В половине первого ночи аккуратно присевшая на наш дачный массив тишина была нещадно разодрана в мелкие клочья оглушительным визгом, по силе не уступающим вою сирены и ударной звуковой волне, придавившей меня от страха к земле.
Вышел, называется, покурить и полюбоваться звёздами, а тут, рядом, на пятой улице соседке, наверно, глаз двумя пальцами из глазницы муж вынимает. Ну, невозможно так орать среднестатистической гражданке. Хотя и в умиротворённом состоянии соседка умело голосом подражала скрипу не смазанной калитки.
Истерический вой контузил округу пять и более минут. По крайней мере мы, все соседи с трёх улиц, домашний скот и птица уже собрались на участке пострадавшей и ждали оправданий хозяина, как основного свидетеля источника неимоверного воя, а, может, и его организатора.
Кто-то прибежал с багром, кто-то с вилами, топорами и вёдрами, а из четвёртой улицы татарин прихватил лопату.
"Ты бы еще мотоплуг с собой приволок!" - посоветовал ему Председатель Уличкома Витя.
"Я же татарин. Я копать и зарывать кого угодно люблю!" - похвастал татарин.
В доме пострадавшей метались тени, глухие удары безжизненного тела об пол и стены однозначно говорили, что дело движется к развязке.
Наконец, совершенно обессиленный вышел на порог хозяин и объявил:
- Ничего не получается. Придётся жену в город вести. Ей в шею клещ впился. Надулся. Я пробовал ниткой, затянул узелок, потянул, вырвал, но не всего - башка так и осталась на шее жены.
- Как и положено. Где еще ей быть, башке-то, как не на шее, - констатировал пенсионер со стажем Лёха: - Подумаешь, одну башку на другую поменяла, но хватка-то стала еще крепче.
Никто из спасателей не помнил, чтобы у пострадавшей была шея. Голова у неё начиналась сразу после тучной холки. Но все соседи из чувства воспитанности не стали указывать мужу жертвы, чем отличается загривок от холки, а холка от шеи.
В лесном, луговом, дачном и городском клеще мы все здорово разбираемся. Некоторых клещ кусал ни по одному разу и в шею, и в пах, и в подмышки. Это уж, извини-подвинься, кому как повезло.
- Главно, чтобы клещ не энцефалитным оказался, а еще главнее - не барулёзным. В этом году 30% клещей энцефалитные, а 80% - берулёзные. Так что, ори не ори, но вся пенсия теперь уйдёт на лечение, аптеку и венки попытался успокоить хозяина Виталия - мужа укушенной - дедок, который постоянно воровал на моем участке красную смородину: - Только один анализ без вакцины стоит 1500 рублей.
- Скока? Скока? - оскорбился ненасытностью врачей и лаборантов инфекционной больницы Лёха: - Люська вотянка со второй улицы пять литров спирта продаёт по семьсот рублей. Итого, выходит десять литров спирта или сорок шесть бутылок водки и еще четыре буханки белого хлеба?
- Не хлебом единым... - поправил Лёху Председатель Уличкома.
- Не сбивай меня с мысли, - огрызнулся пенсионер со стажем. У Лёхи нрав крутой, не терпящий компромиссов. Он же вполне обоснованно считает себя коренным москвичом, потому что шесть раз был в столице нашей Родины только по командировочному принуждению и чуть меньше так, проездом - на Казанском и Курском вокзалах.
- Клещ чем хорош? Он пока ещё не является разносчиком мышиной лихорадки или, скажем, бешенства, - удачно вернулся Лёха к сбитой Председателем Уличкома мысли: - Вот, в прошлом году глухая нацменка из первой улицы укусила в круп случайно забредшего к ней на участок лося, а в этом году санэпидемстанция запретила к употреблению не только лосятину, но и любое мясо гуляющее в нашем лесу, потому что всё оно уже заражено бешенством.
Не уверен в правильности диагноза, но полностью поддерживаю мнение Лёхи. Я общался с тем лосем, и вел он себя крайне вызывающе.
