Тебе не всё равно будет, кого разодрать?
— Ему не всё равно, Хемах, — рассмеялся Азраэль, насмешливо подмигнув. — Беллор у нас эстет. Но могу поспорить: этот факт вряд ли сегодня его остановит.
Блондин не отреагировал на шутку. Лишь недобро сверкнул глазами в сторону Азраэля.
Тем временем, подождав, пока некоторый ажиотаж по поводу девушек исчезнет, Афаэл продолжил:
— Теперь пришло время для начала самой церемонии, — посерьёзнев, объявил он. — Давайте же приступим.
Ангелы сразу замолчали, и взгляды всех до единого обратились на Лайлу, которая, дрожа, как осиновый листок, в ужасе наблюдала за происходящим. Она дёрнулась в цепях и обречённо заплакала, когда Афаэл взял с резного столика стилет и приблизился. Прошептав что-то на незнакомом девушке языке, он поправил на ней балахон, затем аккуратно разрезал его вдоль, ровно посередине. Распахнув полы, он обнажил её тело, которое тут же покрылось мурашками от страха и холода. Лайла покраснела, затем побледнела под пристальными взглядами мужчин. Староста этого будто не заметил. Вернув стилет на стол, он жестом подозвал Тадиэля.
Тот, отделившись от стены, накинул на голову капюшон и подошёл к боксу с младенцами. Выбрав одну из девочек-близнецов, он понёс её к столу с чашами. Афаэл отошёл, встав у изголовья ложа.
Тадиэль сосредоточенно замер, его зрачки вспыхнули пламенем ада. Раздался хруст разрываемой ткани, балахон на нём лопнул, и огромные крылья вырвались наружу. Огонь на чёрных свечах затрепетал, местами погаснув и погрузив зал в ещё более зловещий сумрак.
Ангел Жертвы взял младенца за ноги и, перевернув, поднёс к столу, где удерживал над одной из серебряных чаш. Малышка проснулась, и зал огласил её надрывный плач.
— *Accipe sanguinem, et Adobe sinu, illudque fertilis! — прошипел Тадиэль, беря в руки стилет. — *Etiam triumphos Natus Cecidit in aeternum!
(*Возьми кровь и удобри лоно, сделав его плодородным! *Да восторжествует Род Падших вовеки!)
Свечи замигали и зашипели, словно от порыва ветра. Зрачки Тадиэля превратились в бездонную огненную воронку. Одним быстрым движением ангел провёл лезвием по шее младенца. Тот дёрнулся несколько раз, затем по его телу пробежала короткая судорога. Плач стих, и в чашу струйкой потекла кровь.
Наполнив чашу, Тадиэль направился к Лайле. Уложив мёртвую малышку в изголовье ложа, он приподнял голову девушке.
— Пей!
Помня, чем едва не закончилось её прошлое неповиновение, Лайла зажмурилась и, всхлипывая и давясь, сделала глоток.
Ангел кивнул и, улыбнувшись, обошёл девушку. По его знаку «серые» ангелы встали по обе стороны от ложа и, взяв пленницу за ноги, развели её бёдра в стороны. И прежде чем Лайла успела что-то понять, Тадиэль смочил палец кровью и ввёл его в лоно.
У девушки от непривычного, болезненно-острого и одновременно мучительно-сладостного ощущения сбилось дыхание, и, коротко охнув, она конвульсивно задёргалась, подсознательно пытаясь избавиться от этого проникновения. Ангел извлёк палец и, повторно смочив его в крови, вновь ввёл в лоно, но уже более резко и глубоко, тщательно обмазывая стенки кровью. У Лайлы из глаз брызнули слёзы. Дыхание перехватило так, что она закашлялась. Тем временем Тадиэль повторил процедуру в третий раз, заставив девушку закричать и выгнуться дугой, задёргав ногами.
Покончив с первой половиной обряда Жертвы, Тадиэль вернулся к боксу и, взяв на руки вторую близняшку, вернулся с ней к столу жертвоприношений. Перевернув ребёнка вниз головой так же, как и первого, ангел снова взял в руку стилет.
— *Tolle quod sanguinem et dabo novum vitae! *(Прими эту кровь и дай новую жизнь!) — прошептал он, склонив голову. После чего лезвие стилета в его руке уверенно оборвало жизнь малышки.
