121.
Да лучше подлецом быть и грешить,
Чем без вины страдать от наговора,
Поскольку всё, что ты привык любить,
Марают грязью сплетен и раздора.
Как смеет наглый и фальшивый взор
Исследовать, что кровь мою волнует?
И почему шпионит всякий сор,
Навязывая суть свою больную?
Я то, что есть! И нечего искать
Во мне изъян, когда горбаты сами;
В мои дела непрошенно влезать,
Хоть действием, хоть гнусными словами.
Конечно, если Время не пришло
Девиз повесить:,,Миром правит зло!”
122.
Твой дар, дневник, запечатлён в мозгу —
Там записи его надёжно скрыты,
Чтоб строки не могли открыть врагу
Те ценности, что в Вечность перелиты.
Пока сердец упрямых слышен стук,
И нам дана ещё от жизни малость,
Пока не стёрта память глаз и рук,
Строка протравленной, во мне осталась.
Хранилище для книги записной,
Так ненадёжно — мне ж зачем листочки?
К чему вести учёт любви с тобой?
Ведь мы вдвоём там не поставим точки.
Дневник подобный, нужно тем иметь:
Кто память предал, дал её стереть.
123.
Нет, Время! Хвастаться тебе не дам,
Что я меняюсь, раз года нависли:
Ведь в пирамидах дней заметна нам
Перелицовка, а не свежесть мысли.
Но жизни сроки столь невелики —
И рады мы старью, что нам вручили.
Родясь, все верят в новые витки,
Но чувства и у предков те же были.
Да, я бросаю вызов всем статьям
И постоянен в прошлом, настоящем,
Поскольку Время предлагает хлам
Из-за чрезмерной спешки в приходящем!
Отныне убираю мишуру:
Я верен! Время, ты смени игру.
124.
Любовь мне предлагают воспринять,
Как незаконное дитя Удачи,
Где Время призадумалось опять:
Чем — сорняком иль розой — обозначить?
Моя любовь — не случай и не блажь;
Её не манят пряности богатства;
Она не угождает, словно паж,
И не зависит от опалы братства.
Скучна ей и политики игра,
В которой скрытность, а решенья кратки.
Политикой своей любовь мудра:
Растёт, не от тепла придворной шапки.
Свидетели — безумцы всех Времён,
Кто шёл на казнь за праведность имён.
125.
К чему нести мне пышный балдахин,
Тем выражая мнимое почтенье?
Зачем пытаться избежать руин,
Когда ломает Вечность все строенья?
Да те, кто ради внешнего живёт,
Теряет всё, из-за арендной платы.
Их в сети наслажденье заберёт:
Они пусты, хоть сказочно богаты.
Позволь же мне служить душе твоей!
Прими, как дар, что честен и свободен,
Что чужд уловкам, прожиганью дней,
Что для любви взаимной лишь пригоден.
А торгашу скажу я: ,,Уходи!"
Ему не взять, что у меня в груди.
126.
О, мой прелестный бог, сразивший Время!
Тебе седых зеркал не страшно племя:
В них отразится лишь восторг расцвета,
Когда в друзьях твоих исчезнет лето.
Но если стал любимчиком Природы,
Которая твои прикрыла годы
Знай, у неё свои к тому причины:
Чтоб Время посрамить — сотрёт морщины.
Ты для неё избранник, взятый в шутку,
И сила этой власти на минутку.
Коль Время ей велит платить по счёту,
Она тебя отдаст, прикрыв зевоту.
127
Не признавали раньше чёрный цвет,
Его не называли Красотою.
Однако, став наследником от бед,
Он мать-красу не посрамил собою.
Когда прорвался к власти светлый тон
И стало украшать себя уродство —
Природную красу прогнали вон
Лишив короны, званий, превосходства.
С тех пор глаза возлюбленной моей,
Как в трауре под чёрными бровями.
Они полны страданья, раз милей
Жеманный облик с белыми кудрями.
Но скажут все, кто в тьму очей проник:
,,Лишь здесь красы неповторимый лик!"
128.
О, песнь моя, когда играешь ты
На клавесине быстро и свободно,
А пальцы льют мелодию мечты,
И я шепчу сражённый: ,,Превосходно”,
Как клавишами завилую тогда,
Что прыгая ладонь твою целуют,
У губ моих — проворно, без стыда,
Твоё прикосновение воруют.
Я страстно отобрать желал бы роль
У деревяшек, пляшущих задорно,
Которым пальцы, пробегая вдоль,
Даруют счастье нежно и проворно.
Но если пальцам с клавишами — рай,
Ты губы мне свои, взамен, отдай.
129.
Смятенье духа, пустота и стыд —
Вот что такое похоть после взрыва,
А до того, она всегда хитрит,
Груба, чрезмерна и нетерпелива.
Ведь наслажденье в следующий миг,
Сменяется презреньем. А приманка,
Чьи прелести однажды ты постиг,
Лишит ума и неважна изнанка.
Безумным станет тот, кто обладал,
Безумным станет тот, кто вожделеет,
Их скорбь найдёт и горестный финал,
И каждый раз похмелье бедет злее.
Давно мир понял, что такое страсть,
Но мир не знает, как ему не пасть!
130.
У милой взгляд на Солнце не похож;
Кораллы не сравню с её устами
И грудь смугла — тон снега не найдёшь,
И волосы, как проволока стали.
Я видел роз дамасских алый цвет,
Однако, он не взят её щекою,
И ароматов у любимой нет,
Которые вас манят за собою.
Признаюсь — голос нравится её,
Но музыка приятней, вне сомненья.
С богиней не сравню, когда идёт —
Тяжёлые и поступь, и движенья.
И всё-таки, она прекрасней тех,
Которых оболгали для утех!
|
