Меня потрясло искусство артистов цирка. А начало меня трясти еще в Питере, когда я с папой ходил по музеям. Да, можно сказать, что с тех пор искусство вошло в мою плоть и кровь.
Я увлекся рисованием, и даже написал портреты моих товарищей, но отзывы их были не товарищеские. Недопонимание я встретил и со стороны нашей учительницы. Когда я нарисовал монстра и показал ей, то она сказала: "Ты, Просиков, определенно не без способностей. Отличный автопортрет получился!"
Ну свой-то портрет она узнает, думал я, рисуя учительницу. Не узнала... Хотя внизу я написал название картины: "Учительница, пьющая абсент". Срисовал я ее с одной картины из альбома по искусству. На ней изображена женщина - ну, копия нашей учительницы! Правда, без очков. Я только немного изменил название.
Нина Федоровна посмотрела на рисунок и сперва себя не признала. Тогда я обратил ее внимание на название. А она сказала, что мало ли учительниц в нашей школе, взять хотя бы Светлану Петровну... Я настаивал, что это именно она. Тогда Нина Федоровна как закричит:
- Это что же ты, Просиков, глупости какие навыдумывал! Чтобы я абсенты стаканами пила?! Да никогда в жизни!
- А как же вы их пьете? - спросил я. - Прямо из бутылки? Так я перерисую.
Ну, в общем, когда минут через десять учительница успокоилась, то сказала, что художник я никуда не годный, и что мне надо учиться, учиться и еще раз учиться!
- И признаться, - добавила она, - я никогда не замечала за тобой, Просиков, ни за кем-либо еще из вашего класса, особой тяги к искусству. За исключением, конечно, Майи Борисовой.
Майка довольно покраснела, а мы протестующе закричали:
- Да что вы, Нина Федоровна! Мы себя без искусства не мыслим! Мало того, мы его жадно впитываем!
- Ну уж и жадно, - недоверчиво проговорила учительница. Потом вздохнула и сказала: - Хотя кто его знает, что у вас там творится... внутри.
- А у тебя, что там творится? - спросил меня Славка.
- У меня ничего, а у тебя?
- Урчит что-то... Есть хочется. Мама столько всего наготовила! - Славкино лицо приятно исказилось. - Как приду домой, так сразу и засяду.
- За уроки?
- Вот еще! За еду! Много ее... Придется постараться.
- Я помогу тебе! - сказал я с готовностью.
- Спасибо. Но я справлюсь. Буду есть до тех пор, пока не ослабну, или ложка не выпадет из моих рук.
- Зачем же себя так истязать?
- У меня, Борька, в жизни есть цель - съесть как можно больше вкусного, а для этого надо все время поддерживать себя в форме. Всегда! Но ничего, - дорогу осилит жующий!
- Ты хочешь сказать - идущий.
- У каждого своя дорога.
А насчет тяги учительница не права. У меня очень сильная тяга. После посещения города на Неве я стал очень чуток ко всем проявлениям искусства, будь то художественный свист или наша школьная самодеятельность.
Испытывая сильнейшие позывы к творчеству, я и сам кое-что натворил... Кроме живописи меня привлекала поэзия, и я написал кучу стихов. И показал учительнице. А она опять за свое: тебе надо учиться, учиться... А чему мне учиться, если стихи из меня так и прут!
- Вот ты знаешь, Боря, что такое метафора?
- Да зачем это мне?
- Как это зачем! - воскликнула учительница, и стала объяснять про метафору, хотя я ее и не просил об этом. - Ну, понял? - спросила она, кончив объяснять.
- И дурак поймет! А я не дурак.
Учительница с сомнением посмотрела на меня.
- Приведи пример.
- Трахтергенц - осел!
- Неправда! - возразил Трахтергенц.
- Я согласна с Леней, - встала на его сторону учительница. - И потом - это скорее оскорбление. Приведи другой пример.
- Баларев - тупица, а не космонавт.
- Неправда! - воскликнул Юрка. - Это оскорбление!
- Согласна с Юрой, - сказала учительница.
