Дон Антонио (въезжает на площадь в закрытой карете):
Мадрид, Мадрид!
Как долго я тебя не видел...
Но повидал весь белый свет -
И нахожу, что он тебя не лучше.
Бароны служат королям
Из личного расположенья;
Но Боже! И не знаешь сам,
Куда забросит Провиденье...
Едва стряхнул с камзола пыль
Последнего похода -
Как сразу нужен во дворце,
В любое время года...
Отшельник Франческо, перед толпой на площади.
- Унылые к святому! Веселые и бодрые в грехах!
Как Небу опостылела пустая ваша жизнь,
Что день за днем течет без измененья,
Не званью человека, но природе
Скотов бессмысленных, и гадов мерзких, гнусных,
Во тьме отверженной влачащих прозябанье,
Сравнения достойна!
Когда, когда?!!
Когда же наконец
Коснется сонных ваших душ
Зов вечный, и благой, и благородный,
Что светит словно солнце, днем и ночью,
Из года в год, из мига в каждый миг?
И лишь закрытый облаком пристрастий,
А боле – вашим отвращеньем,
Как и земля себя от света отвращает,
Поворотившись к тьме от солнечного света –
Так вам всегда неведом Свет Предвечный!
Вас, жрущих мясо каждый пост,
И к плоти сладострастием влекомых,
В сношениях увидевших блаженство,
И падших ниже гадов и скотов.
Быв вызван кардиналом из затвора,
Послушно я во двор его явился.
И, приняв послушание, пошел
Своей дорогой, церкви послужить,
И сделать дело, что мне поручили.
Но дьявол пересилил отрешенность,
Что я блюду всегда, от малых лет,
И дал мне во внимание принять
Весь гной всегдашних ваших разговоров.
И что услышал я?
Добро бы суету! Добро бы мне
Имущественные дрязги переслушать,
Не говорю о том, что нынче воскресенье,
И все мы во трезвении должны
Благоговейно день сей проводить.
Но нет!
Другие, важные события
Трясут Мадрид.
И что же?
Ходит слух,
Что Анну некую, богатую невесту,
Отдать готовы замуж; и юнцы
Толпой блудливою и праздною толпятся
Около церкви, куда ее
Родители привозят помолиться!
И взгляд привлечь
Простой девицы,
Пусть и божественно-прекрасной,
Всем им важней того,
Чтоб взгляд привлечь
К себе и Бога и святых!
До этого дошел Мадрид!
Что к церкви люд идет,
Не святости открыв сердца,
А словно псы, истомой истекая,
И высунув во сладострастье языки,
Ко красоте плотской,
Или к приданому ее, к богатству,
А может, сплетен понабраться разных -
Что мерзостно, конечно же, не меньше,
Сползаются всескверною толпой!
Так вот. Добра желая всем,
И о врагах молясь теплее, чем о братьях,
Я зла желаю вам.
Я вам желаю кары. Пусть молния
Вас всех, блудливых, поразит;
Та молния, что с Неба
В сердца вонзаясь, мучит беспощадно;
И цинику глумливому отрадой станут
Все муки тела –
В сравнении с небесной карой!
Избрали дьявола все вы,
И плотскую любовь, и деньги, и интриги –
На место Бога.
Дон Антонио: (Слыша речь монаха)
Ну вот, опять...
Что там спокойно не давали
Быка на вертел насадить -
"Дни покаяния настали!
И время душу укрепить
Постом"...
Да сколько ж можно?
Послушать вас -
Так только кайся! Кайся и постись!
Да чаще руку в кошелек
При виде ряс вводи покорно;
А лучше весь кошель отдай;
Чтоб не было мозолей
Однообразными движениями рук натертых...
Из всех постановлений церкви
Мне близко лишь одно.
Да здравствует премудрый Папа,
Нам индульгенции премудро даровавший!
Там милые детали я обрел,
И жизнь моя как юность окрылилась.
Выходит, что согласно булле,
Мне тещу бывшую возможно отравить,
А равно всех, имеющих с ней сходство.
И чтобы грех на душу мне не лег,
И даже тень греха ко мне не прикоснулась -
Мне нужно заплатить заране.
Только и делов!
Премудрый Папа, дальше же строчите
Законы жизни для лихих воров,
Развратников, как я,
А так же пьяниц,
Меч извлекающих по поводу и без.
Молчи, монах!
Повыше я залез
Тебя, зовущего всех в храмы,
На лестницу познаний
Устава церкви.
