знает о моей школьной любви. И уверяет меня,
что никогда ни по ком не грустила. О маме, бабушке, своём папе было, когда
надолго уезжала из дома. Но чтобы страдать о мальчишках, ребятах? Нет, этого
никогда от неё не дождешься! И мне было приятно, когда мы встречались после
работы, она говорила, что скучала по мне.

 

Наутро никаких отвлечённых разговоров у нас не
возникало. Мы собирались на работу, а Инга – в школу.

 

Ближе к обеду город, наш небольшой город в Крыму,
взлетел от известия, что в одной из школ ученик начал стрелять в своих
сверстников и учителей. Это была школа Инги.

 

И это был ученик из её класса. Они сидели вместе –
Коробков и моя дочь. И он начал стрелять на втором уроке, когда была большая
перемена и почти все ушли в столовую и пили чай, кофе, напитки со всякими
сладостями, какими располагал буфет.

 

Коробков разрядил сначала очередь по буфетной стойке.
Там были картонные емкости с соками и бутылки стеклянные и пластмассовые с
напитками. 

 

Он не обратил внимание на буфетчицу, которая, ахнув,
свалилась за свою стойку. Её лицо и руки посекли осколки, разукрасили соки от
красного до оранжевого.

 

Потом он увидел географичку Валентину Степановну и в
упор расстрелял её. А уже потом, покачиваясь на ходу стрелял по столикам, не
видя, в кого попадали его пули. Правда наткнувшись на Ингу крикнул: «Живи!» и
пошёл сеять смерть по коридорам школы, добираясь до учительской. Там его
обезоружил военрук Лобанов Петр Иванович. И держал мёртвой хваткой до приезда
полиции.

 

Я не застал этого момента, но видел все печальные
результаты расстрела. Инга в истерике шептала мне что-то на ухо. Потом я
сообразил: «Он меня оставил! За что мне это, когда столько погибло друзей?» Вот
что она говорила мне, а потом приехавшей Катерине. Дочь успокоили врачи и
медсёстры каким-то уколом. Когда мы подъезжали к дому, Инга спала. И мы
потихоньку ввели её в дом. По лестнице, на второй этаж в квартиру, которая
стала совершенно маленькой. Просто крошечной!

Но Инге не дали спать. Скоро приехали следователи и
попросили её разбудить.

 

- В чем дело? Она и так в душевном надрыве!

 

Полноватый капитан было согласился с моим доводом не
беспокоить. Но его товарищ, тоже капитан, высокий, скуластый и белобрысый,
каким иногда изображают немцев в фильмах о войне, возразил:

 

- Разбудите! Надо узнать, почему Коробков её не убил?

 

- Вы думаете, она соучастница и незаметно подавала ему
патроны?

 

Это Катерина, выйдя из-за моей спины, спросила с
издёвкой глядя в глаза белобрысому.

 

- Ну что вы, - сбавил напор следователь. – Мы должны
узнать, как можно больше именно в первые часы после случившегося.

 

- Я сама не знаю, почему он не стал стрелять в меня, -
вышла к нам из своей комнаты сама Инга. – Мы сидели с ним рядом три года. Он и
мухи не обидел при мне. Он был нормальным!

 

- А в последнее время не наблюдались какие-то
изменения в его поведении?

 

- Всё было как обычно. Он всегда беспокоился о своей
маме, она у него работала медсестрой в городской больнице и чаще дежурила по
ночам. Коля (это она про Коробкова) всегда приносил ей что-нибудь поесть в
одиннадцать вечера. Сам рассказывал.

 

- А что он любил делать после школы, когда оставался
один?

 

- Я не знаю. Он любил компьютерные игры. Как все
мальчишки. Это я знаю из разговоров его с ребятами…

 

Следователи ещё поспрашивали, но нового от Инги ничего
не узнали. Или решили вернуться к разговору о Коробкове позже.

 

Мы все с облегчением вздохнули, когда они уехали.
Никто не думал о работе, об учёбе или что-то ином. Вечером мы собрались на
кухне за столом с керамическим покрытием. Благодаря ему стол быстро убирался и
становился чистым, но и билось посуды немало!

 

- Это один из тех дней, когда люди признают свои
ошибки, но не всегда говорят об этом? – спросила Инга.

 

Я кивнул головой. Верно, бедная мама, напуганные
учителя, разъярённые родители убитых! Они сейчас вместе и отдельно вспоминают
мельчайшие подробности поведения Коробкова и в чём-то соглашаются друг с
другом, о чём-то спорят, начинают истерить и проклинать убийцу с ненавистью
адресуя проклятья его матери.

 

- Почему нельзя предотвратить подобное? – снова
спросила дочь. – Почему среди людей нет истинных экстрасенсов, которые бы не
допустили убийства?!

 

Она посмотрела на нас, впервые лишив ореола всесилия.
И мы поняли, что ей долго придётся жить с воспоминаниями об этом дне, оно
поблекнет, и думать о нём станут редко или от случая к случаю.

 

Нечто подобное было в моей части, когда я служил в
армии. Были самострелы, а то и любители сначала пострелять по бегающим в страхе
целям. Но их самих останавливал какой-нибудь капитан или майор, умеющий владеть
своим табельным оружием. И я слышал, как офицер, застреливший мальчишку с
автоматом и связкой гранат, сказал: «Сукин сын! Что я скажу его матери?»

 

Мы поздно поужинали с настроением бессилия перед этим
ужасным днём! Уже точно, тоски по нему не будет! Но будет грусть по дням,
предшествовавшим этому убийству в школе.