- На вас не угодишь, Нина Федоровна, - недовольно проворчал я. - Ну тогда Лисицкий - дурбень! И это не оскорбление, а чистая правда.
- Грязная ложь! - закричал Женька.
Учительница вздохнула.
Я тоже вздохнул, но не так безнадежно, как она, а мечтательно, и сказал:
- Поэтом я стану. Конь свой, спецодежда...
- Какой конь? Какая спецодежда?
- Ну как же... Пегас. Еще та коняга - о двух крылах! И потом, каждому кавалеристу полагается обмундирование: парадный кавалерийский мундир, гимнастерка, шлем со звездой, эполеты, пенсне и шашка.
- А пенсне-то зачем?
- Чтобы лучше видеть окружающий меня мир. Хотя подзорная труба, конечно, мощнее.
Поэзия - поэзией, размышлял я позже, а быть знаменитым художником ничуть не хуже. Не все же нарисовали великие! Многое и не могли. Ну никак, например, не могли они изобразить мелкоблочное строение №5 в два этажа по нашей Незеленой улице! Так что есть еще места, на которые я могу кинуть свой острый взгляд мастера.
И чем черт не шутит, возьму и поступлю в Академию художественных наук, получу почетную грамоту и стану лауреатом всяких конкурсов. Музеи буду забиты моими картинами. И в центральном зале самого большого центрального музея, на самом большом холсте изображу бабуина, пускающего слюни, а назову картину... Впрочем, всякий без труда узнает в примате Женьку Лисицкого.
С другой стороны, если стану художником, придется пить много вина и пива, вести беспорядочный образ жизни - завтракать вечером, а обедать ночью; сегодня встречаться с Мамоловой Юлькой, а завтра с Людкой Свиридовой. Не знаю, понравится ли это моим маме и папе.
А музыка? Что, композиторы всю музыку сочинили? И разве я не могу создать свой, давно задуманный ансамбль "Пискуны - 2"?
А может - певцом? Ничем я других не хуже! Когда я пою,так все просто с ума сходят.
Да и не на Пушкине с Лермонтовым вся литература закончилась... Вон, Подсоленов, Аришкина, Дарья Валовая... гремят! И я загремлю!
Кем же стать? Поэтом, художником, музыкантом, певцом? Или в хоккеисты податься?
Меня грызли сомнения.
И когда встретил Витьку Медниса, я даже обрадовался.
- Послушай, - сказал я ему, - вот не знаю, кем стать. А тебя, Витька, сомнения не грызут?
- Нет. Я ведь с самого раннего детства стремлюсь к наукам. Учебники по арифметике и природоведению - мои настольные книги. Я с ними смело по жизни шагаю, ложусь спать и встаю...
- И завтракаешь с ними?
- И обедаю, и ужинаю, хотя мама и против. Я давно для себя решил, что стану ученым. Работа у академика нелегкая - умственных затрат требует. Все надо сосчитать, умножить и извлечь корень. Поэтому-то я и учусь на отлично.
- Да, трудно в учении, - согласился я. - А мне из всех школьных предметов ближе всего физкультура. Наверное, я футболистом стану.
- Спортсмен может всякие повреждения получить.
- Кто не рискует, тот не пьет шампанское, - так говорит мой папа.
- А ты хочешь пить шампанское?
- Хочу. Говорят, оно вкусное. Бодрости придает. А спортсмену без бодрости нельзя. Придется мне его много выпить.
- Ученым тоже без бодрости нельзя. Так мне тоже, что ли пить? Я морковный сок люблю.
Я покачал головой.
- Да, в сложных условиях приходится работать нам - спортсменам. А кто-то думает, что это пустяки - бегать по поляне и по мячу колотить. Нет, здесь попотеть надо.
- Конечно, особенно если еще шампанским надуться. А я думал, что это кролики по полянам бегают.
- Не только. - Я опять сокрушенно покачал головой. - А что делать? Если надо, так надо. Хоть на четвереньках, а беги!
