Виктория

И это всё? Обыкновенная подпись? И обязательно Кровью? Душу Дьяволу? Каааакааааяяя чушь! Боже, ну какая же собачья — чушь! А? Дьявол! И где это вы милейший, нахватались этого средневекового бреда? А? И? И, что — любое желание? Я просто фигею. Что, даже и говорить ничего не придётся? Просто подумать, и всё? Да не верю я во всё это! Что за чушь! И слышу я это в наш просвещённый-то век. Бред, да и только, другого слова для оценки, просто нет! Что такое? Вы, просто даёте мне шанс — попробовать… а уж потом… что? Рассусоливать? Ну, надо же! Ну и клоун! Ладно, чтобы ты наконец-то отцепился от меня, где эта твоя бумаженция? Оооо! Как красиво написано! И что у нас тут написано?

Агаааа! «Господин и Владыко. Призываю Вас за своего Бога и, обещаю служить Вам покуда живу и, от сей поры отрекаюсь от всех других и от Иисуса…»

Господи, ну что, неужели ничего более умного нельзя было придумать? А это что — «… и от чистого сердца отрекаюсь от миропомазания и крещения…» Ну что за идиотизм?

А? Единственное, чем блещет манускрипт сей, так только красивостью написания. Всё! Остальное — бессмыслица какая-то. Да и не помню я уже, крещёный я или нет. Да и не думал никогда об этом. А то, что красиво написано, то — да. Какие закорючки, завитки и, — с ума сойти! — водяные знаки! А где я, по-вашему, возьму кровь? Так, всё отменяется, у меня нет с собой иголки. И вообще, я с детства уколов боюсь. Что это? И этот тесак, вы называете иголкой? Ооооёёёййй! Аж палец онемел. Ну и? Что дальше-то? Давайте побыстрее заканчивайте свой концерт и, проваливайте подобру-поздорову! Приложить сперва пальчик в крови… сюда? Господи, да ради Бога. Клоун. Ну и что? Что изменилось то? Ничего не изменилось! Небо на небе, земля — на земле! Ээээй…. Куда это вы исчезаете? И так толком не разглядел. Испарился, как и не было. Странно всё это как-то.

Наверное, с алкоголем пора вопрос пересмотреть. Не это ли первый звоночек уже звенькнул? Галлюцинацией весьма реальной. А… не было, наверное, ничего. Надо будет как-нибудь на досуге к доктору завернуть и, вместе с ним надомной посмеяться. Поверить в такое…. Хотя, нет к доктору, пожалуй, я смеяться не пойду, пальчик-то до сих пор кровит. А доктор, что доктор? Хоть и кореш, а под замок упрячет легко.

Странно, но мурашки от страха по спине не бегут, ноги не трясутся, и заикаться я тоже не стал. Вот только кушать чего-то очень хочется. Но это, скорее всего, от того, что сейчас уже время обеда, а завтрак я пробегал на утренней пробежке. Потом? Потом…. Что было потом? Потом я встретим Мишаню. Потом…. Что-то мысли как-то странно путаются. Потом мы с Мишаней встретили Марусю с Анжелой…. Потом мы отправились на квартиркуууу к Анжелочкеееее!

Да-да! Потом, мы слегка выпили. Потом…. О! Потом было всего и столько, и с Марусей, и с Анжелочкой и, о — чудо! Всё было просто потрясающе. Вот. Потом мы все приличненько выпили и, э… потом, я, наверное, и отрубился. Чего раньше со мной ещё никогда не было. Потом я проснулся и познакомился с этим самым — исчезнувшим клоуном. Как же! Он, помнится, ещё во сне доставал меня, а потом и наяву со своей бредятиной — «Продай душу а? Продай, и жить будешь вечно!» Голова с похмела, ни того, вот и продал. Да ничего я никому не продавал! Глупости всё это. И я туда же! Наслушался всяких страшилок в детстве, вот и мерещится чёрт знает что. Пить надо поменьше, и всё пройдёт.

