в кулачке платок. Мужчина с пистолетом смотрит на кого-то за кадром:
— Ну что, включил? (слышно чье-то положительное мычание) Так, граждане. Сейчас мы снимем ваши показания на камеру, а для начала посмотрим вашу запись вот здесь, на экране.
Мужчина немного разворачивает монитор таким образом, чтобы экран, кроме него, было видно женщине и мужчине на стульях. Затем он водит по столу мышью, слышны щелчки. Раздается звукозапись предыдущего видео. Мужчина на стуле угрюмо смотрит на экран, женщина начинает плакать и сморкаться в платок. Человек с пистолетом внимательно следит за тем, что происходит на мониторе, коротко поглядывая на задержанных.
— Так, — говорит он. — А теперь с вашего позволения мы посмотрим видеозапись, которую вы так удачно продемонстрировали гражданину Тюльпанову, ныне покойному. Наши специалисты привели ее, так сказать, в более смотрибельный формат.
Он снова поелозил по столу мышкой, пощелкал и из колонок рядом с монитором раздалось: «Витя, это же заброшенное место! Тут даже не деревня, а выселки какие-то...» Мужчина с пистолетом внимательно смотрит на экран, ясно, что он видит запись впервые. По комнате мечется слово «бугешудирму». Двое на стульях не смотрят на экран, все происходящее на записи им хорошо известно. Зато мужчина за столом смотрит не отрываясь. После фразы «чушь какая-то. Выпей таблетку» он привычным движением руки выхватывает из кобуры под левой мышкой пистолет и приставляет ствол к виску. Лопается выстрел, самоубийца валится под стол, дико визжит женщина, по стене начинает сползать кровавая каша.
«...Матвей посмотрел на меня. Я сказал:
— Как последняя запись оказалась у родителей они не говорили. Потом их еще несколько раз допрашивали, но все обошлось.
Меня мучил один-единственный вопрос и я его задал:
— Скажите, Матвей, ведь это не проклятие?
Матвей отрицательно покрутил головой:
— Конечно, нет.
Мы помолчали. Потом я спросил:
— Скажите, тот призрак все еще здесь?
Матвей кивнул:
— Стоит рядом с вами.
Я поежился, оглядывая пустую комнату, сглотнул.
— Не бойся. Для нас он безопасен. Он просто выполнил свое последнее дело.
Матвей немного помолчал и начал рассказывать:
— Оба они получили то, что давно заслужили. Тот Тюльпанов (он небрежно кивнул в сторону лежащего на столе планшета) наживался на людях. «Излечивал» от неизлечимых болезней, сводил в могилы тех, кого заказывали, творил привороты и всё в том же духе. Наворотил много. Опер, что застрелился, бандитов в девяностые крышевал, откупные от убийц получал, сам с людьми расправлялся. Послание на первой записи было предназначено для них. Только для них двоих.
— Послание?
— Ну да. Слово непонятное помнишь?
Я кивнул.
— Прокрути его задом наперед.
Я придвинул планшет, нашел самую первую видеозапись, поколдовал над ней минуту и услышал: «...отяакак шуч... умридушегуб...» Я поднял глаза на Матвея, шепча:
— Умри душегуб... ой, простите.
— Ничего. Я и так давно умер, — и он криво улыбнулся. — Как ты нашел это место?
— На кассете с первым видео были написаны цифры. Кто их написал неизвестно — ни дед, ни бабушка не помнили, как это случилось. Родители тоже значения не придавали. Я совсем недавно сам понял: это координаты GPS. Как и кто их в то время, когда никаких навигаторов не было, определил и записал — неизвестно.
Матвей кивнул так, будто ожидал услышать нечто подобное. Затем поднялся с табурета и сказал:
— А теперь вот что. Сейчас же возвращайся домой. Запиши на бумаге все, что с тобой случилось здесь, начиная с того момента, как ты увидел дом и заканчивая тем, как выйдешь из калитки. Ведь тебе много писать привычно, верно?
— Да, я работал журналистом, — кивнул я.