Кстати - при теще я читал
Весь прейскурант, что в той отрадной булле
Дан в облегчение живущим на земле.
И что? На месяц замолчала.
Молчи и ты - закрытые уста монаха
Его украсят боле,
Чем тещины закрытые уста!
Так, помянули дьявола...
И плотскую любовь...
Все ясно - не иначе,
В сады сердец
Весна вернулась вновь.
Ну, хочется жениться.
Что ж с того?
Найдите мне в подлунном мире
Желающих в тоске весь век свой провести -
Найдите одного!
Имею я в виду - людей со здравым смыслом.
Монахов к ним не отнесу -
Простите за житейский опыт.
(Слуге)
Скажи - пусть остановит.
Не вздумай вспомнить слово "любопытство".
Мне по большому счету дела нет
До дел людей - пример бы взять монаху.
(Себе)
Выйду, постою.
В карете ли, в кровати, - нельзя нам находиться больше суток.
Да и к тому ж -
Вернусь в имение, все спросят - "как Мадрид"?
Какие сплетни в свете?
Чтоб им о планах короля не говорить -
Поведаю о свадьбах.
Еще, кроме женитьб, умы их занимают казни;
И что же? Сходство есть, однако,
В событиях таких... От случая зависит.
Рональдо, слуга Барона:
Мой господин! Монах тот драный
На вас, так строго глядя,
Толпе огромной гневно говорил!
Дон Антонио:
Ах, вот как… Он со мной знаком?
Или его проняла прозорливость?
Как жаль, что мне нельзя кнутом
Святую их умерить горделивость!
(Себе)
В карете ехал, ехал да мечтал –
Да дернул черт на площадь эту выйти!
Теперь для всех заметен сразу стал –
А так спокойно было мне в забытьи…
Сцена вторая.
Мадрид, рынок.
Рональдо, торговцы, Бурбон.
Рональдо (Идет беспечно).
Как ты порой прекрасна, жизнь!
И дело здесь совсем не в кружке рому,
Что пропустить мне удалось в таверне.
А просто – ты прекрасна. Вот и все.
И подтверждает это солнце,
Искрясь кругом, где только можно;
И воздух – как он свеж! И девицы сияют
Не зная от чего…
И взгляды дарят мне - вполне бесстыже;
Ну как же тут не жить?
А господин мой – все один;
Он к дружбе охладел, к гуляньям,
И пасмурно на сердце у него…
Таков удел у всех, кто смотрит внутрь себя;
Там – бездна; нет в ней ничего…
А посмотреть вокруг - так столько счастья!
Или надежд, по крайней мере…
Одну из них, я чувствую, подарит мне
Красотка эта…
Но что же здесь случилось?
(Шум, торговцы бьют бродягу Бурбона).
Бурбон
Но, господа! Позвольте объясниться!
Вы так поспешно, право,
Философический поступок мой
Стремитесь отнести к простому воровству!
Меня лишь занимала мысль:
Как могут по природе разные создания,
А в частности – баран и рыба,
Пусть не в привычном, натуральном виде,
А виде вяленом, и, скажем, колбасы,
В общение прийти невольно,
Попав в пустой желудок человека.
Да перестаньте бить, тупицы,
Пока я не помял свиные ваши рыла!
Рональдо:
Сколько должен он?
Торговец:
Две монеты.
Рональдо:
Вот вам. Отдайте мне бродягу.
Я знаю, где философа поймут.
Обращаясь к Бурбону:
Иди за мной. Я откупил тебя и от побоев,
И от пространной нашей городской тюрьмы,
Что день и ночь любезно принимает
Таких как ты ученых мудрецов.
Уходят.
Сцена третья.
Барон Антонио в своем доме.
Барон (к себе):
Да. Еще одно открытие.
На свете нет того, что облегчает
Ту тяжесть скуки, что давит мне на сердце,
Как жернов мельничный.
Нет ничего. Везде я побывал,
И все, что можно сделать – сделал.
А может быть, я болен?
Себя ловил на мысли я не раз,
Что, предводительствуя войском,
Я морщусь от похвал, когда во дни побед
Меня с восторгом города встречают;
Я морщусь сердцем, улыбаясь всем
Болезненно и вяло.
И каждый мой роман внезапный
Мне кажется закономерно-скучным;
Красавица живет в нем, пребывает,
А я его читаю уж с конца,
Где все всегда болезненно и плохо,
И снова морщусь!