Ну…. Продал, продал! Проооодддааал! Ну и что? Что такого случилось-то? Да ничего не случилось, и случиться не может. Тааак…. Сейчас слегка перекусим и я, наверное, наведаюсь-ка… ля-ля-ля к… Зиночке! О! Зиночка… Зинуленька! Ах ты, ласточка моя — сизекрылаяяяя! Ты ещё даже и не догадываешься, а я уже знаю, что эта ночка сведёт с ума и меня, и тебя — нас обоих!

Вот только сначала перекусим слегка и…. Перекусим…. Перекусим…. Где? Пожалуй, для начала, загляну-ка, я в бар — «У дороги». Я закажу себе свиные отбивные, и чтобы обязательно с кровью.

Залить всё это томатным соусом с перчиком, зелёным лучком… по краям — зелёный горошек. И отбивные, и чтобы обязательно с кровью!

А? А? А это ещё что такое, чёрт возьми?

В маленькой уютной квартирке Анжелочки, была маленькая уютненькая кухонька. Там стоял маленький холодильничек, в который кроме двух упаковок баночного пива вряд ли что поместилось бы ещё.



У стеночки стоял маленький столик, который, всё же, был явно великоват для столь малюсенькой кухоньки. Всё тут было малюсеньким и поэтому и было «сеньким и сюньким». Анжелочка была — «кисюнькой». Так вот, у стола стояли четыре табурета нормальных размеров и у ножки одного из них, как всегда, мирно спал чёрный кот — Армагеддон. Замечательная привычная картина.



Так вот, как раз в тот самый момент, когда я собрался, уже было отправиться в упомянутый мною бар перекусить, и дошёл даже до прихожки, из кухни вдруг раздался резкий, я бы даже сказал, истошный, кошачий «Мяк!» Как будто кот собирался разораться мартовским кличем, и надолго, как вдруг некто энергичным пинком пресёк это безобразие. Или, что больше похоже на истину, на лежащего, мирно спящего кота, упал сверху мешок с песком. «Мяк!» — и без продолжений!

Звука падающего тела я не слышал, так что первый вариант — с пинком, отпадал сразу, второй вариант был ближе. Но мешку с песком появиться вот так, ниоткуда, было абсолютно невозможно. Что могло так напугать старого, ленивого, видавшего всякого на своём веку вальяжного кота, я и отправился разузнать на кухню.



В маленькой уютной кухоньке Анжелочки, стоял шокирующий своей вкуснятиной запах жареного мяса. Вау! Браво! И у Тёмных сил есть светлые стороны! Ооооо! Мяяясоооо! Жареное, пахучее. Со скромными намёками свежей крови между волокон, присыпанных мелко нарезанным укропчиком. А справа, на тарелке, хрустящей соломкой — картошечка и красный томатный соус с веснушками нашинкованного зелёного лучка.

О! Тарелка! С виду, так чистое золото, старинной чеканной работы. И, посредине стола, запылённая вековой пылью — огромная бутылка… что такое? «Кровь Дьявола» и 666 год розлива? С ума сойти! Сургуч на горлышке, как и положено, а в деревянную пробку кто-то предусмотрительно ввернул блестящий серебром штопор. А — кубок? Тоже золото? Вне всякого сомнения — золото! Просто нельзя, невозможно пить столь древнее вино, культовое вино, из чего бы то ни было кроме — золота! Букет будет не тот. А где эти чёртовы скрипучие табуретки? Кресло из неведомых глубин прошлого, величественно расставив резные ноги в виде тигровых лап, прочно и непоколебимо стояло у роскошно убранного стола огромных размеров, приглашая сесть в него и слиться в процессе того действа, ради которого здесь и оно, и на столе, и сам я, который голоден, как собака. Аааааа! Жрачкаааааа! Эээээ-эха! Вилка! Нож! Всё это тут же материализовалось прямо из воздуха и, оказавшись в моих руках, умело, со знанием дела — воткнулось в мясо! Маленькие кусочки мяса, с наслаждением отделяясь от основного куска отбивной, с радостью накалывались на вилку, которая отработанным движением помогала руке подносить эти кусочки сочного мяса прямо мне в рот и, осторожно освободившись, вилка —возвращалась за следующим кусочком мяса.

