…И вот однажды она научилась бы жить без него. Без первого своего мира, без первой своей катастрофы.
И жила бы без него энное время – три года, пять, десять – неважно.
Ей бы в это время жилось, любилось, встречалось бы и расходилось с кем-то.
Взрослела бы, обрастала бы людьми, обстоятельствами, все более прочной кожей, все более высокими стенами.
И совершенно не думалось бы, что у него, по большому счету, все то же самое. Не вникалось бы в его жизнь.
А может, мимоходом дружили бы через общую компанию, через тесный мир, оказывались бы на время в одном пространстве и разбегались бы опять по своим делам-людям-обстоятельствам. Продолжая не_вникать.
Продолжая строить и отлаживать свои миры, с потоком перемен возвращаться в ноль и упорно начинать заново, откашливаясь от праха прежних миров… Творение в режиме нон-стоп.
Может, однажды они бы потерялись надолго.
И кто знает, вдруг потом их снова бы вбросило в одну точку координат времени и пространства.
И показались бы они друг другу чуть менее чужими, чем привыкли быть за все то время.
Случись им в это время оказаться в очередном нуле, ухватились бы за протянувшуюся ниточку, как за соломинку.
Вовлеклись бы снова в игру «угадай другого», развязали бы на языках свои узелки-на-память, были бы новые встречи, может, случайная близость «по старой памяти» – кажется, так это называется у взрослых…
В бегстве от пустоты они, вероятно, вернулись бы друг в друга, начали бы роман под заголовком «с чистого листа». И само слово «роман» уже не отдавало бы, как в категоричной юности, бульварной литературой и пустыми связями. С возрастом ведь рецепторы менее чутки, чувствительность глуше… Да и не до лингвистических нюансов.
Вся эта мелочность – от безделья, а им некогда, нужно делать дело, себя, свою жизнь. Иллюзию передышки заполнять непременно кем-то.
А они ведь, как ни старалось время, знают друг друга наизусть, душой, глазами и руками. Нажитые сантиметры тела не в счет. Слои панцирей – тоже. Это просто естественная оболочка самодостаточности.
И вот они во взрослых декорациях пытались бы доиграть юношескую пьеску до конца. Встречались бы фасадами, не ища ключей. Перемещались бы между раздельно нажитыми кровами по подземельям под точкой отсчета города. Выныривая на свет божий, чтобы пробежаться по памятным местам до ближайшего кафе. Примеряли бы слова, которые положено говорить, когда роман. Делали бы вид, что ссоры – это так и надо, нормальная атрибутика тесного общения. И по расписанию засыпали бы в одной кровати, разомкнув руки.
Может, протянули бы достаточный срок, чтобы съехаться в гражданский брак. И не замечать, что всего и нажито общего у них – воспоминания из прошлого давностью в несколько эпох. Несколько циклов от сотворения мира до его краха. Не замечать, как обыденность отнимает у них это укрытие, вместо портретов развешивает зеркала, оставляя один на один с отражениями самих себя.
Пока однажды она – (вероятно, потому, что больше общалась с зеркалами) – не поняла бы, что их друг у друга нет. И вообще «их» нет – только «он» и «она».
Что они вместе только по инерции памяти, а отношений нет.
Потому что они уже никак друг к другу не относятся.
Не поняла бы, что под следами прожитых лет и взрослой маской жива еще в ней девочка, требовательная с детской бескомпромиссностью, отрицающая «романы» и признающая только любовь. Девочка, которая задыхается в запертых комнатах, когда некому доверить ключи. Девочка, которой нет дела до свободы и прочих взрослых штучек.
И в этой иллюзии для девочки нет любви.
Они друг другу – всего лишь начало координат.
11.03. — 12.03.2009.
