- Ну, что, Савельич? Всё, да!? Совсем! Конец!?– прохрипел из гостиной хозяин.
- Похоже, всё хозяин! – шумно выдохнул настройщик из соседней комнаты. Он неловко вылез из-под старенького, облезлого «Циммерманна», постоял с минутку на четвереньках, потянулся и кряхтя и чертыхаясь с трудом поднялся на ноги.
- Мертвый ящик! Дека рассохлась совсем! А новую её сюда уже и не поставишь, нет уже таких деков, не делают! Старый ящик, заслуженный!
Хозяин молча сидел на табурете посреди полупустой комнаты. На дворе завывал ветер, мороз продирался сквозь плохо заклеенные окна, вяло теплились сырые дрова в старой печке.
- Значит … всё! – произнес он еле слышно. – Мертвый, говоришь! А ведь играет же! Ну, хоть так, потихоньку! Не строит! Это да! Но играет же!
- Можно и на кастрюльках сыграть или на ямахах поганых! – сплюнул настройщик. - А в этом…, в нем душа была! Само играло! Я ж его милого давно знаю, папаше твоему еще настраивал! Покойному! Земля ему пухом! Хороший был человек! … И не жадный! Не скупился за зря-то!
- Деньги там, на комоде, возьми! Как договаривались! – приподнял голову хозяин.
- Да я не к тому, так вообще …! Можно и поменьше, раз такое дело! Мы понимаем! Момент не из легких! Не из простых, говорю, момент-то! Чувствительный!
- Бери, бери! Как договаривались! И… иди пока Савельич! Иди милый!Не обижайся! Мне одному побыть бы! Чего вот тут, в середке, жмет, жмет…, с самого утра, и жмет, и жмет…!
- С этим не шути! – прокряхтел настройщик, собирая инструменты. – Дело такое, возраст, туда-сюда, переживания! Ну, пошел я! Извини, что не помог! Но…., больно старый ящик, совсем негодный, если только на запчасти! Давай скажу кому надо? Подъедут, заберут, разберут, увезут ...!Приплатят чего...!
- Не надо! Здесь помирать будет! В доме родном! Ты все же иди, Савельич! Спасибо тебе!
Савельич не спеша натянул огромный овечий тулуп, оставшийся похоже еще с царских времен, подошел к окну, выглянул наружу.
- Совсем один ты тут остался! Эти … новые не приходили еще!? Вон уже стройка прямо у порога. Так вот выйдешь по нужде в темноте, и как раз … в котлован…! Не страшно тут, одному-то!?
- Старый я бояться!
- Гляди пожгут еще! Уж сколько раз такое бывало! Сгоришь заживо!
- Иди, Савельич, иди! Мне тут кое-что … надо еще!
- Ну! Прощай тогда! Звони, если чего…
Хозяин проводил его вниз до дверей, тщательно заперся и прошел на маленькую кухоньку, притулившуюся в правом углу дома. Там он достал из холодильника начатую бутылку водки, кое-какую закуску и собрался было наверх.
Но вернулся. Побросал все обратно в холодильник и спустился по шаткой, скрипучей лестнице в подвал. Подгнившая последняя перекладина надломилась, и хозяин неуклюже осел на влажное от сырости дно.
Долго чиркал спичками. Слабый огонек насилу пробил затхлую тьму. Хозяин пошарил рукой вокруг себя, зацепил какую-то ржавую банку и тяжело полез наверх.
- Ничего, Цимыч! Ничего! Сейчас все сделаем! Ничего, ничего….! – бормотал он, поднимаясь уже на второй этаж.
Подошел к пианино, погладил его как ребенка, постоял немного, будто собираясь с духом. Полная луна ярко освещала небольшую комнатку. Свет и не нужен был.
Достал из старого комода чистую простыню. Она была настолько стара, что сама, распалась на отдельные куски. Одним из них хозяин тщательно вытер переднюю крышку инструмента, потом аккуратно снял ее, обнажив ряды пожелтевших клавиш, и приставил к стене. За ней последовала и верхняя. Затем тяжело опустился на колени, вытащил нижнюю крышку и поставил рядом с передней.
Пианино сразу стыдливо съежилось, будто женщина, с которой порыв ветра внезапно сорвал одежду. Болезненно блеснули в неровном лунном свете потускневшие струны.
Хозяин подвинул стул, уселся на него и стал аккуратно протирать каждую клавишу, низко наклоняя голову и что-то нашептывая, будто разговаривая с ними. Клавиши отзывались в ответ каждая своим, едва слышным звуком.
Многие фальшивили от старости. Хозяин ласково поглаживал их, приговаривая:
- Нехорошо! Ай, нехорошо! Чего ж ты так…, милая?! Нехорошо….!
Взяв самую большую тряпку, он намочил ее в ведре с водой и полез вниз, в самое нутро заслуженного инструмента.
- Пыли-то, пыли…! – гудел он оттуда. – Откуда столько пыли-то, господи!?
