На исходе холодного лета,
Подтянув на Пегасе супонь,
Хоронили в деревне поэта
Под пастуший рожок и гармонь.
Только выпили водки особой
И священника стали качать,
Как восстал Дядя Петя из гроба,
Вознамерившись стих прочитать.
Но поскольку поэт был не Пушкин,
Прекратить какофонию чтоб,
Дяде дали крестом по макушке
И обратно засунули в гроб.
Как хоронили поэта
И гвоздями большими прибили
крышку, чтобы покойный не лез
на свободу и жестью оббили
гроб сосновый и с кладбища в лес
увезли, и в чащобе зарыли,
и на холм навалили камней.
И, намаявшись, водкой взбодрили
телеса.
Напились до слюней
под рожок и под всхлипы гармошки...
Местный поп с ними был заодно.
Водку пил, потирая ладошки,
а ещё самогон и вино.
А напившись, благие молитвы
вознамерился было читать.
Пригрозили ему острой бритвой:
и тебя можем, мол, закопать!
Поп горючей слезою облился
и обиделся на мужиков.
Зря поэта, мол, он подрядился
отпевать; мол, таких мудаков
отродясь и давно не встречал он –
нечестивцев во всей их красе.
А потом на весь лес закричал он:
чтоб в геенне сгорели вы все!
Послесловие:
Pan Kowalski
Уже небесных ангелов квадригу
Прислали за поэтом наконец.
На крышке гроба хлебушка коврига,
На кухне - поминальный холодец.
Но он свою последнюю интригу
Всем замутил, как истинный боец:
Под тюлем крепко сложенную фигу,
И из ширинки выпавший конец.
Надежда Шереметева - Свеховская
В хвосте, оставшемся от лета,
Поэт, что затянул супонь,
Коньки отбросил и, с приветом
Отбыл к прабабке под гармонь.
Пегас, не выдержав натяжки,
С попом надрались на дурняк,
Дешевой нахлебавшись бражки,
Что станцевали краковяк.
Не пережил такого Петя,
Из гроба, как акын запел,
О том, что видел на том свете,
Он вдруг поведать захотел.
От страха все тут онемели,
И только поп в себя пришел,
Смотался мухой до молельни,
Тяжелый крест он там нашел.
По темечку огрел поэта:
За то, за это, и, за все,
И, чтобы не было ответа –
Удар контрольный… нанесен.
Однажды в склепе в преф играли,
и я осталась "без одной".
Мне тут же "в гору" записали -
преф вам, друзья, не "подкидной",
а тонкая игра на грани.
Смертельный, я скажу вам, риск.
Эх, знать бы мне расклад заране...
И я б не проигралась вдрызг.
И что теперь? Лежу в могиле
и потихонечку грущу.
В гробу ужасный запах гнили...
Но ничего... Я отомщу -
когда ещё раз эти гады
меня на карты пригласят.
Я в склеп явлюсь исчадьем ада!
Я им устрою чёртов ад!
Утром поп, похмелившийся бражкой,
Дядю Петю давай вспоминать…
И вздыхая над долией тяжкой,
Поминал он не божию мать…
А деревня гуляла и дальше,
Самогонка бежала рекой
И стаканы звенели без фальши:
Пятый день пили «За упокой».
На шестой вдруг к ним совесть вернулась
Словно Петин белесый скелет…
Тень руки на табличке черкнула:
«Здесь лежит Дядя Петя – Поэт,
Он восстал против мнений Света»!»
А в деревне и света-то нет…
На исходе холодного лета,
Чтобы более он не воскрес,
(Раз уже добивали Поэта…),
Водрузили над холмиком крест…
