ПРАВДА БАБУШКИ КАТИ

      Историю бабы Кати я хранил с 2000 года в своих записях, но даже не предполагал, что мне придётся её написать и выставить на всеобщее обозрение.  Причина такого поступка современное представление в произведениях многих авторов о «добрых» фашистах  во время их пребывания на нашей земле. Последней каплей стало выступление «мальчика» Коли. Видимо, действительно пришла мне пора опубликовать этот рассказ.
    Осенью 1941 года в занятую немцами деревню, в Хмельницкой области Украины, приехала группа СС «Мертвая голова». Были они на трёх грузовиках в сопровождении роты мотоциклистов. Две машины были пустыми. Всех жителей деревни собрали возле взорванного клуба. Во время сбора народа немцы застрелили трех стариков. Один из дедушек был двоюродным братом моего деда по материнской линии, безногий инвалид, Георгиевский кавалер. Немец, зашел в дом к деду, и, увидев, что дед без ног просто выстрелил ему в голову. На площадке возле клуба всех жителей разделили на три группы: дети, молодежь и старики. Старших загнали в ближайшую хату, застрелив по дороге ещё троих «нерадивых» стариков. Поставили  стол, и офицер с черепами в петлицах стал осматривать всех оставшихся. Всех здоровых забрасывали в машины как скот. Во время осмотра молодая девушка  устроила  истерику, когда офицер трогал её за груди. Офицер сильно ударил девушку в лицо и выстрелил в затылок. Так она и лежала, пока шла «сортировка» оставшихся людей. Из 550 проживавших в то время людей в деревне, десять человек преклонного возраста было застрелено во время пребывания фашистов, кроме этого было убито два грудных ребенка, чьи матери были молодыми и красивыми женщинами. На машины было погружено 92 человека. Судьба 91 неизвестна до сих пор, а вот 92-ой и была баба Катя. Хочу особо заметить, что во время «зачистки» деревни не было никаких местных полицаев, только группа солдат СС.
      Машины привезли людей в Хмельницк на вокзал, их всех погрузили в вагоны.  За два дня был таким образом набран состав из 34 вагонов. Первая остановка поезда, когда дали народу впервые  еду, была во Львове. Всех выгрузили и построили возле вагонов. Каждый вагон был осмотрен, из них вынесли больше двадцати трупов.  Каждому оставшемуся выдали по буханке хлеба, в каждый вагон поставили бадью с водой и по одной кружке на вагон. Вагоны загрузили, закрутили проволокой  и поезд уехал на территорию Польши. Несколько суток вагоны не открывали. Долго стояли, пропуская технику и немецких солдат на восток. Следующий раз поезд сделал остановку, по всей видимости, на границе с Германией. Опять всех выгнали из вагонов и посадили на землю возле полотна. Все вагоны опять осмотрели, помыли из шланга водой с хлоркой. Опять были мертвые, которых сложили в заранее подготовленную траншею, сразу засыпая её известью. Бабу Катю и ещё 10 молодых девушек и троих 14-16-ти летних парней, отобрали и погрузили в грузовик. Судьба оставшихся на том месте людей неизвестна.
      Всех привезли на другую станцию, по дороге помыв  и переодев в другую одежду. Затем посадили в три отсека вагона местного поезда. В пути было три пересадки. На последней,  группу встретил офицер, который производил отбор народа в деревне, застреливший там молодую девушку. Был он в гражданской одежде. Как поняла намного позже Катя, этот эсесовец был сыном богатых свиноводов, которые имели подряд на снабжение Вермахта свининой собственного производства. В начале  Великой Отечественной войны семье увеличили заказы на поставку мяса, а рук не хватало, и этому сыну разрешили набрать любое количество людей на Украине по деревням, где всегда держали много свиней. Т.е. народ имел опыт обращения с животными.