— Завтра же приедешь сюда снова с этой записью и той, самой первой видеокассетой, оригиналом. И сожжешь тут и то, и другое. Ясно?
Я кивнул и поднялся. Взял со стола планшет.
— До свидания, Матвей.
— Прощай.
Он так и не проводил меня. До самой калитки я шел один, путаясь в высокой траве.
записано 30 августа 69 г.»
Он инстинктивно оставил машину подальше от участка и уже подходя, почувствовал запах дыма. Из-за деревьев валил дым уже почти кончившегося пожара. За забором чернела груда того, что осталось от дома. Он немного постоял у калитки, огляделся. Пусто. Он шагнул за калитку, приблизился к пепелищу и швырнул в угли блокнот и кассету. Дождавшись, пока они прогорят, повернулся и, не оглядываясь, убрался восвояси.
СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩИХ
рождественская история, новогодний рассказ
Дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих
Илья Ильф и Евгений Петров, «Двенадцать стульев»
Вообще-то я не пью.
Надо заметить, что с этой фразы обычно начинаются захватывающие дух истории, где во всю ширь царит именно алкоголь, вне всякой меры употребляемый потерявшими контроль над собой гражданами обоих полов. Так вышло и в тот рождественский вечер.
Непьющие люди меры не знают и более всего подвержены риску свалиться замертво под стол. И это в лучшем случае, ибо под столом, как правило, не капает, тепло и даже есть шанс провести некоторое время в компании таких же непьющих людей, попавших туда следом. В моем случае всё оказалось иначе.
Новогодние каникулы как-то сразу пошли криво — я поссорился с Ольгой, и она стремительно покинула наше гнездо, упорхнув к какой-то подруге, с которой я знаком не был и оттого шанс ее найти и вернуть был минимален. Что остается делать человеку, неожиданно ставшему холостяком (пусть и на время)? Непременно перестать бриться и предаться разврату и Бахусу. С развратом в тот раз не сложилось, да и я упрямо и мужественно хранил верность Ольге и потому загул свелся к распитию разной степени крепости напитков.
«До первой звезды нельзя» — это не про нас. Начали мы еще до наступления Рождества, и вскоре мало кто уже помнил, в честь чего собралась компания, и что мы отмечаем.
До дома мне было идти минут двадцать, и потому я отважился достичь собственной койки тогда же и двинулся в путь. К слову, в тот момент я был готов так же сразиться с демонами и покорить вершину Эвереста. Помню, как долго я зашнуровывал ботинки в прихожей у друга. Потом были какие-то обрывки визуальных и тактильных ощущений типа заснеженной улицы и собственных рукавов, отчего-то полных снега.
Очнулся я в незнакомом месте, где пахло неприятно, но было довольно тепло и сухо. Потом я снова задремал и очнулся уже от громкого окрика.
— А ну, пошел отсюда, алкаш! Сейчас полицию вызову! Ну!
Меня пнули в бок. Я неуверенно сел и разлепил глаза.
Это был подъезд жилого дома. В ногах у меня толпились детские коляски, а сверху и сбоку нависала злая тетка в могучей шубе и величественной меховой шапке.
— Слышишь, что ли?
Я неуверенно поднялся на корточки, потом выпрямился, и меня качнуло, словно я был в трюме корабля, попавшего в шторм. Нестерпимо хотелось отлить. И почти так же нестерпимо я жаждал воды, чтобы утолить чудовищную жажду.
— У-у, пьянь! Пошел вон! — пророкотала тетка и я, окончательно оглушенный, двинулся вон из подъезда. Со второй попытки я смог найти кнопку, отпирающую электронный замок и вывалился в ослепительную белизну. Все еще раскачиваясь, я обогнул дом, пристроился за заснеженными кустами и вскоре испытал первое облегчение. Соображая уже быстрее, я определил, что до дома я вчера не дошел ровно половину пути. Как я попал в спасший меня от обморожения (а то и смерти) подъезд я не помнил.
Дома я кое-как привел себя в порядок и уже вечером того же дня мне стало значительно легче.
