Всё шло своим чередом…
Облагодетельствованная печально-знаменитой «хрущёвской оттепелью» страна задышала полной грудью. Опережающие друг друга невероятные события выводили её, больную, из беспамятства, тупого и мрачного средневековья, врываясь в привычный ход вещей, опрокидывая устои и нарушая традиции.
Развенчанный очередным партсъездом одиозный феодально-коммунистический монстр был огульно охаян, выдворен из мавзолея и выброшен на свалку истории. С классическим славянским безрассудством все, кто подобострастно раболепствовал перед ним, славил священное имя его, кто на него молился, расшибая тупые лбы в поклонах – бесстыдно и беззастенчиво предавали его анафеме. Ату его! Атеисты греха не имут…
Православный же мир, будучи уверенным, что зло – вечно, втайне осенял себя крестным знамением и нашёптывал молитвы, уповая на второе пришествие, веря и надеясь…
Всё шло своим чередом…
В небе летали спутники. Приятно удивлённый и обрадованный мир праздновал очередную победу человеческого гения – полёт Человека в космос.
Решительно поднимался Железный Занавес, оголяя сцену для грандиозного спектакля, финал которого могло представить себе в то время лишь больное воображение вечных узников совести, содержащихся во все времена коммунистического мракобесия в психушках и КеГеБесовских казематах.
В начале было Слово… И сейчас оно зазвучало как никогда громко, грозно, правдиво. Мир стал прислушиваться к набату Хиросимы и восстал против угрозы ядерной войны. И ему удалось благополучно отвести эту угрозу.
Но… Соловья баснями не кормят, и людям надо было, что-то есть.
«Кукурузный гений», как из рога изобилия осыпа’л выздоравливающую страну обилием реформ и подкожных нововведений, не щадя при этом и своих «братьев по классу», ограничив двумя годами срок пребывания их у власти. «Кипучий дурак», он дореформировался до того, что младенцам и годовалым детям – у многих кормящих матерей великой страны отсутствовало грудное молоко – выдавали по одной баночке сгущёнки на месяц, а в «забайкальский(?) хлеб», как справедливо было замечено в армянском анекдоте, «подмешивали муку». Впервые – со времени окончания опустошительнейшей из войн – в стране, где каждый год снижались цены, – вздорожало мясо. Вдвое. Правительство убеждало – явление временное.
Дудки!..
Впервые просвещённый мир узнал, что такое «кузькина мать…», а на печально знаменитом вернисаже по «шедеврам» свободного искусства, катком невежественности наивысшего советского чиновника, прошёлся бульдозер дорожно-эксплуатационного управления. Ату его!
Смутьяна ушли с наивысшей государственной должности, великодушно оставив – в отличие от некоторых его предшественников – в живых. И это вселяло надежду, что кровавая эпопея человеконенавистнического режима благополучно закончится – надежду, которая умрёт… последней…
В этот год Шурка окончил училище. Ему девятнадцать. Перспективы, что ни на есть, радужнейшие: красный диплом, учёба в консерватории, творческая работа или концертная деятельность, известность…
Одесса – Южная Пальмира. Город-мечта и город мечты… Шурка экзамены в «консу» не сдает. У него диплом с отличием.
Собеседование заканчивается трагически: Шурка вступает в спор с председателем приёмной комиссии…
Шестидесятые годы. Страну, в музыке которой почти полвека царило – за некоторым исключением – инфантильное сладкопевство, начинает властно заполонять джаз со своими сногсшибательными ритмами и сказочными гармониями. «Музыка сытых», по выражению убогой советской пропаганды, становится достоянием голодных, услаждает их уши и завоевывает сердца. Английский квартет «Битлз» и Элвис Пресли – апогей американского рока, бесспорный кумир советской молодёжи, прочно и навсегда входят в однообразную обыденность уныло беспросветных будней страны победившего социализма. К тому же молодые советские люди хотят модно одеваться, весело проводить время. Их объявляют «стилягами». Против них борется вся пропагандистская машина государства рабочих и крестьян. Создаются «комсомольские штабы» и оперативные отряды. Льётся кровь… Зарождается конфликт поколений, который изо всех сил замалчивают.
Спор достигает высшего накала: ко всему, председатель приёмной комиссии – почтенный профессор, заслуженный деятель искусств, традиционалист и ретроград, исповедующий законы классической гармонии, придерживается правила, категорическим образом не допускающего параллелизмов.
- Но, позвольте, – не соглашается Шурка, – именно параллелизмы и составляют сущность диатонической системы, которая и является гармонической основой джазовой музыки.
Зная о том, что курс гармонии музыкальных училищ не предусматривает в своей программе ничего подобного, профессор сердито недоумевает:
- А вы откуда это знаете, позвольте спросить?
Услышав такое от того, кто обязан был бы знать это в первую очередь, Шурка, естественно, поддаёт серьёзному сомнению профессорский профессионализм и потому отвечает, с независимым видом:
- Интересуйтесь, больше читайте, слушайте – и вы знать будете.
Профессор – традиционалист и ретроград, но человек очень неглупый и достаточно воспитанный, уточняет:
- Но вы же понимаете, любезный юноша, что традиционная, то бишь – классическая гармония – колыбель мирового музыкального искусства. Она преданно и верно служит человечеству столетьями, а ваш, так называемый, – джаз…
- Осмелюсь заметить, – нагло прерывает профессора Шурка, – кто-то сказал: «Земля – колыбель человечества, но не может человечество вечно жить в колыбели…»
- И кто же этот «кто-то»? – хитро прищурился собеседник.
- Да не важно кто, важно, что он это сказал, а Одесса, чтобы вы знали, – колыбель советского джаза, если такое понятие возможно.
- Спасибо: буду знать. Непременно… Кстати, я родился и вечно живу в Одессе, если вам это о чём-то говорит…
Шурка обнаружил себя в грязной луже. С подмокшей задницей и мгновенно улетучившейся агрессивной воинственностью, он виновато взирал на седовласого, спокойного, как Монблан, профессора и не знал, куда себя деть…
Члены комиссии скромно улыбались. Профессор был серьёзен:
- Спасибо за приятную и достаточно поучительную беседу. Свободны. Наше решение станет вам известно на общих основаниях. – спокойно сказал он Шурке. И тот понял: ему указали на дверь.
Членам комиссии Шурка пришёлся по душе и они встали за него горой: мол, очень смелый, смешной, революционно настроенный молодой человек с блестящим образованием… В ихней консерватории таких, пожалуй, ещё не было.
Традиционалист и ретроград, будучи ещё и ректором, сказал:
- Как по мне: нормальное воспитание важнее блестящего образования. В нашей консерватории этот Робеспьер учиться не будет: с Одессы достаточно и одной революции…