  … Катя попала с четырьмя подругами на ферму. Солдат СС без руки, которая осталась возле Брестской крепости, был старшим на ферме. Хозяйство было огромным, работали по 14 часов, а в дни забоя и разделки работали без отдыха. Кормили и относились хорошо. Но когда через пол года одну из девушек укусил большой хряк за руку, откусив ей три пальца, солдат молча застрелил девушку и закопал в навозную кучу.
    Практически  такая «благополучная» жизнь длилась до весны 44 года. Катя уже могла говорить на немецком языке, хорошо понимала инвалида-садиста, который периодически порол кого-нибудь из работников.  В 1942 на фермы пригнали около 50 советских пленных солдат, которые начали строить новые фермы. К ним относились плохо, солдат Вермахта, ставший инвалидом на Восточном фронте, мстил безжалостно нашим бойцам за потерянную руку. Жили солдаты в новом  бараке. Катя варила им еду, но никогда не общалась. Еду забирали два парня из её деревни и относили пленным солдатам.
    В июне 1944 года в один день с фронта вернулись оба сына хозяина фермы. Младший -  26-ти летний офицер СС, тяжело контуженный разрывом авиабомбы, с тяжелыми ранениями обеих ног, после длительного лечения в госпитале, комиссованный  подчистую,  и старший, который в тылу получил два  ранения от наших партизан из охотничьего ружья, также из госпиталя. Родители встречали их с радостью, несколько дней приезжали гости разного пошиба. Сыновья, с трудом передвигающиеся на своих двоих, равнодушно ходили по хозяйству. Катя вспоминала, что пару дней они со злом наблюдали,  как работают наши пленные, а потом по их приказу пленным была урезана суточная норма еды. Ещё через несколько дней куда-то пропали два парня с Катиной деревни, вместо них еду пленным стали разносить два бывших солдата Вермахта, тоже комиссованные после ранений на восточном фронте. Участились случаи сильных избиений наших пленных – это видели все на телах солдат. Родители начали ругаться с сыновьями из-за: «выведения из рабочего состояния» своих рабочих-рабов». По рассказам Кати, практически не пьющие немцы, с удивлением наблюдали как сыновья и другие, вернувшиеся с фронта фашистские  солдаты, стали  злоупотреблять спиртным.
    В один из дней, была уже осень 44 года, во время забоя, большая свинья, неудачно прирезанная двумя пленными, вырвалась с места забоя и убежала в ближайший лесок. Пьяный фашист сразу пристрелил  обоих  наших солдат.  Катя запомнила их имена: Коля и Вася, один из-под  Рязани, второй из-под  Минска. Оба были в плену с осени 41 года. Во время поиска свиньи ещё три солдата - пленных попытались сбежать. Сыновья на лошадях, с собаками устроили облаву. Больше солдат никто не видел. Но собаки прибежали на  хоздвор все в крови. В тот день в хозяйской усадьбе были слышны громкие голоса хозяев, которые раньше всегда разговаривали тихо.
    Новый 1945 год принёс много изменений. Практически в одну неделю в начале февраля, была переработана на мясо вся свинина фермы, почти всех  пленных ночью загрузили в грузовики и увезли. Родители стали требовать от оставшихся немецких рабочих разбирать фермы, но в первую очередь стереть следы от пребывания на территории хозяйства пленных.  Запылали костры, в которых были сожжены бараки и все вещи, оставшиеся от пленных солдат Красной Армии. Когда все это было запахано плугами, ночью Катя услышала выстрелы.  Утром  никто не пришел за едой для пленных, а немцы, пришедшие на завтрак, были пьяны и угрюмы. В хозяйстве осталось три наших девушки, все из одного села.  В ту ночь надсмотрщики упились и изнасиловали всех  девушек. И это стало повторяться регулярно, пока однажды после очередной оргии, фашисты не стали избивать несчастных угнанных девушек.  Катя вырвалась и убежала в лес. Всю ночь она шла по незнакомой местности, а утром вышла к реке. На другом берегу она увидела много военной техники. Разговор был не  немецкий,  и Катя долго лежала в кустах. Утром солдаты – это оказалась американская армия, которая без помех  начала форсировать реку нашли израненную девушку в кустах. Поняв, что она не немка, американцы переодели её в свою форменную  одежду и отвели на кухню.
