невольным участником бытового анекдота, так популярного у него на родине. «Какая гадость», - он подумал про себя. И действительно, любезный читатель, у меня после этого скверного анекдота появилась потребность помыть руки. Не умеют у нас люди жить по-человечески. Но тут, к счастью, появилась виновница скандала, Элен Ксавье.
- Арис, как я рада вас видеть. Вас, что, кто-то обидел? – участливо спросила ученая особа из Парижа.
- Я на глупости не обижаюсь. Милая Элен, только не говорите, что у вас такие же порядки, как на этой доморощенной кафедре.
- Арис, я уже к этому привыкла. Смею вас заверить, что такие кафедры встречаются не только в России. Пойдемте в кафе и там поговорим, - предложила Элен.
- Послушайте, Элен. А можно я буду к вам обращаться на «ты»?
- Конечно, можно. Я так понимаю, что разговор на «вы» тебя стесняет?
- Да, вот именно стесняет. Есть в этом некоторая манерность, поза. Но я был бы не прав, если бы сказал, что у нас, в России, люди привыкли говорить на «вы» только официально. Я думаю, что обычно люди переходят на «вы» с теми, кого уважают. А вот с теми, кто не придает значения светским условностям, они говорят на «ты». К сожалению, с теми, кого они не уважают, они тоже говорят на «ты» уже снисходительно, по-барски. Но все эти социальные метки обращения мешают в настоящем человеческом разговоре, отчуждаю людей друг от друга.
Уже в кафе Аристокл увидел в Элен не иностранку, не аспирантку и не красивую и очаровательную женщину, а человека. Это Элен, вероятно, угадала во взгляде Аристокла и почему то смутилась.
- Не смотри на меня так, Арис, ты меня вогнал в краску. Я не должна забывать о том, что я женщина.
- У меня что, не мужской взгляд?
- Почему, мужской. Но ты сейчас на меня посмотрел не как мужчина, а как… не буду говорить, ладно?
- Как ребенок?
- Арис, прошу, не надо. Ты не ребенок.
- Милая Элен, ты знаешь, чем у нас можно закончить эту фразу? Ты не ребенок, а мужчина, но ведешь себя как ребенок. В моем случае можно сказать: ты не философ, а мужчина, но ведешь себя как философ с очаровательной женщиной.
- Милый Арис, ты не прав. Ты говоришь и смотришь на меня не как философ, а как человек. Я от этого отвыкла.
- Можно я тебя обниму? – неожиданно спросил Аристокл.
- Здесь неудобно.
- Для тебя важно чужое мнение?
- Нет, как ты себе это представляешь? Здесь просто неудобно.
- Ну, тогда я возьму тебя на свои колени.
- Арис, ты только вдумайся в эту фразу: «я возьму тебя».
- Ну, я же сказал «на колени».
- Вот видишь, мало того, что мы оказались на волосок от пошлости, мы свели наши отношения к отношениям между детьми и родителями. Неужели человеческое отношение нужно так конкретизировать: сводить к отношениям полов или родителей и детей?
- Элен – это обычные реакции на необычное отношение между мужчиной и женщиной. Нас же с детства приучили к тому, что мы либо мальчик или девочка, либо ребенок или родитель, либо потом начальник или подчиненный, молодой или старый и пр. Чтобы не играть в эти социальные игры, нужно стать одним целым, преодолеть естественное отчуждение. Помнишь, Маркс полагал естественным для человека чисто человеческое, у него социальное, отношение общения, общего. Я же полагаю, что естественным является отчуждение человека от человека. Преодолеть его можно, но это уже будет нечто большее, чем естественное отношение.
- Арис, ты хочешь сказать, что человеческое в человеке сверхчеловечно?
- Это очень сильное выражение.
- Я тебя поняла так, что в человеке важно увидеть за мужчиной или женщиной, ребенком или родителем еще человека. Правильно?
- Правильно. Но тогда что такое человек?
- Ангел?
- Нет, это другое. Ангел, если это ангел, темен для нас.
- Почему? Он демон?
- Да, демон, так нам кажется, ибо мы ослеплены его светом. Он же светоносное существо. А я говорю о душевном, что нам доступно.
- Но душевное связано со страстями.
- О чем я и говорю. Эти страсти ослепляют нас, точнее, мы ослепляем себя страстями и тогда не видим друг друга, не видим души.
- А любовь – это тоже страсть?
- Нет, это естественное состояние сверхъестественного существа. В нас она является в превращенной форме, например, в хорошем отношении родителя к ребенку и ребенка к родителю, влюбленного к влюбленной и влюбленной к влюбленному. Но есть и извращенные формы любви, уже не возвышенные, а низменные: любовника к любовнице и любовницы к любовнику. Это итог превращения идеального, его материализация, опошление.
- Но возможно и другое толкование этого, уже марскистское. Это материальное хорошо, а идеальное плохо как его недоразвитый вариант.
- У нас вслед за Шеллингом и Гегелем это называют не идеальным как объективно реальным, а идиллическим как субъективно иллюзорным.
- Хорошо, ладно.
Тут Элен прервала подошедшая, наконец, официантка и предложила фирменное меню. Наши герои сделали заказ и продолжили дальше свою увлекательную беседу.
- Арис, все же скажи, в любви есть тайна? – внезапно спросила Элен своего собеседника так, что тот чуть не пролил кофе себе на брюки.
- Извини меня, - участливо сказала Элен.
- Сам виноват и есть за что. В любви не должно быть никаких тайн, ибо она сама большая тайна.
- То есть, по-твоему, тот, кто любит, обязан быть откровенным?
- Он не может не быть таким, ведь любовь и есть откровение, несмотря ни на что.
- Любовь – это человеческое состояние.