- Хорошо бы, пусть одним глазком увидеть, кем мы станем. Да, Борька?
- Зачем же одним? У тебя их четыре. А станешь ученым - так и вовсе телескоп дадут.
Не рассеял моих сомнений Витька. Надо бы к писателю Подсоленову сходить, решил я, может, он чего посоветует.
Я позвал с собой Славку за компанию. Когда же спросил, грызут ли его сомнения, то он ответил, что сам кого хочешь загрызет. А на предложение пойти к Подсоленову, ответил:
- Чего я там у него забыл? Я только что мяса поел и вареных овощей. Желудок мой полон. Я сыт и мне хорошо. Нет, я к писателю не пойду.
- Шут с тобой, - сказал я ему, и отправился к Подсоленову один.
Отыскав его дом, я поднялся на пятый этаж и хотел позвонить, но увидел, что дверь приоткрыта. Я постучал.
- Входите! - раздался голос из глубины квартиры. - И умоляю, не стучите так громко, вы спугнете мою музу.
- А она красивая?
- Она полезная. А вы-то кто, собственно... посланец Аполлона?
- Нет, я посланец сто семидесятой школы, а вернее, сам себя и послал... Помните, вы к нам приходили. И сказали, что если у кого какие трудности возникнут, вопросы всякие, желание про жизнь поговорить, на учителей пожаловаться, то - добро пожаловать к вам.
- Гм! - произнес Подсоленов. - Неужели я это говорил... Ну и какие трудности?
- На распутье я.
- Так распутаем.
- Точно?
- Как в аптеке.
- Сомнения гложут.
- А меня вот голод гложет. Давай-ка, сейчас и закусим. А то все жду, жду... Проголодался!
- А кого вы ждете?
- Вдохновения.
- И поэтому у вас дверь открыта?
- Шутник.
- Долго ждете?
- Очень, - вздохнул писатель. - Ладно, раз пришел - проходи, садись, будем нектар пить.
- Я не пью.
- На хлеб мажешь? Ха-ха-ха! Шутка! Садись, садись, я тебя чайком угощу.
И я стал пить чай с вареньем, а Подсоленов нектар под закуску. Я поинтересовался, как ему пишется, и попросил прочитать что-нибудь из нового.
- Да нет у меня ничего нового, старое издать бы... накопилось. Впрочем есть одна задумка. Так... Начало примерно такое: "Вечерело..." значит... Нет, лучше так: "Стемнело как-то вдруг резко, но не очень..." Ну, как тебе?
- Здорово! - восторженно отозвался я. - Но не очень.
- Сам знаю, - буркнул Подсоленов, недовольно морщась. - Чего-то не хватает.
- По-моему, многого не хватает... всего остального.
- Может, ты и прав, может, и прав, - бормотал он себе под нос. - Ты давай, чай подливай, варенья сейчас другого принесу.
- Спасибо, - сказал я. - А как насчет стихов?
- Нет у меня новых песен, - горько сказал Подсоленов, и злобно добавил: - А про старые забыли, не издают. Не поется... Завистников много. А народ ждет!
- Чего?
- Главное - не чего, а от кого... От меня!
- А чего ждать народу?
- Кучу... то есть - тьфу! - сборник прекрасных стихов.
- И много у вас прекрасных стихов?
- Они все прекрасны! - И добавил скромно: - Ну не могу я по-другому.
- Давайте я вам свои стихи прочитаю.
- Не надо, - испуганно ответил Подсоленов.
- Как это не надо! - удивился я. - К вам пришел молодой поэт, можно сказать, очень молодой. Да что там! Почти ребенок. Мало кто писал в таком возрасте. А на меня находит...
- Если находит - это не ко мне.
- На меня вдохновение находит.
- А-а.. Это другое дело. Я больных не люблю. Сам-то я здоровый, потому что хорошо питаюсь на полученные от творчества деньги... Ну, читай, - сказал он почему-то тоскливо.
И я прочитал:
Не люблю я урок арифметики,
Я люблю физкультуры урок.
Отличившись в тяжелой атлетике,
