Пустыми рамами зияет старый дом.
Скрипят и стонут под ветрами перекрытья.
Стучит лист шифера по крыше, словно гром.
И ходят призраки годов давно забытых.
Вот женщина с ребёнком на руках
В прозрачном платье маревом туманным
Плывёт по бывшей лестнице впотьмах,
Наветным сном иль миражом обманный.
Старик мелькнул в окне седым безумцем.
В глазницах тьма, костлявых рук два взмаха.
Там страшный призрак вдруг взмахнул трезубцем.
И липкий пот ступает сквозь рубаху.
Мурашки прыгают от уха и до пяток.
Пришлось мне ночь провесть в строенье этом.
Меня бросало в дрожь и в пот от страха,
Когда касались руки мёртвым светом.
Два малыша пинали лунный мячик,
Мне сгусток этот в ноги подкатился.
А вместо глаз две пропасти маячат
У малышей, и черепа, не лица.
Они ко мне тянули руки-кости,
А сзади мать их подплыла неслышно,
Завыла, словно ветер, на погосте
И, взяв их за руки, в проём неспешно вышла.
А в коридоре толпы белых тЕней
Шатались мимо вплоть до утра, рядом.
Ко мне заглядывая в двери без стесненья
Своим ужасным, чёрным, мёртвым взглядом.
Ну, вот и солнца первый луч с востока
Вдруг осветил безокую обитель,
И я ушла, остался одиноко
Стоять тот дом, то ль мститель, то ли зритель.
Махнула дому на прощанье утром ручкой:
«Спасибо, приютил средь ночи поздней!»
А дом мне шифером в ответ всплакнул певуче,
А в тёмных окнах загорелись чьи-то звёзды.
И мне, на миг, средь раннего тумана
Вдруг показались в окнах лица, руки.
Как будто машут мне они прощально,
И раздались печально ветра звуки.
Я шла в рассвет тропой кустом заросшей.
Чрез двадцать вёрст я выйду на дорогу.
И буду помнить, как в ту ночь, продрогшей,
Узрела смерть в обличьях разных, многих…
Я много раз потом ходила в этой роще,
Спала ночами у погасшего кострища,
Но больше не нашла я, между прочим,
Безокого, забытого кладбИща.
Быть может, сна усталого творенья
Чужих эпох мне ночью повстречались.
Но иногда приходят вновь виденья…
Я поминаю их за чашкой чая. |
У меня на прозе ещё очерк есть про этот домик, события реальны.
