Догнать Гегеля

наличное, — мышление должно подчиняться предмету, сообразоваться с ним»2. Справедливость же есть соответствие деятельности с законом, сама предмет, относительно которого почти не спорили ни Аристотель, ни Платон. Аристотель считал её (правосудность) одним из условий и целей счастья3, Платон устами Сократа признавал её одним из желаемых свойств души частного человека: «…кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен»4.

Всё же принципиальность и фундаментальная разработанность понятий истины и справедливости нисколько не мешает их произвольному определению и самой поверхностной трактовке современниками. В погоне за призраком справедливости теряется истина. В борьбе за истину исчезает само понятие справедливости. Борьба этих противоположностей очевидна, её доказывать и обосновывать не надо, из неё нужно исходить, строя структуру исследования. Единство противоположностей — вот что требует внимания, так как на этом пути мы можем хоть что-то узнать.

Во-первых, эти категории объединяет принадлежность к сфере культурного идеала. Как та, так и другая относятся к желаемым целям общественного развития каждого государства в форме институтов науки и права. Та и другая декларируются конституцией и основными документами, регламентирующими деятельность этих институтов. Та и другая зависят от места, которое занимают наука и право в организации страны, в конечном итоге — от экономического состояния общества.

Зависимость большой науки от производства более наглядна, чем зависимость права от степени хозяйственного развития государства, но отрицать последнюю было бы совсем уж нелепо. Дело обстоит так, что истино-(науко-)ёмкость современных технологий производства не требует доказательств, а «справедливоёмкость» «технологий» права — вещь абсолютно спорная. Измерять её, наверняка, нужно не количеством и подробностями обсужденных Думой, утвержденных и принятых к исполнению законов, так как известно, что всевозрастающее количество законов является индикатором грядущего развала государства. Но факт прямой агрессии права по отношению к науке, который можно уяснить из попыток признания неэффективными множества университетов и даже Академии наук свидетельствует о том, что они существуют все-таки на одном уровне.

Разумеется, истина и справедливость не прекратили бы существования и тогда, когда была бы распущена Академия наук и распущены суды, вплоть до конституционного. Этот регресс просто свёл бы их на уровень феодального или рабовладельческого общества. Ведь такие истины как «солнце восходит на востоке и заходит на западе» и такие формулы справедливости как «око за око, зуб за зуб» по-прежнему являются фактами духовной жизни общества с регулятивной функцией, значимой не только на уровне речевых оборотов русского языка.

Во-вторых, истина и справедливость принадлежат действительности как правда и обоснованность. Истина как соответствие действительности и справедливость как нечто, имеющее в действительности обоснование, родственны между собой как бытие и производная от бытия зависимость. В каком-то смысле это синонимы. Луна вращается вокруг Земли — есть истина, и утверждать так справедливо. Несправедливо утверждать то, что не обосновано бытием, несправедливо требовать признания истиной того, что неверно его отражает. Необоснованно утверждать то, что неправда, то, что не соответствует действительности. Например, необоснованно утверждать, что вращение Луны вокруг Земли не вызывает приливов. С другой стороны, правда — условие обоснованности. Следовательно, требование обосновать — доказать обоснованность — есть требование, позволяющее сделать вывод о правде — соответствии обосновываемого действительности. Следовательно, обоснованность есть правда. Закон достаточного основания в логике есть закон достаточного количества условий для суждения о правде, то есть истине. Взаимозависимость истины и справедливости на уровне логики не вызывает сомнения. Но задача мышления определяется не только требованием соответствовать выявленным отношениям на уровне правил общежития. Того же требуют и законы эволюции. Оправданное законами эволюции имеет обоснование в природе, но справедливым это назвать нельзя, так как то, что что составляло экологический круговорот до появления человека, имеет отношение к истине и к справедливости только как подход издалека. Точно так же ничто в современной природе, не попадающее в сферу человеческих интересов, не может претендовать на рассмотрение с точки зрения этих двух принципов.

В-третьих, истина и справедливость подлежат рассмотрению в своем единстве как результат человеческого опыта. Истинно то, что соответствует опыту. Опыт — явление беспристрастное, следовательно, имеет отношение к справедливости. Пристрастный опыт несправедлив и может быть неистинен. Доказанное на опыте — истинно, и в то же время справедливо.