Чёрная чаша быстро заполнилась алой жидкостью. Тадиэль вернулся к девушке и уложил второго мёртвого младенца ей в изголовье. Взяв чашу, стал по очереди обходить с ней ангелов. Каждый из них делал из чаши глоток, после чего Тадиэль рисовал кровью копьё на его запястье. Пометив, таким образом, всех Падших, ангел Жертвы сам выпил из чаши и начертил копьё на собственной руке.
Всё это время никто из присутствующих почти не шевелился. Все молчали, не желая ничем вызвать гнев Тадиэля и не смея нарушить таинство обряда Жертвы. Получив Печать Крови на запястья, ангелы надели капюшоны и замерли, низко опустив головы.
Тадиэль обвёл их тяжёлым пылающим взглядом и, удовлетворённый должным почтением, перешёл к ритуалу «чистоты крови». Для этого он вернулся к боксу, чтобы взять из него последнюю девочку — Софию — приёмную дочь Табриса. Он отнёс её к жертвенному столу, заглянул в лицо малышке, как-то по-особенному улыбнулся и осторожно погладил пальцем по щёчке. Девочка что-то пролепетала и улыбнулась в ответ, глядя на ангела чистыми голубыми глазами.
— Проголодалась? — шепнул Тадиэль, смазывая губки Софии кровью и наблюдая, как она, жадно причмокивая, пытается слизать кровавые капли с его пальца. — Сейчас, милая… — бережно держа нефилима на руках, ангел поднёс девочку к груди Лайлы. Затем несколько раз ткнул острым, как бритва, ногтем вокруг одного из сосков. Из ранок тут же засочилась кровь. Лайла охнула от боли и задёргалась, когда губы ребёнка с жадностью стали сосать её грудь. От нового, непонятного ощущения её кинуло в жар, а внизу живота что-то болезненно заныло, откликаясь на прикосновение. Когда Тадиэль таким же образом приложил ребёнка к другой её груди, Лайле стало совсем плохо. Она заметалась на ложе, часто дыша и отрывисто всхлипывая.
— Достаточно, Тадиэль! — неожиданно подал голос староста, прерывая действо и прекращая тем самым мучения девушки. — Ей нужно силы поберечь.
Ангел Жертвы недовольно скривился, но всё же послушно отнял ребёнка от груди Лайлы и, сверкнув напоследок глазами, отступил в темноту. Некоторое время ничего не происходило. Все чего-то ждали, не спуская глаз с малышки на его руках. И вот спустя пару минут девочка заелозила в пелёнках и, сжав маленькие кулачки, тихонько зарычала. Её голубые глаза помутнели, и их заполнила кроваво-красная пелена. Тадиэль взглянул на Афаэла и утвердительно кивнул.
— Что ж, чистота крови подтверждена, — удовлетворённо заявил староста, позволяя ангелу Жертвы передать нефилима «серым», а самому вернуться на своё место к стене. — Офаниэль! — негромко назвал он имя следующего Падшего. — Пора приступать к обряду Посвящения.
От стены отделился и прошёл в центр зала высокий ангел с тёмными волосами и застывшим взглядом ледяных жёлто-зелёных глаз. Он надел капюшон и распустив серо-коричневые крылья, подошёл к синему, матовому сосуду, что возвышался на подставке рядом с ложем.
Сунув туда руку, Офаниэль вытащил из него небольшую змею. Её чешуйчатая кожа была чёрной, и по всей длине её украшали широкие красные, жёлтые и синие кольца. Змея зашипела и, раскрыв пасть с двумя изогнутыми ядовитыми клыками, тут же обмоталась вокруг руки хозяина. Офаниэль улыбнулся и, любовно погладив гада двумя пальцами, приблизился к ложу.
— Не шевелись, девочка, — предостерёг он голосом скорее похожим на шипение змеи, чем на что-то человеческое.
Осторожно опустив змею на грудь Лайлы, ангел с каким-то тайным злорадством наблюдал, как его питомец движется по её телу.
— *Eam ut eius sponsa!.. Reducam sicut sponsam Generis! (*Возьми её, как свою невесту! Верни, как Невесту Рода!) — произнёс он, не спуская со змеи глаз. — Ut semen Cecidit triumphos in aeternum! (*Пусть семя Падшего торжествует вовеки!).
