брака.
Я потерял дар речи. Действительно, ни разу у нас не заходила об этом речь. Господи, какой же я болван!
- Любимая! Я тебе тысячу раз говорил, что ты для меня дороже всего на свете, и что я люблю тебя больше, чем самого себя. Я считал, что мы и так муж и жена. Прости меня. Я идиот, полный идиот! А сейчас я хочу спросить тебя: любимая, согласна ли ты выйти замуж и отдать свою руку и сердце такому идиоту, как я?
Хана бросилась ко мне в объятия, покрывая мое лицо слезами и поцелуями:
- Да! Да, да, да, да! Миллион раз да!
- Вот только кольца у меня нет, чтобы подарить тебе.
- Мне ты нужен, а не дурацкое кольцо!
Далия тоже вытирала слёзы:
- Господи, как я вас обоих люблю!
* * *
Тали и Далия всё устроили с раввином.
Милош и Аюб соорудили во дворе хупу, а Аюб даже привёз от своих друзей ковры из которых выстелили дорожку к хупе.
И тут случилось нечто странное. Оказалось, что у нас друзей гораздо больше, чем мы думали. В подготовке к свадьбе участвовали даже кибуцники. Они волокли к нам во двор столы и стулья, расставляли их, женщины и девушки тащили всяческую снедь, мужчины приносили напитки. Талья умудрилась даже раздобыть для невесты свадебное платье. Его, конечно, пришлось перешивать, но это было неважно. Мне не давали зайти в наш домик, чтобы я, не дай Бог, не увидел невесту в свадебном платье, до свадьбы. Кто-то из мужчин отдал мне свой свадебный костюм, который, если честно, висел на мне как на вешалке.
Хана, наверное, была подготовленной гораздо лучше меня, а я не знал ни религиозных обычаев, ни вообще еврейских традиций. Мне всё время что-то говорили, что-то советовали, но я был как в тумане и вряд ли в точности понимал что мне говорят. Я что-то подписывал, что-то отвечал, совершенно не осознавая происходящего.
Аюб, наверное впервые, зажег факелы вдоль дорожки от калитки.
И вот Милош и Аюб, в сопровождении еще нескольких мужчин, ведут меня к Хане, сидящей в окружении женщин на каком-то вычурном стуле. На голове у меня смешная белая шапочка - кипа.
Хана встаёт и я обмираю. Боже, как она красива! Кто-то шепчет мне на ухо, что я должен опустить фату на её лицо. Это должно было бы происходить перед родителями, но…
Нас ведут под хупу. Слышатся радостные крики, аплодисменты. Чьи-то дети бросают нам под ноги лепестки цветов. И вот мы уже под балдахином. Раввин приказывает Хане обойти вокруг меня. Затем он читает певучим протяжным голосом благословение над бокалом вина и мы отпиваем по глотку.
И тут Аюб что-то суёт мне в ладонь. Это обручальное кольцо. Я туго соображаю, и мне вновь подсказывают: - надень его невесте на указательный палец и говори - «АРЕЙ АТ МЕКУДЕШЕТ ЛИ БЕ-ТАБААТ ЗО КЕ-ДАТ МОШЕ ВЕ-ИСРАЭЛЬ» [«Вот, ты посвящаешься мне в жены этим кольцом по закону Моше и Израиля»]. Хана протягивает мне руку и я надеваю кольцо ей на палец, произнося подсказанные мне фразу. От волнения путаю незнакомые ивритские слова, но никто не обращает на это внимания.
И снова раввин читает благословения над бокалом вина, и после каждого люди хором повторяют «АМЕН!» [да будет так!]
Раввин передает бокал Аюбу и он поит меня из бокала, забирает его у меня и передаёт Талье, которая точно так же поит Хану.
Пустой бокал заворачивают в бумагу и кладут мне под ноги. Я разбиваю его ударом ноги.
Меня с Ханой отводят в наш домик, где для нас накрыт стол и оставляют одних. За стенами домика слышны радостные крики наших гостей, не прекращающийся гомон, а мы сидим в тишине и не знаем, что сказать друг другу. В голове у меня стучит только «это моя жена, это моя жена, это моя жена…». Нет, кажется я сейчас не способен хоть что-то съесть. И тогда Хана встаёт, берет руками какую-то еду и вкладывает её мне в рот, как маленькому ребёнку. Я невольно начинаю жевать, а она смотрит на меня как на чудо, а затем, подождав пока я проглочу, наклоняется и целует меня. После обжигающего поцелуя, я, по прежнему ни слова не говоря, усаживаю её за стол и точно так же, руками кормлю её, а потом целую.
И мы начинаем хохотать. Кормим друг друга и целуем, кормим и целуем. Я вытираю руки и, делая сердитый вид, говорю:
- Ну-ка, жена моя, признавайся, любишь ли ты меня!
И Хана кричит, так что на улице наверное слышно:
- Да, мой любимый, да, мой муж! Я люблю тебя!
- Тогда иди сюда и подари мне поцелуй, такой крепкий, как наша любовь.
И Хана впивается в меня, да так, что я чувствую вкус крови из треснувшей от поцелуя губы.
Вскоре у нас родился мальчик. Сын Натанэль. Данный Богом. А через шесть лет дочка Агува - Любимая, по имени погибшей первой дочки Ханы, и ещё через два года Нава - Красивая.