Вскоре и с пылью было покончено. Хозяин приступил к полированным поверхностям. С трудом отодрал заржавевшую крышку от давешней банки, обмакнул туда еще одну чистую тряпочку и стал натирать доски вонючей, хранившейся еще с советских времен полиролью.
Через пять минут глаза его заслезились, горло взорвало надсадным кашлем. Работу пришлось временно прекратить. Он вернулся в гостиную, обмотал лицо влажным полотенцем, нацепил на нос огромные темные очки и продолжил облагораживать потертые места на обеих крышках пианино.
Прошло около часа, все поверхности засверкали как новые. Хозяин аккуратно, чтобы не повредить ничего, собрал пианино в обратном порядке, отошел на несколько шагов назад. Потом присел посреди комнаты на табурете. Подновленный Цимыч стоял у стены. Они молча смотрели друг на друга, вспоминая каждый о своем.
Вот таким он его и увидел почти шестьдесят лет назад. Здоровые, дурно пахнущие мужики, привезли его от бабушки, втащили на седьмой этаж, занесли в детскую и приставили к стенке, рядом с окном, выходящим во двор. Потом долго о чем-то спорили с отцом, шумно отдуваясь и негромко переругиваясь. Хлопнула входная дверь, все стихло, в комнату вошли родители и остановились торжественно у двери.
- Ну что, старик!? – насмешливо произнес отец. – Что смотришь?! Сам просил! Вот и допросился! Получай подарок! «Циммерманн»! «Цимыч», как его дед зовет! Настоящее, немецкое, старинное! Так что давай, дерзай!
Сереже тогда довольно быстро обрыдли безликие фуги с сонатинами, и все шло к тому, чтобы бросить это дело. Но подскочил как-то к ним на денек его троюродный брат, курсант морского училища, увлекающийся битлами. Показал пару-тройку модных мелодий и аккордов к ним, и пошла-поехала новая жизнь.
Чуть ли не каждый день Сережа подбирал по слуху новые темки, обыгрывал их, как умел, его заметили, взяли в школьный оркестр. И хотя профессиональным музыкантом он так и не стал, получилась так, что вся его последующая жизнь, в той или иной мере была связана именно с музыкой.
Играл на танцах, свадьбах, юбилеях, ездил с оркестром по городам и весям, выступал по молодости на всяких конкурсах, а потом на долгие годы осел в местном привокзальном ресторане. Там и состарился потихоньку. Место хорошее, прибыльное, все тебя знают и любят, накормят – напоят…, чего ж еще надо в его-то годы.
Так бы все и продолжалось, но наступили другие времена. Все кругом заполонили электронные игрушки. Музыкантов из ресторана выгнали за ненадобностью. Весь их оркестр, со всеми его барабанами, гитарами, клавишами, микрофонами, огромными звуковыми колонками и самими музыкантами разом заменил всего один нагловатого вида мальчик с ноутбуком подмышкой.
Да и мальчик-то зачем? Можно просто магнитофон включать-выключать!
Дети его с отличием окончившие музыкальную школу, получив диплом к инструменту больше ни разу не подошли. И только хозяин, только он один из всей их большой семьи мог вот так запросто сесть и сыграть… . Никому другому это было уже не под силу… . Прервалась ниточка!
Семья расширялась, Цимыча за ненадобностью свезли на старую заброшенную дачу, а потом и хозяина самого - «на свежий воздух». Всё правильно...! Надо уступать молодым!
Хозяин пододвинул табурет, открыл крышку и тронул клавиши. Те отозвались преданно, дом наполнился музыкой. Цимыч поднапрягся под конец, стараясь не очень фальшивить. Стало совсем темно. Хозяин, закрыв глаза, перебирал знакомые мелодии, одну за другой. Так прошло больше часа. Вскоре все стихло.
Принес бутылку, разлил по двум стопочкам. Одну поставил на крышку пианино, другую взял себе.
- Ну, что же Цимыч! – приподнял он стопку. – Давай за тебя! Жизнь ты прожил долгую, заслуженную, не каждому человеку дано так… . Повидал всякое. И войну, и голод, и смерть. И...музыку! Хоть ты и немец,… а все же наш! И конец у тебя будет заслуженный. Не дам я тебе на помойке валяться.
Хозяин выпил не спеша, вторую стопочку аккуратно вылил на клавиши, стараясь так, чтобы досталось всем понемногу. Аккуратно прикрыл крышку.
Спустился вниз. Растопил печку получше, разбросал старые газеты по всему полу. Дрова шипели и трескались, раскаленные угольки падали на пол, раскатываясь по всей комнате. Кое-где и занялось сразу, пол-то хороший был, настоящий, деревянный.
Хозяин спустился вниз,оделся, вышел на улицу, надежно запер дверь на все замки. Постоял с минутку и пошел, не оглядываясь, в сторону станции.
Из окна второго этажа на него последний раз взглянул Цимыч и ... тихо улыбнулся на прощанье ...