Еще недавно было мне средь битвы
Так весело, что сердце разрывалось
От упоения кошмаром смерти;
От упоения отвагой храбрецов,
От упоения той мыслью,
Что в данный миг историю творишь;
Что летопись рождается сейчас,
Что взмах меча – это пера движенье,
События в нее вносящий стройно,
И разница лишь в том, что здесь
Чернила бьют порой фонтаном, щедро,
И красный цвет имеют все века,
Что пишется история людская.
Но…
Все это стало скучным.
В открытые для крика вражьи рты
Я меч влагаю сонно и устало,
Как в ножны после битвы. Что со мной?
Меня боготворят за мой холодный разум,
Невозмутимость, рассудительность в бою,
Когда мне просто скучно. Скучно жить –
В каких бы видах жизнь не протекала!
Входит Рональдо.
Рональдо:
Мой господин!
Я просто вынужден сейчас ввести бродягу!
Барон:
Веди, веди.
Рональдо уходит.
Барон (к себе):
Рональдо милый!
Как трогательны его заботы!
Лишь только заприметит он хандру,
Что заприметить у меня не очень сложно,
Так сразу способ ищет потрясти
Мое вниманье.
И что на этот раз решился он
Пред очи светлые мои представить?
Актера беглого, что в кости проиграл
Чужое чье-то состояние,
Шута, что зубы потерял,
Попутав место и компанию?
А может быть, не мелочась,
Связал молитвой беса и привел –
Отчаявшись меня развеселить людьми,
Которых перестал я различать.
Так, что на этот раз?
Входят Рональдо и Бурбон.
Барон:
А… на этот раз – все вместе, и в одном лице!
Великолепно! Молодец, Рональдо!
Бурбон:
Сир, вы о чем?
Барон:
Да разве это важно?
Бурбон:
Вот как… ну что ж, слова людей
Действительно бывают не важны.
А значит, и здороваться не нужно.
Барон:
И то разумно. Иным болезнь
Полезней пожелания здоровья.
Бурбон:
И все же, сир, позвольте пожелать
Вам здравия душевного, простого,
А вместе, ради развлеченья –
Болезнь любую, на ваш выбор,
И одр страданий, и могилу,
И все на ваш отменный вкус.
Барон:
Браво! Учись, Рональдо!
Рональдо:
Ни за что.
Барон, к Бурбону.
Ну, говори. Представься в лучшем виде.
Бурбон:
Пространен, светозарен список
Великих добродетелей моих.
Сам папа умолял принять его свирепство
В покорные мои ученики!
Но я отверг плута,
Увидев в нем отсутствие таланта,
И помер плут от горя – впрочем, пустяки
На ум приводит память. Все не то.
Я должен вам поведать, сир,
Что есть мое лицо – мечтательное, скажут,
Но мы их не послушаем; они сейчас не здесь,
И нету их совсем… А есть лишь те,
Что восхищение с восторгом выражают
Срединной добродетели моей,
И ею я горжусь вполне смиренно!
Имею я умеренность во всем;
Всегда я в меру пьян и в меру весел,
Ворую тоже в меру, не волнуйтесь;
В удачу только верую – не в меру.
А впрочем, ничего не значат
Слова мои, а равно – всех людей,
Раз только и осталось заболеть,
Чтоб равнодушно поразмыслить о могиле,
И завещанием о площади ее
Скучнейшем, пошлом, мрачном, многотомном,
Умеренно себя в конце развеселить.
Барон:
Браво. Подходишь мне
Всем видом ты – смотри, смотри, Рональдо!
Не то, что б мыслил он, как я,
Но… нос с горбинкой, серые глаза,
Тяжелый, скаловидный подбородок…
И рост, и цвет волос… беру тебя на службу!
Бурбон:
Кем?
Барон:
Бароном!
(К Рональдо):
Отмой, одень, и денег дай без счета.
Потешимся над светом необычно:
Пускай идет на балы, маскарады,
И общество терзает как угодно;
Дуэли, флирт – от моего лица;
А если и заколют – то не страшно;
Я мертв давно, лишь нету иллюстраций.
К Бурбону:
Согласен ты, бродяга?
Бурбон.
Конечно, сир!
Особенно отрадно, что заколют.
Ведь я всегда боялся, что повесят,
И лишь теперь покой душевный я обрел.
Сцена четвертая.
Окрестности Мадрида. Дон Антонио, Рональдо на конях.
Рональдо
Не знаю, господин, как вам моя находка –
Имею я в виду бродягу,
Но мне находка ваша была по душе,
Имею я в виду его баронство.
Барон:
Рассказывай.
Рональдо.
