У шутов худые лица, нос с горбинкой,
Глаза дикие, с болезненной смешинкой,
Смех – соломинка в трясине зла и страха.
В тишине же – приговор, веревка, плаха.
У шутов одно лишь место – возле трона.
В них не будят зависть деньги и корона.
В снах их места нет людской холодной злобе.
По утрам их, как с похмелья, бьёт в ознобе.
У шутов на теле ссадины и шрамы.
Для самих себя они – актеры драмы.
И выплескивая смех, как кровь из вены,
Они жаждут декораций, света, сцены.
У шутов кровавый кашель, в легких хрипы,
Люди смотрят и не видят: люди слепы.
Пляшут страстно, хотя ноги в кровь истерты,
Ртом глотают воздух, затхлый, вязкий, спертый.
Для шутов день жизни – ход вселенских шахмат,
Все смеются, а для них дилемма: шах – мат.
Просто, людям – злым, упрямым, вечным пешкам, -
Не заметить, как чутки шуты к насмешкам.
Все шуты скрывают слезы, пот, морщины,
Не просите их снимать свои личины!
Нанося румянец чистой, яркой краской,
Они сами забывают: чтО под маской.
У шутов всегда браслеты на запястьях,
Окольцованные птицы – жизнь без счастья!
Бьются грудью о стальные прутья быта,
Тщатся что-то изменить, но дверь закрыта.
Им так больно, им так страшно жить на свете,
Они чувствуют: они за всё в ответе,
И сгорают шуты быстро, а вы грейтесь!
Им не нужно ничего, вы только… смейтесь.
|
