Заставили таки ввязаться в драку,
Поэт спокойно до сих пор в конурке жил,
Ушедшей в мир иной одной хромой собаки,
В ночах сонеты сочинял и в прочем не тужил.
Но вот однажды в дом ввели болонку,
Мадаму тварную, печаль базарную,
Ни жизни, ни покоя целый день,
Не устает поцапаться и тявать ей не лень.
Поэт сбежал, теперь живет с старухой,
Та тоже и не сахар, и не мед.
Как говорится: и на старуху есть проруха,
Ее старик скончался в перелет,
Из Израэля в матушку Россию,
Ему там климат – выше данных сил.
Прославил он Голгофу и Мессию,
И бережно на родине почил.
Старуха горевала, но не очень,
С него то понту, что молока с козла.
Вот и взяла поэта, чтоб любовь пророчил,
Но оказалось, что и это зря.
Поэт любовь раздал девицам счастья,
Когда еще с Есениным шустрил,
То на Тверской, в заселенных полатях,
То у купчихи песни голосил,
С высоким бардом Вовкой Маяковским,
Тот был детина – близко не ходи.
Но не было тогда еще семьи Высоцких,
Его зачатие мелькало впереди.
А уж о нас и говорить не надо,
Ведь наши мамы с папами в кино,
Ходили тайно, целовались у парадных,
Глядели смирно как стучали в домино,
Усталые от дел мирских соседи,
Но жизнь текла вареньем по судьбе.
Вот зазвучали оркенстрантов меди,
Призвав народы к яростной войне.
И закружила смерть порочной вьюгой,
Покрыв несчастьем долы и поля.
И вот тогда в бесстрашные загулы,
Зачали нас, бесценные друзья. |