Скажу сначала я о личных впечатленьях.
Все эти дни, в которые прислуживал ему,
О вас я вспоминал – да и не мог иначе.
Да, сир. Я видел только вас.
Таким, каким я помню –
Лет пять, иль семь тому назад…
Когда вы общество любое
Своим заразным, как холера, смехом,
Вполне смертельно, властно заражали;
И точно так же и вчера ладони
Все женщины на лица возлагали,
И вытирали слезы…
Мужчины же тряслись вполне беззвучно,
Пытаясь попросить вас замолчать,
Чтоб через время хором обратится
По пустяковому вопросу –
Чтоб снова в смехе долго потрястись,
Словно в дрянной извозчичьей телеге.
Барон:
О чем же он шутил?
Рональдо:
Да сразу обо всем!
Меняя темы так непринужденно,
И развивая их из сущих пустяков!
Вот, например:
Пошла беседа об английских тканях,
И о падении французов до того,
Что их ввели они в употребленье.
Спросили вас… хотел сказать – его, бродяги, мненье…
И не заметили, как весь рассказ пошел
О том, как вы, барон,
Поспорили с французским кардиналом,
Что… кто кого… простите, перепьет…
Барон:
Я победил?
О да, конечно!
Француз свалился после пятой кружки,
А вы добили свиту кардинала,
И лишь диакон с вами был на равных;
Но это объясняется лишь тем,
Что был огромен он неимоверно,
И звали его – Бахус…
Барон:
Забавно.
Рональдо:
Не все забавно, о мой господин!
Барон:
И что же не забавно?
Рональдо:
То, что бродяга любит Анну.
Барон:
Какую?
Рональдо:
Не знаете? Воистину, отшельник вы.
Мадрид же помнит только вас и Анну;
Иные свадьбу только и пророчат,
И винодельни ищут моего
К себе расположенья – выгод ожидая.
И, господин… не все так хорошо,
Как мне казалось… я в смущении.
Барон?
От чего же?
Есть вещи,
Где смех, уверен, вовсе неуместен.
Добро бы вдовушка какая,
Или глупышка, дочка богача.
Но Анна!
Я упивался лебедиными ее движеньями,
И чистым, грустным взглядом – облака
В том взоре плыли прочь от дел земли,
От говора досадного двуногих.
Ни разу молчаливые уста
Не исказились низкою улыбкой,
Когда Бурбон мозги всем искажал
Своим опасным, искрометным бредом.
Барон:
Рональдо! Я вслед за тобой
Весь очарован чудною девицей.
Рональдо:
Нет, господин. Нельзя со слов моих
О совершенстве представлять картину.
Анну – нужно видеть,
Чтоб расхотеть и знать весь этот мир,
Что, Анну породив, состарился и умер,
Отдав все силы чуду красоты.
Барон:
Рональдо, друг! Тебя не узнаю!
И где ты философии набрался?
Рональдо:
Господин, вы не узнаете себя,
Лишь раз, мельком, увидев донну Анну.
Барон:
И это лишь тебя печалит?
Рональдо:
Не это, нет. Меня страшит развязка
Веселой нашей шутки.
Господин! Бродяга любит Анну – полбеды;
Все Анну любят, и нельзя иначе;
А горе мое в том, что Анна полюбила
Бродягу нашего.
Барон:
Как?
Рональдо:
Не знаю, как. Не знаю тайны сердца,
И путь души загадочный, девичий.
Что понял я – (но это лишь догадка);
За шутками развязными Бурбона
Она узрела чутким своим сердцем
Трагедию оставленной души.
И фальшь веселья, хохот скомороший
Был крик и плачь неведомого горя,
Трагедия с комическою маской.
Одиноко
Рыдая на весь свет, Бурбон резвился,
Смеялся свет – и сострадала Анна!
Признайте, господин,
Что мало счастья лишь играть барона;
Играя человека, проиграешь
Достоинство и честь.
Барон:
В бродяге ты увидел человека чести?
Он рыцарь?
Рональдо:
Я склонен думать – так.
Барон:
Так пусть же объяснится. Вечереет.
Пойдем домой, Рональдо.
Рональдо:
Да, мой господин.
Сцена пятая.
Барон в своем доме.
Барон (к себе).
О, одиночество.
Вид ада лютый!
Ты нестерпимо долгостью своей!
Есть боль любая, что можно претерпеть
Во силе мужества – за кратковременность ее;
Но одиночество всю жизнь –
И в малой мере нестерпимо.
Усталость развлекать себя -
Танталова труда усталость.
