добавить, то ты решишь – что. Например, можно разбить окно, через которое он якобы влез. Тебе придумывать. Будет выглядеть так: я вызвал тебя, рассказал о своих подозрениях, ты поехал их проверить и обезвредил убийцу.
- Вы хотите сделать из меня наемного убийцу? – я с изумлением смотрел на него.
- Ты этим занимался на Востоке, - совершенно спокойно ответил Феликс. – Тебе платили, ты убивал.
- Я воевал с терроризмом, я защищал…
- Я прекрасно понимаю, ты защищал нашу демократию. Теперь ты защитишь своего сына, мне кажется, он важнее для тебя, чем абстрактные понятия и политические лозунги. Времени на раздумья у тебя нет, операция нужна срочно, еще несколько дней и станет поздно. Мне очень жаль тебе об этом напоминать.
После короткой паузы я спросил:
- Кто такой Артур?
- Какой-то молодчик с окраин, анархист, писака. Вот его адрес, - Феликс протянул мне листок бумаги с распечатанным на нем текстом.
Когда я его взял, Феликс перехватил пистолет в левую руку сквозь полу халата, второй полой протер оружие, все же не доверял до конца:
- У экспертов и твоего начальства вопросов не будет. Это я тебе обещаю, получишь благодарность за обезвреживание опасного преступника. Бери пистолет и езжай.
Я опустил оружие в свой карман и молча пошел к выходу, мыслей никаких, казалось, не было, перед глазами стояло лицо сына и заплаканные глаза жены, которая последние дни не могла ни спать, ни есть, сидела целыми днями на диване в гостиной, молча раскачиваясь из стороны в сторону, не произнося ни звука, не реагируя ни на меня, ни на мои слова, ни на что…
В конце рабочего дня, приняв доклады сотрудников, по дороге домой, заглянул в бар на центральной улице рядом с Мэрией.
Народу было много, протолкался к стойке, заказал рюмку водки и взобрался на высокий табурет с круглой подставкой для ног. Выпив, огляделся и встретился взглядом с Робертом – теперь уже достаточно известным журналистом.
Похоже день воспоминаний никогда не закончится!
Двадцать лет назад именно Роберт раскопал какие-то материалы, подтверждавшие, что Артур производил журналистское расследование нескольких пожаров на окраинах, в бедных районах, которые привели, в том числе, и к человеческим жертвам. Участки, где находились сгоревшие дома, позже мэр выделил компаниям Феликса под строительство апарт-отелей и развлекательных центов. По мнению Роберта, жена девелопера помогала Артуру в его разбирательстве.
Но вся эта информация, естественно, не подтвердилась, была опровергнута, Роберт отказался от своих слов, занял пост заместителя главного редактора одной из городских газет, а Феликс спокойно прожил еще лет пятнадцать, умерев почетным гражданином нашего города.
Меня же в те времена волновало совсем другое.
Появившийся сон не давал покоя, я замыкался, глядя на сияющее лицо жены и выздоровевшего сына, я никак не мог отделаться от засевшей в подсознании навязчивой мысли, что это они виноваты в том, что я сделал, кем я стал. Перебороть эту уверенность не удавалось, я стал реже появляться дома, ссылаясь на загрузку на службе, которая на удивление шла гладко, принося новые должности.
Через пару лет я ушел из семьи, боясь, что сойду с ума, чувствуя, что лица близких начинают вызывать в глубине души неконтролируемые ярость и ненависть.
Постепенно потерял связь со всеми прежними друзьями и товарищами, общение ограничивалось служебными совещаниями, разговорами ни о чем с официантами и продавцами в магазинах, а в моей квартире жили только я и блеклые, давно не обновляемые краски.
Еще пара лет и наступит время выхода на пенсию, уйдут из жизни коллеги, а с ними и необходимость каждое утро подкрашивать свою внешность, наступит окончательно бесцветная жизнь.
Следующее утро началось с вызова на место преступления – ограбили зал заседаний Городского Совета, украли одну из картин ДЛП.
Преступник был в маске и вооружен пистолетом. Появился он за час до открытия выставки, угрожая оружием, приковал двух охранников их же наручниками к трубе отопления, захватил одно из полотен и скрылся.
Я неспеша прошел по залу, глядя на картины, каждая из которых была в отдельном прозрачном контейнере, предназначенном для сохранности полотен при возможном контакте с водой. Похититель разбил один из контейнеров, унес только картину.
- Что за картина? – спросил я у взволнованного смотрителя выставки, который приехал к нам вместе с экспозицией из столицы.
