Проходил я как-то осенью поздним вечером неподалеку от железнодорожного вокзала. Последние опавшие листья кружились в воздухе, и в такт им мысли, сплошь какие-то растрепанные и до конца не додуманные, витали у меня, что называется, в эмпиреях. Словом, донельзя рассеянное настроение было - такое, когда одновременно вроде как и тепла хочется и бодрящего морозца.
Вот в такое-то время мне и заступил дорогу какой-то мужчина лет сорока. Одетый… Да черт его знает, как одетый. Обыкновенно, как большинство других торопящихся вечерами по своим делам граждан. Остановил он меня и спрашивает, во всяком случае, так я это услышал:
- Где здесь белый будка?
Чувствовалось, что русский не его родной язык. Удивляться, впрочем тут нечему – дело в Казани было, а там места исконно татарские.
«Ну, - думаю, - человеку туалет нужен». В то время в городе хватало стоявших над выгребными ямами сооружений, сколоченных из выбеленных известью досок. Начинаю объяснять, где незнакомец может найти такое место, но тот мотает головой, кривится и говорит раздраженно снова:
- Белый утка мне надо.
Потом я сам удивлялся своей недогадливости, но в тот момент я растерялся, какая утка, да в придачу еще и белая. Видимо, на лице у меня отразилось такое замешательство, что мужчина с досадой цокнул языком, напрягся и проговорил чуть ли не по слогам:
- Белый вудка.
Тут до меня, наконец, дошло, что ему водка нужна. Однако, на всякий случай, переспросил:
- Водка?
Незнакомец обрадовано закивал, и, похоже, мы сразу одновременно облегченно вздохнули. Я показал дорогу к ближайшему гастроному, и мы разошлись.
Но вот с какого перепугу он называл водку белой, я так и не понял. Прозрачная ведь она, как слеза. С другой стороны, какая-то да была причина, чтобы словосочетание белая водка появилась на свет божий. Пришлось, придя домой, сделать кое-какие изыскания, и выяснилось вот что.
В дореволюционной России было два сорта водки. Бутылки с одной из них запечатывались красным сургучом, а с другой - белым. Первую в народе называли казенкой, а другую белоголовкой, и стоила она в полтора раза дороже, поскольку была двойной очистки. Отсюда, скорее всего, и пошла привычка называть водку белой.
Давно уже не заливают бутылки сургучом, а вот, поди ж ты, слово осталось жить. Наверное, от того, что уж больно оно благозвучное, да и по языку так и катается – беленькая.
Когда вот начинаешь подолгу задумываться над такими случаями, в голову невольно лезет: мало ведь людям, чтобы слово какой-никакой смысл имело, оно еще слух непременно должно ласкать. Кроме того, игра воображения в свой черед тоже в стороне не остается. Страсть к сочинительству обязательно свои пять копеек в это дело вставит.
Уму только не постижимо, как при всем этом мы умудряемся, плохо ли хорошо, понимать друг друга.