- Нет, если она чистая. Чистая любовь есть сверхъестественное или сверхчеловеческое в естественном или человеческом при условии, что человеческое естественно для человека. Но в человеке любовь присутствует не в идеальном виде и поэтому она для него в чистом виде сверхъестественна. Человек раздвоен. Он между телом и духом есть душа. Вот это одно в другом, духовное в телесном и есть душевное.
- Вот значит, как ты понимаешь между ними связь. Как у древних: «в здоровом теле здоровый дух».
- Да, это так в нашем сознании, а в действительности все, наоборот: «в здоровом духе здоровое тело».
- Подожди, Арис. Ты полагаешь дух носителем тела, а не тело носителем духа?
- Элен, ты же помнишь, что те же древние утверждали, что есть тело душевное и есть тело духовное. Или как говорят в русском народе, душа в теле. Значит, есть и дух в теле, есть тело духа. Что это за тело? Оно материально. Любое тело делится. Оно и образуется в результате деления клеток, из которых состоит. А вот дух не делится, в нем все делится. А он остается неразделенным. Душа – это агент духа в теле. То есть, дух снаружи как вместилище душ, а душа в теле как его единство, представитель духа в теле. Телесное разделение есть следствие падения духа во многое. Между душами без их тела нет разделения, а есть одна любовь как духовное единство.
- Арис, но тут не может не возникнуть проблема соотношения одного и многого. Если дух есть любовь, то нет равенства между ним и каждой душой в отдельности, ведь, как ты сказал, душа есть представитель духа. По-твоему, получается, что телесно материальное как момент дифференциации появляется, когда дух теряет целостность, то есть, превращается в душевное, которое немыслимо без разделения на отдельно взятые целостности.
- Да, материально телесное есть несовершенный результат совершенной любви душевных частей целого духа.
- А нельзя ли сказать, что любовь духа к самому себе имеет своим результатом его самопознание в качестве разума как единства мыслящего, мыслимого и самого мышления, а потом переживания в качестве мировой души, разделенной на множество душ, нуждающихся для собственного существования в теле путем обособления друг от друга?
- Конечно, можно.
- Как интересно. Но мне уже пора. У нас заседание на кафедре, на котором обязательно присутствие аспирантов.
- Как было хорошо, и вдруг ты все это разом прекратила.
- Как у вас говорят: «Хорошего помаленьку».
- Это плохая поговорка.
- Может быть, и плохая поговорка, но правдивая. Не расстраивайся, Арис, я скоро уеду, и ты меня быстро забудешь.
- Час от часу не легче. Элен, ты меня просто убиваешь. И не жалко?
- Если бы так убивали, то мир был бы намного лучше.
- Когда ты уезжаешь? - с несчастным видом спросил Аристокл.
- Завтра.
- Навсегда, в Париж?
- Нет, завтра в имение князей Трубецких, у которых гостил перед своей смертью Владимир Соловьев. А в Париж - не скоро, - с плотоядной улыбкой ответила Элен, но, слава богу, Аристокл это не увидел. Элен, про себя поняв, в каком она находится состоянии, постаралась стереть его с лица.
- Элен, могли бы мы с тобой еще встретиться, например, сегодня вечером?
- Как, Арис? А ты мне говорил про человеческие отношения, которые никого ничем не связывают. Неужели ты такой же, как все мужчины? Вообще-то, ты не оригинален. Мог бы придумать что-нибудь более интересное. К тому же я сегодня встречаюсь с другим человеком.
- Элен, я не говорил об отношениях, которые никого нечем не связывают. Я говорил только о том, что человеческие отношения – это отношения людей, свободных от условностей света. А с кем ты встречаешься?
- А тебе не все равно?
- Нет.
- Ты его не знаешь. Есть у нас на кафедре вежливый преподаватель Сергей Николаевич. Так вот он пригласил меня к себе домой, чтобы мы поработали над моей темой. Я ему не отказала в такой любезности.
- И до какого часа ты у него будешь?
- Это зависит от его помощи в моем интересе к Соловьеву. Если до ночи или до утра, то это не страшно. Он живет недалеко от моей квартиры. Так что сегодня не получится. Завтра тоже: я уезжаю. Может быть, как-нибудь потом, если у тебя будет желание, а у меня время. Арис, ты побледнел. Тебе плохо?
- Мне хорошо, - сдавленным голосом сказал Аристокл, потом продолжил, - здесь душно.
- Пойдем скорее на улицу. Тебя проводить до университета?
- Нет. Пока. Рад был с тобой поговорить, - сухо ответил на улице Аристокл и ушел в противоположном направлении, понуро опустив плечи.
Элен с грустью посмотрела в его сторону, сделала движение окликнуть Аристокла, но потом махнула рукой и пошла своей дорогой.
То, что чувствовал Аристокл, любезный читатель, мне не передать словами. Да, ты и сам, наверное, бывал в таких ситуациях и знаешь, что бороться с ними бесполезно. Единственным утешителем здесь является время.
Аристокл сильно переживал, оскорбленный в своих нежных чувствах, что сказал или сделал что-то не так, раз их встреча с Элен так бездарно закончилась по его вине. Мало того, его мучила банальная ревность, уязвленное мужское самолюбие и, о боги! глубокое сожаление о страшном предательстве дамы его сердца.
Он не пошел ни на какое занятие, а отправился прямо домой. Зайдя в дом, Аристокл не ответил на вопрос матери, почему он так рано пришел с учебы, только хлопнул дверью в свою комнату и упал в кровать одетым. Наш герой погрузился в невеселые думы о превратностях человеческой судьбы. Мать не стала его беспокоить, мудро рассудив, что он сам потом спокойно расскажет о том, что с ним приключилось.
В восемь