Неделю назад вышел я из дома среди ночи по малой нужде и обнаружил, как огромная гора с ветвистыми рогами уминает мой любимый ревень.
Я интеллигентно его прошу: "Не чавкай, сволочь! Не люблю!"
Я, действительно, терпеть не могу, когда ночью кто-то над ухом хрумкает и чавкает.
Он поворачивается ко мне и начинает еще отчаяннее и наглее вращать нижней челюстью вокруг оси своей башки размером со свекольную грядку. То есть, вижу, что натурально издевается и дразнит.
В одних приспущенных трусах я гнал багром его через три улицы в лес, да так, что поскользнулся на окатышах, которыми лось беспрерывно отстреливался во время депортации.
Тот же лось зимой у меня все яблони обгрыз и проломил шиферный настил на выгребной яме. Обидно, конечно, что он оказался не пригодным в пищу, и понапрасну всем массивом мы откармливали полтонны живого мяса.
Не зная, а, может, специально забыв навсегда, Лёха назвал самку клеща сукой. Он, вообще, всю материю женского рода называл сукой: "Сука проёмная (дверь) сошла с тех сук ( с петель). Помоги мне, пожалуйста, эту суку нанизать на тех сук".
- Сука опаснее мужика, - поделился с нами своими академическими знаниями Лёха: - Если вопьётся в шею, то будет сосать кровь, пока сама не лопнет. Клещевой мужик скромнее. Он присасывается не надолго. Ему максимум двадцати минут хватает, чтобы напиться, отпасть и ползти дальше. Природа, мать её так!
- Неадекватная у нас Мать-Природа в этом году. Вечером температура градуса тепла поднимается с 8-ми до 18-ти градусов. Ночью приходится теплицы открывать, чтобы перцы, баклажаны и огурцы не загнулись от холода, а помидоры надышались теплом, - пожаловался к месту сосед из дома наискосок, но по четной стороне, с прозвищем Француз. Имя его никто не помнит. А кликуху он получил от моего старшего брата за то, что трижды пытался эмигрировать во Францию. Упорству Француза мог позавидовать даже его родственник Витя, но который не понимал, что можно хорошего отыметь деловому и процветающему предпринимателю в этой шарамыжной стране. Кажется, Француз и сам этого до конца не понимал. "Порядочный человек должен жить у моря с французским прононсом" - настойчиво оправдывался он перед нами в том, что продал квартиру, машину, бизнес, а дачу переписал на брата, чтобы только не видеть наши милые, пьяные рожи и не нюхать дачный навоз. Что ему и приходится делать теперь постоянно, но только в качестве гостя на некогда собственной даче. Его дочери уже вполне сносно, будто уже переболели цингой, выговаривали "тужю'хг, бонжюхг, пех'дю, сох'тих'..." и всякие там непостижимые "Мег'си и паг'дон мон ами". Француз намеревался добить их тягу к иностранному языку высшим французским образованием. То есть попыток распрощаться с нами навсегда он не намеревался оставить и забыть наши милые, пьяные рожи, как страшный сон параноика.
- Я к чему - о погоде? - разъяснил нам на русском Француз: - Порядочный клещ в такую погоду на промысел днем не выходит, а ночью он спит. Странный какой-то клещ, скажу я вам.
- Это - клещ! А сука в любую погоду кровь сосёт. От суки можно избавиться только, если разводить на участке лошадей. Сука кусает лошадь и потом умирает, да и клещ тоже умирает. Сыворотку-то от клещевого энцефалита бодяжат из лошадиной крови. Так-то! - хитро подметил Лёха. Всякий раз, когда он заговаривал о лошадях, беседа почему-то резко сваливалась в политику. А констатация неумелого ведения Кремлём политики и горестного состояния экономики - к беспробудному пьянству.