Уже гораздо позднее я помирился с Ольгой, и жизнь вернулась на привычную тропу. Однако мой рождественский позор имел продолжение. Вернее сказать, предысторию, которая накрыла меня как снежная лавина накрывает незадачливых альпинистов.
Всего лишь два дня спустя после описанного случая я шел домой, изрядно припозднившись с работы. И шел той же дорогой, которой пробирался я же, пьяный в дым, той рождественской ночью.
Я поравнялся с подъездом, который приютил меня тогда, и вдруг со мной случилось не то наваждение, не то дежавю — подобрать формулировку я не берусь.
Я вспомнил, как год назад, в рождественский же вечер, я возвращался домой. Я был уставший, но трезвый как стекло. Мне довелось тогда помогать своему племяннику с ремонтом, и жаждал я как можно скорее оказаться дома и принять горизонтальное положение. Торопливо переставляя ноги и совершенно не замечая чудесную ночь, будто нарочно походившую на рождественскую открытку — с морозцем и снежком, плавно падающим с неба — я вдруг заметил рядом с дорогой, в сугробе, образованном дворниками, сдвигающими туда снег с тротуара, нечто бесформенное и этому сугробу явно чуждое. Я подошел посмотреть и обнаружил лежащего на боку человека. Он загребал руками снег, пытаясь то ли плыть, то ли зарыться глубже. Я недовольно поморщился — возиться с пьянью не хотелось категорически. Однако стояла ночь, улица была пуста и мороз нещадно пробирался под одежду, и я понимал, что оставить этого идиота здесь значило выписать ему два документа на выбор — свидетельство об инвалидности или смерти. Я нагнулся над человеком и спросил:
— Далеко ли плывем?
Пьяница никак не отреагировал. Я заметил его бледные от холода руки в снегу, и у меня заныло сердце от жалости. Я ухватил его за плечи и рывком поднял из сугроба, нахлобучив чуть не свалившуюся шапку. Пытаясь избежать алкогольных паров, я старательно держал его так, чтобы он на меня ненароком не дыхнул и огляделся. Неподалеку был подъезд дома, и я потащил несчастного туда. У подъезда я привалил свою ношу к себе же и потянул ручку двери. Тщетно, теперь надо было преодолеть заслон в виде электронного замка. Я наугад набрал номер квартиры. Затренькал сигнал. Ждать пришлось с минуту.
— Кто? — раздался из динамика испуганный женский голос.
— Откройте! Скорая! — рявкнул я в ответ.
— Господи… — что-то щелкнуло и дверь переливчато запела, приглашая войти. Я дернул ручку и втащил в теплый проем своего алкаша. Он чуть не упал, подогнув колени, но я свирепо рванул его на себя, протащив несколько метров от двери. Под лестницей стояли детские коляски и санки, и я, недолго думая, мягко повалил своего подопечного на свободный от них пятачок. Поправил ему свалившуюся набекрень шапку — такую же как у меня, кстати — и, удостоверившись, что здесь пьяному мороз ни по чем, ушел с чувством хорошо выполненной работы.
И теперь я стоял у того самого подъезда, куда затолкал год назад пьяного человека, и откуда, шатаясь, вышел сам несколько дней назад. Стоял, пораженный жуткой догадкой и пытался осмыслить немыслимое.
Тем временем дверь подъезда распахнулась и оттуда вывалилась веселая молодежная компания.
— С новым годом! — сказал мне немного нетрезвый молодой человек.
— И с рождеством! — добавила румяная девушка, находящаяся под тем же градусом. Остальные загалдели, засмеялись и потекли куда-то в ночь.
А я все стоял столбом, и снежинки кружились вокруг, как потревоженные мысли.
А КОШКА СПИТ
фантастический рассказ
Макар Скирда
лесничий гомельского района от колхоза «Поступь коммунизма»
Принес со двора дровишек — ночи, чай, уже стылые, как бы Настёну не застудить, в цвет пошла. Скоро совсем девица.
Брякнул охапку у печи: Милка