      … Когда я заканчивал  военное  училище,  в мае 1980 года,  мне довелось побывать на своей Родине. Я проехался по селах Волынской области, по местам, где вырос, поехал на Родину своей мамы, в дом бабушки, сидел на берегу Случи, смотрел на взорванные фашистские  дзоты и думал о своем светлом будущем. За неделю до этого в городе Броды,  во Львовской области Украины, какой-то старик, увидев меня в военной форме курсанта, вскочил и начал на всю улицу орать фашистское приветствие, высоко подняв правую руку над головой.
    И в этот момент ко мне подошла бабушка Катя. Была она сильно постаревшая, белая как лунь, с покрученными пальцами рук. Я её сразу узнал по глубоким шрамам на лице. Когда я был маленький и приезжал к бабушке, баба Катя всегда приходила в гости, приносила выпечку, гладила меня по голове и тяжело вздыхала, звала приходить к ней в гости.
- А ты хто?
- Внук Матвийчукив, меньший сын Вали.
- Витя!!
- Да!
      После расспросов кто я и как я, бабушка позвала меня в свой дом. Был он обычным украинским домом, под соломой, с глиняным полом, обмазанный глиной снаружи и выбеленный изнутри. Что меня тогда удивило: на стенах не было ни одной фотографии, что было поразительно для таких домиков того времени. Катерина поставила на стол картошку со шкварками, жареных пескарей (сосед Коля угостил, как знал, что кто-то приедет в хату), домашний хлеб,  соленую капусту, нарезала сала, сжарила пяток яиц, поставила две стопки и бутылку самогонки.
    Разговор шел до утра. Она так и не вышла замуж. Лет десять после войны вскакивала по ночам,  не могла ездить в автобусах – от прикосновения мужских тел в давке маленьких «Пазиков»  теряла сознание.  Не родила детей, не имела внуков. Постепенно я складывал себе картину всех зверств фашистов, по словам бабушки Кати все изверги были молодыми и здоровыми. Под влиянием водки, моим искренними вопросам, она все «красочнее» описывала свои 4 года плена.
- Из 92-х молодых девчат и парней в село вернулась я одна. В июле 46 года. На меня приходили смотреть из окрестных деревень как на чудо. У каждого вошедшего в этот дом был один вопрос: куда делись их сын или дочь, брат или сестра. Рассказывала, что вот того вынесли мертвым из вагона и бросили на обочину полотна, а ту застрелили, когда 16-ти летняя девочка случайно уронила серебряную ложку на пол. Но многое говорить боялась. Фронтовики  и так кляли фашистов, жалели, что командиры не разрешали творить там, в Германии то, что творили фашисты здесь.  Хвалили тихонько твоего дядю Максима, который со своими разведчиками-партизанами первым вошел в село после ухода немцев и переловив всех не ушедших полицаев расправился с ними на березовой аллее школы…
    Уезжал я глубоко потрясённый её рассказами. Мне было всего чуть за 20. Я был наивный и доверчивый мальчик. Это все скоро пройдет: в июле 1982 года я полетел в Афганистан и вся моя наивность закончилась 24 июля того же года. Но тогда я был готов разорвать того старого придурка, махавшего мне перед лицом своим вонючим «Хайль..» на скамейке в Бродах. Впервые у меня появились вопросы к властям: почему эти люди живут в республике и спокойно сидят на скамейке, где каждого четвертого унесла бескомпромиссная война за нашу будущую жизнь. Видимо не у всех в деревнях был дядя Максим. 
  …В 1987 году, на  ж.д.  вокзале Бреста, ко мне