Шаркая, шамкая, в старых калошах
Старость по городу тихо бредет.
Сгорбившись сильно под лет своих ношей,
Солнечных дней уж от жизни не ждет.
И ,погрузившись в самосозерцанье,
Медленно движется, долог ей путь.
Вид обветшалый, как старое здание,
Скрючены пальцы, их не разогнуть.
В тощей котомке кефир, полбатона.
А иногда и того даже нет.
Лик нищеты и в одежде, и дома...
Что есть страшнее, чем старость без средств?
И уголком грязной шали стирая
Горькой обиды скупую слезу,
Полу-незрячая, полуживая
В городе, словно в дремучем лесу.
Если подаст кто ей денежку, скупо
Спрячет на черный, безрадостный день.
Или тарелку пожертвует супа
Кто из соседей за много недель...
Молит она:“Дай же смерти, Всевышний!
Милости этой без страха прошу.
Или же там в небесах тоже лишней...
Боже! За что этот крест я несу?!“
|