Лёха за одиннадцать лет был крепко прикован одиночеством к болезням и разложению, в отличие от меня. Я вдовствовал только второй год и ничего толкового не мог предложить ему взамен политики. Пробовал пересказать ему толстовского "Холстомера", чтобы ненавязчиво сбить его с главной привычки, но Лёха и с "Холстомера" ловко сваливался в политику, да ещё историографию с экономикой рабовладельческого и феодального строя не забывал вплести в свою речь.
Укус клеща - тоже событие огромной важности. Здесь одной лошадью не отбрешешься.
Помнится, пять лет назад жена Вити, Председателя Уличкома, поймала мышиную лихорадку, так самые стойкие дачники четыре ночи подряд отмечали это горестное событие. А могли ведь не доглядеть и лишиться повода, но занудливый, древний дед, который четыре пятилетки как ворует по дороге в магазин мою смородину, случайно или с жалобой какой забрёл в дом к Председателю Уличкома и обнаружил там расхоложенную Витей до состояния недееспособности супругу.
- Совсем ослепла, поясницу ломит, температура под сорок и выше. Срочно закупай, Виктор, венки, пока действуют скидки, - сразу посоветовал занудливый дед. У него младшая внучка держала похоронное бюро, и он хорошо владел информацией о высоко поднятой планке конкуренции в сфере ритуальных услуг.
- Еще вчера днём скакала в теплице за троих, - удивился беспечный Витя: - Полагаю, что перегрелась и схватила тепловой удар.
Однако информацию о состоянии здоровья Витиной жены щепетильный дед не преминул донести до каждого встречного по пути в магазин.
Вскоре прибежала сватья Председателя Уличкома и принудила Виктора везти жену в городскую инфекционную больницу, причём вполне сознавая, что может в субботу остаться не мытой - у самой-то баня давно сгнила, а Витю хрен кто заставит топить свою баню, кроме жены.
Перед дальней дорогой Лёха вдруг вспомнил крылатое выражение и пока слепую, обезвоженную и притихшую от бессилия жену Вити с трудностями запихивали на заднее сиденье Лады восьмой модели, выдал дружеским пожеланием, как житейскую мудрость:
- Загнанных лошадей (сук)...
- ... на переправе не меняют, - тут же поправил Лёху Председатель Уличкома.
- Ну, можно и так, - согласился Лёха, - хотя нужно по-другому. Товар порченный, обмену не подлежит. После мышиной лихорадки все суки становятся сварливыми, невыносимыми собственницами и занудами. Всё жалуются, мол, почему их, патриций, Господь постоянно наказывает, когда под боком плебеи, которые грешат в сто крат больше?
Точно не могу сказать, почему тогда, пять лет назад, мероприятие по подготовке к траурному событию затянулось на четверо суток, и даже один слабохарактерный марафонец из пятой улицы под впечатлением ораторского искусства Лёхи на третий день совершил публичную попытку самосовокупления, пытаясь тем самым научно доказать, что род человеческий будет обязательно продолжен без женщин, вопреки всему и на зависть всем, но помню отлично, что приезжал из райцентра наряд милиции на "Ниве" с целью обнаружить и пожурить зачинщиков и нарушителей покоя, а через день на УАЗ-ике приезжал наряд милиции из города с той же целью - обнаружить и пожурить наряд милиции из райцентра.
Тогда я чудом не попал в милицейскую хронику, хотя находился в эпицентре событий, но подробностей не помнил. Видимо, проспал. Подробности я узнал от знакомого по имени Эммануил и фамилии Гульфиков, которого не видел до того мероприятия лет тридцать и посчитал бы редкой удачей не видеть его ещё лет сорок. Это - уникальный тип, в ватных штанах и футляре. Он ничего плохого никому не сделал, но ещё больше он никому не сделал ничего хорошего. Поэтому добро, которое Гульфиков творил под себя, оборачивалось злом для всех окружавших его знакомых и сослуживцев. Я знал его еще в те давние времена, когда он упивался песенками собственного сочинения и скромно считал себя небожителем. Освоив из множества аккордов на семиструнной гитаре -