И если одиночество есть тьма,
Во что поверить нужно поневоле,
То свет – Любовь.
Ее лишившись,
Подобен демонам я стал,
Чья мука – просто быть с собой,
Из часа в час, из мига в каждый миг.
Когда другой души ты свет не ощущаешь,
Когда ты лишь во тьме своей живешь,
То каждый новый день – уведомленье,
Что ад - не враки; и аванс
От вечности своей ты получаешь ныне.
Что ж, подведем итоги.
Я весело над светом подшутил,
Бродягу свету как себя представив.
Но он сыграл, как вижу, не меня –
Раз удостоился любви прекрасной девы!
Да, именно прекрасной; красота ее
Лишь тень сокрытых, внутренних сокровищ.
Когда слуга открыл мои проделки,
Она не отвернулась от Бурбона;
Она отдала сердце человеку,
А не имениям и титулам моим.
Меж ними ныне царствует любовь;
Она скорей с котомкой на дорогу
Пойдет за зовом сердца своего,
Чем проведет неделю в старом замке,
Шутя меж кавалеров об ошибке!
Трагедия не в этом. Дело в том,
Что мне сейчас, как праведнику – рая,
Превожделенно положение Бурбона.
Какую злую шутку
Злой рок со мною, шутником, сыграл!
Ее я полюбил наперекор рассудку
И осознал, что жизнь потерял.
Да, лишь она – простой своей любовью
Вернуть меня из тьмы моей могла;
Меня с моей отравленною кровью,
Чья жизнь мимо счастья протекла!
Любовь, любовь!
Загадочная мука!
Великой болью ты ласкаешь сердце,
Когда ты безответна.
Когда же ты вполне разделена –
Простое, и без тайны ты есть счастье…
Должно быть, так… Его я не изведал.
Мой разум пошутил, глупец, над сердцем.
А сердце велико –
Оно раздавит разум.
Что предоставит он душевным мукам,
Какие сладкозвучные софизмы?
Он сможет успокоить лишь себя,
Когда я весь – глубокое страданье;
И доводы рассудка для меня –
Пустое и чужое назиданье.
Нас учат романисты,
Что в случаях таких
Обязан я во исполнение законов жанра
Напиться яду.
В грудь вонзить кинжал,
Оставив на столе слезливую записку.
И в ад вбежать, от ада убегая,
Искать конец страданью
В юдоли плача.
Грустно и смешно!
А главное – закономерно- скучно.
Нет, я предоставлю сердце каре;
Пусть разум помолчит;
Его язык и лжив, и так постыдно жалок!
Монах Франческо! Ныне - братья мы;
Ты в рясе, я в камзоле – ну и что?
Что ты, что я – к Любви взываем в тайне,
Молясь бесхитростно, как дети,
О старческих и злых своих грехах;
Мы знаем, как бездонны раны сердца;
Нас не обманет ложное лекарство –
Весь этот мир, пустые его сласти!
Я выпью океан моих страданий
Чтобы увидеть океан Любви.
А вкус его я знаю. Без поцелуя
Познать его позволила мне дева,
Что имени не помнит моего,
С тех пор, как обрела Бурбона –
Будь счастлива…
Входит слуга.
— Сир! К вам бродяга.
— Впусти.
Входит Бурбон.
Барон:
— Молчи! Начав шутить, докончу дело.
Люблю довесть остроты до конца.
Я вижу, ты на жизнь смотришь смело,
А между тем в кармане – ни гроша.
Так вот: не нужно вам бежать, скитаться.
Давай пошутим вместе над судьбой;
Я разделю с тобой мое богатство,
И ты придешь в достаток и покой.
Оставь все прежнее: то было до любви.
Сейчас все новое, раз новым стало сердце.
Считай себя зажиточным купцом,
Иль игроком, поверившим надежде.
Сейчас иди… Постой!
Куда же ты пойдешь
Из дома своего?
Все это я решил тебе оставить.
Впрочем, приведи нотариуса.
Бурбон уходит.
— Мой взгляд упал на меч – и это кстати.
Ну что, мой друг?
(Берет меч и обнажает).
— Не засиделись мы с тобой в Мадриде?
Тебе так непривычно без меня
Лежать и пылью местной покрываться;
И я, поверь, не чувствую себя,
Когда твой вес бедром не ощущаю…
Ты слышал новость? Нет?
На севере изменники восстали!
Ты слышишь зов трубы? Я слышу.
Так закались, душа, в своей печали,
И стань, как меч – из доблести и стали.