— Вина! Полный кубок! По самые края! — не совсем скромно потребовал я. Тому, что бутылка поднялась сама, или её поднял кто-то невидимый, и не пролив и капли, наклонившись, наполнила полный кубок янтарной, слегка искрящейся жидкостью, и там, мгновенно превратившись в кроваво-красное вино, — я как-то даже и не удивился.

Кубок был тяжёл на вес. Но я осторожно поднёс его к своим губам, ощущая вокруг волновавшегося кружочка жидкости неведомый доселе, терпкий с приторинкой запаха не то вишни, не то миндаля, не то — цианистого калия.

— Поооееехааалииии!!!

С аристократическим воспитанием у меня как-то не сложилось с самого детства. Не заладилось, понимаешь, и всё тут. Всякие там покачивания, покручивание, с целью прогрева вина от тепла ладоней пьющего, что должно было, по идее, усилить благоухание и без того приятного запаха. А, концентрация потёков на стенках бокала должна информировать вас о том, что вы пьёте не какую-нибудь там бормотуху — за рупь двадцать, а совсем даже наоборот! При этом, пьющий, по всей видимости, должен был испытывать некую причастность к элите, для которой именно это вино — как нечто само собой разумеющееся, а цена в десять тысяч долларов за бутылку — такая же никакая, как для кого-то рупь двадцать!

Плевать я хотел на всякую там элиту! Я сам себе — элита! Кубок я выпил залпом без всяких прибамбасов, до дна. Блаженно выдохнул и, кхекнув на выдохе, поставил на стол. Бутылка услужливо наполнила его, вновь замерев в ожидании следующего раза. Красота!

Минуту спустя оказалось, что вино неожиданно интенсивно бабахнуло по реальному восприятию мира вокруг, и я с некоторой бравадой, присущей большинству, принявших слегка на грудь — заорал в никуда.

— Эээээй! Чёрт рогатый! Где ты… шут гороховый? К чёрту хлеб — зрелищ!



— А что изволите, милейший? — раздался услужливо-заискивающий голос из пустоты, что впрочем, не мешало уже мне, и я потребовал



— А ну-ка, подай — ка мне стриптизёршу во всей красе форм её первозданного тела! Вашу! Чертооовкууу! Чёрта видели все, а вот чертовку — никто! А? Слабо? Придурок рогатый!

— Легко! Аироидочка, деточка, ваш выход… и, приятного аппетита!



И тут же в какой-то неуловимый миг, исчезла маленькая уютненькая кухонька Анжелы, и передо мной возник вдруг некий объём с завораживающими воображение стенами, и потолком. Проекция постоянно меняла формы и цвет до самых невообразимых воплощений. То по стенам тугими узлами и волнами перекатывались огромные змеи. То их сменяли, огромные пауки, и их было столько, что казалось, всё шевелилось, и от этого зрелища стыла в жилах кровь. То страшные жуки, сменяя их, стремительно вдруг взберясь по стенам, и встретившись со всех сторон в центре потолка, миг неуловимый слияния и… место встречи вдруг превратилось сказочным образом в зеркальную гладь водной поверхности — вид снизу!

И, в это волнующееся зеркало откуда-то сверху рухнула светящаяся сфера, и порушенная поверхность хрустальными брызгами рассыпалась вокруг.

Всё пространство содрогнулось при этом от грома органных басов, заставляющих трепетать всё тело, саму душу и мою сущность безжалостно, как петля удавки, схватив за горло, не оставляет ни единого шанса на глоток воздуха.



О! Боже! Что это? И неуловимо, на уровне ощущений есть или нет или, кажется? Да нет, вроде действительно что-то есть… звук, стон, мелодия, или…. Может это шелест песчинок в пустыне за тысячи миль отсюда? Или это напряжённая работа мысли, которую, если очень хорошо прислушаться, и можно услышать? А может так слышится, плачь душ бессмертных оплакивающих свои смертные тела?

После громоподобных аккордов, вызывающих спазм в горле, я инстинктивно закрыл глаза и, сжавшись в комочек всем телом, желал только одного — тишины и хоть немного времени, чтобы нащупать минимум точек опоры, связывающих меня с реальным, но ускользающим уже неотвратимо миром. Очень страшно быть внутри ситуации, наблюдать себя со стороны и… не иметь при этом и намёка на возможность контроля над этой ситуацией, осмысления её, управления