Змея замерла, потом подняла голову и зашипела. После чего медленно поползла дальше.
— Аспид не любит резких движений… — тихим шёпотом вновь предостерёг Офаниэль. — Он всё чувствует… Но именно он поможет тебе стать настоящим Падшим и завершит твоё перерождение… Не шевелись!!! — повторил он с внезапной ледяной угрозой, когда Лайла дёрнулась и заскулила от ужаса. Её серые глаза почти остекленели от страха, а лоб стал влажным от проступившей на нём испарины. Девушка ощутила, как холодное тело пресмыкающегося скользит по её животу, приближаясь к заветной цели. «Серые» ангелы крепко удерживали её бёдра, когда змея, извиваясь, подползла к её лону.
Крик застрял в горле Лайлы, а дыхание стало хриплым и порывистым. Казалось, ещё секунда, и у девушки случится инфаркт. Её губы посинели, лицо побелело, а взгляд стал почти безумным.
Офаниэль не обращал на это внимания. Он невозмутимо наблюдал за своим питомцем, который вдруг замер и приподнял голову. Узкий раздвоенный язык высунулся из пасти, анализируя запахи и улавливая их малейшие компоненты. Змея повернула голову и молниеносно нанесла удар. Потом ещё раз и ещё, пока с губ пленницы не сорвался оглушительный визг страданий и боли. Не переставая визжать, она так сильно задёргалась в руках ангелов, что те с трудом её удерживали. Потом по телу Лайлы побежали жестокие судороги, а на губах выступила пена. Глаза закатились, дыхание стало тяжёлым и порывистым.
Убедившись, что ядовитые зубы Аспида нашли свою жертву, Змеиный ангел осторожно взял своего питомца за хвост и бережно опустил обратно в синий сосуд.
— Она готова, Афаэл, — сложив крылья, спокойно доложил Офаниэль, и его жёлто-зелёные глаза стали почти такими же мёртвыми, как и у змеи. — Сейчас судороги пройдут, и можно начинать.
— А яда было не слишком много? Он не помешает оплодотворению?
— Наоборот, он его стимулирует, — ангел улыбнулся. — Повысит чувствительность самки и заставит её расслабиться. Она будет меньше дёргаться…
***
Когда боль от укусов змеи отступила и Лайла пришла в себя, она обнаружила, что не может пошевелить ногами. Её тело ниже пояса будто парализовало, и мышцы полностью утратили свою подвижность, сохранив при этом всю остроту чувствительности. Но прежде, чем это открытие ошеломило её, свечи в серебряных канделябрах затрепетали и погасли, погрузив зал в зловещую темноту. Девушка испуганно завертела головой, подсознательно ощутив чьё-то приближение, но не в силах ничего разглядеть в кромешной тьме. Кто-то уверенно взял её за бёдра и потянул вниз к краю ложа.
— Нет!!! — выдохнула Лайла, услышав, как раскрываются тяжёлые крылья. — Нет!!!.. Не надо, пожалуйста!!!
Она попробовала сопротивляться, но тело не слушалось. Чьи-то руки властно проскользили по её животу, поднялись выше к груди и вновь заскользили вниз.
Лайла зарыдала, почувствовав, как эти сильные руки вновь взяли её за бёдра и широко развели их в стороны. Затем, в темноте переливаясь, вспыхнули разноцветные молнии, и девушка увидела, что это огромные крылья, которые нависли над ложем, прикрывая его со всех сторон, словно мерцающим коконом. И ещё она увидела лицо ангела, склонившегося над ней. Это было лицо Тадиэля. Холодное, неподвижное, словно высеченное из камня. И лишь его глаза горели диким, потусторонним огнём…
Это было последним отчётливым воспоминанием, которое врезалось в память Лайлы. Всё происходящее потом представляло собой размытые образы с бесконечным чередованием боли, ужаса, отчаяния и истошных криков. Никогда в жизни Лайла не испытывала столько стыда и беспомощности. Никогда она так страстно не желала умереть, чтобы не чувствовать, как очередной ангел уверенно и невозмутимо распоряжается её телом, и его острые когти остервенело впиваются в её нежную