4. Законосообразность и гипертекст

Вечность современна. Она находится с нами всегда, и мы глубоко ошибаемся, представляя ее лишь как очень далекое прошлое и необозримое будущее. (С. Сметанин)

Подытоживая высказанное, можно прийти к выводу, что в истине и справедливости больше общего, чем разъединяющего, и главное, что их объединяет, — это принципиальная законосообразность. Если истина обязывает мышление сообразовываться с предметом или, иначе говоря, с законами, по которым существует предмет, то справедливость обязывает сообразовываться с законами, на основе которых живёт общество, будь то законы гражданские или законы гуманитарных наук. Мера законосообразности, присущая человеку или группе лиц, позволяет делать вывод об уровне развития в каждом данном случае, на каждом данном этапе истории как истины, так и справедливости. Профессионализация духовной деятельности разводит носителей истины и справедливости по разным общественным стратам, внося в ход дела меру специализации. Ученые и юристы представляют эти страты.

При всей кажущейся и действительной справедливости этих мыслей они пока не несут ничего принципиально нового. Поможет ли вышесказанное в дальнейшем исследовании? Выведет ли оно на новое знание? Как будет этому способствовать формальная или диалектическая логика? Или ещё какая-то. Человеку, занятому производительным трудом, праздной показалась бы сама постановка вопроса. Исторически нужда в письменном закреплении словесного употребления возникла в классе, который не участвовал в трудовых процессах напрямую. Мышление, приводящее к правильному результату в процессе круглогодичного труда, всегда требовало не истинности в сиюминутном применении словесной схемы, а мудрого деяния или воздержания от деяния. Верность такого мышления (точнее, практической смекалки) не требовала ни фраз, ни письменных указаний.

Именно письменный характер мышления привёл к созданию логики Аристотеля и Декарта. Это же свойство нашло своё крайне выражение в диалектике Канта и Гегеля.

Современные информационные технологии вывели мышление человечества на уровень использования гипертекста. Как формальное, так и диалектическое мышление, полностью соответствуют этому способу информационной обработки понятий.

В сущности информационные технологии так или иначе должны были бы привести к созданию диалектической логики материализма, и дело случая, что Кант, Гегель, а затем и Маркс вплотную занялись ею гораздо раньше.

Отчего информационные технологии (гипертекст) неизбежно должны вылиться в диалектический материализм? На мой взгляд, оттого, что возможность придания каждой единице текста ссылки на любой иной текст открывает перед письменной речью перспективы точнейшего формального отражения сверхсложных многоуровневых объектов. Кроме того, появляется возможность создания на любом из уровней текста, который, будучи машинно-исполненным, способен воспроизвести ту или иную предметную функцию, дополнительно и качественно определённо субъективирует гипертекстовую передачу информации, может распределить субъективные качества автора во времени и пространстве.

Гипертекстовая речь может быть строго адресной не только в смысле уникальности адресата, но и в смысле его потенциального развития, то есть развития уникальности уровней его понимания. А главное в том, что разделение обработки гипертекста на машинную и человеческую не мешает формальному объединено в единый текст на языке гипертекстовой разметки. Трудно не увидеть здесь как диалектического, так и формального единства противоположностей.

Принципиальная человеко-машинная (или машино-человеческая) двойственная направленность языка гипертекстовой разметки, неизбежность использования якорей и атрибутов гиперссылки, которые только и дают возможность соединения сайтов во всемирную сеть, сводя воедино как документы, так и базы данных, расположенные на конкретных компьютерах, всё это означает выход человечества на качественно новый уровень межличностной и межтекстуальной коммуникации. Взрывной характер развития информационных технологий (ИТ), информационных сетей и машинно-человеческих связей декларирует необходимость адекватного освоения этой новой действительности. Вычислительная техника прогрессирует, исполнение программ пока не означает того, что труд их составления целиком переложен на сами машины и требует квалифицированного труда армии ИТ-специалистов, объемы знаний, необходимых для этого, непрерывно и по нарастающей увеличивается.

5. Модель развития философской мысли. Поэтика

Вечность была всегда. Ее вполне достаточно, чтобы не допускать существования какой-либо другой вечности. (C. Сметанин)

Исходя из сказанного, гипертекстовая система передачи, обработки и использования информации вряд ли может быть адекватно понята иначе, чем с позиций диалектического материализма. Побочным продуктом этого понимания могла бы быть гипертекстовая модель исследования проблемы истины и справедливости в современную эпоху.

Можно попытаться предварительно определить уровни исследования истины и справедливости гипертекстовым способом.

Первым уровнем могло бы стать первое упоминание этих категорий в истории философской мысли. Для этого было бы достаточно создать базу данных из достоверных источников философских текстов античности. Важно понять преимущество гипертекстовой базы данных, которое заключается в том, что традиционные научные ссылки как в основном корпусе текста, так и в библиографическом аппарате могут быть выполнены в виде гиперссылок, что позволит обеспечить фактически энциклопедическую исчерпываемость межтекстовых связей на первом уровне.

Вторым уровнем могло бы быть исследование категорий истины и справедливости в гуманитарных науках и юриспруденции, в художественных произведениях мировой литературы.

И