- Прибрежная полоса, море, лес… Пейзаж. Очень известный. Художник…
- Спасибо, я понял. Достаточно.
Было не понятно, зачем она кому-то понадобилась? По закону картины ДЛП, да и другие экспонаты той эпохи были изъяты из гражданского оборота, их никто бы не решился купить или хранить у себя, за это можно было получить пожизненное. Все права были закреплены за государством, в виду особой ценности этих всех ярких и не очень ярких предметов.
- Где серверная? - я кивнул на развешенные по углам видеокамеры.
- На втором этаже, - смотритель не отрывал от меня взгляда, в котором светилась надежда.
На записи было хорошо видно похитителя. Ни маска, ни балахоном висевший на его плечах плащ огромного размера не помешали мне узнать Леона – три месяца назад я уже ловил его на краже.
Тогда он украл пару банок краски из магазина, где работал.
В тот раз, мы поехали к нему вместе с хозяином магазина – моим знакомым.
Войдя во двор покосившегося старого домишки на окраине, я с удивлением увидел, что снег с нескольких веток дерева под окном дома стряхнут, а ветви аккуратно покрашены в коричневый цвет – это в разгар-то зимы.
Хозяин был весьма необычно одет для этого района – ни одного сантиметра одежды без краски: ярко желтый пиджак, на шее длинный красный шарф, брюки синие, оранжевые ботинки.
Он не стал ничего отрицать, провел нас в дом, на кухню, где у меня аж зарябило в глазах от разноцветия – голубые стены, а на них множество разноцветных цветов. На оконном стекле нарисованы несколько зеленых листиков.
У стола в кресле качалке сидел мальчишка лет пяти, его руки безжизненно лежали на коленях, голова немного наклонена к левому плечу, рот приоткрыт, язык слегка высунут, взгляд отсутствующий.
Я присел на стул рядом с каталкой, вытащил из папки бланки протокола, разложил их на столе, поднял взгляд и вдруг понял роль веток во дворе и листочков на стекле – когда я оказался на уровне ребенка, то картинка сложилась во вполне реальную – ветви, а на них летняя листва.
- У него паралич с рождения, а теперь еще и PSC развивается, - почему-то шепотом объяснил Леон.
Perdita di Senso di Colore – потеря чувства цвета – страшная болезнь, появившаяся лет сто назад. Человек постепенно переставал различать цвета, а когда для больного пропадал цвет и неба, то наступало безумие, которое сопровождалось ужасными физическими мучениями. Лечения этой болезни не было, никто не знал ни ее причин, ни лекарств.
Среди людей были всякие суеверия, что если окружить больного яркими красками, то это может заставить недуг отступить, но это, к сожалению, было всего лишь суеверием, не имеющим ничего общего с действительностью.
По данным Госстата в областях экономики, связанных с красками: производство, продажа, услуги по покраске и т.п. были заняты почти семьдесят процентов трудоспособного населения страны, но похоже не у всех работающих с краской хватает на нее денег.
Я посмотрел на хозяина магазина. Тот отрицательно покачал головой, махнул рукой и двинулся к выходу. Я, собрав со стола бумаги, последовал за ним.
И вот наше тогдашнее сочувствие, а в реальности – нерешительность, привело Леона к другому, более тяжкому преступлению.
Я прекрасно понимал, что толкнуло несчастного отца на этот шаг – самое сильное суеверие, что болезнь отступает, если больной будет изо дня в день смотреть на картину ДЛП.
- Поехали изымать, - со вздохом сказал я смотрителю и двинулся к выходу на улицу.
Я включил на максимальную мощность все габаритные огни, которые располагались на всех углах автомобиля, а также на крыше и капоте. После ночного дождя машина потеряла цвет, а ехать предстояло в районы бесцветных окраин, где машина могла бы слиться с общим фоном.
Никого, кроме смотрителя, я с собой не взял. Не хотелось устраивать в доме Леона представления с арестом, заламыванием рук и прочими атрибутами полицейской работы, когда дело касалось государственного имущества.
Вора мы застали во дворе. Все в том же красном шарфе и желтом пиджаке он сидел на снегу рядом с каталкой сына, а напротив них на бежевой скамейке на фоне сугроба снега стояла картина. Ребенок смотрел на нее бесцветными глазами, уронив голову на левое плечо, из приоткрытого рта на плед, укрывавший мальчика, капала слюна.
Леон обернулся на звук наших шагов, приложил палец к губам.
Я подошел к нему, неподалеку на снегу лежал пистолет:
- Вы же могли убить человека из-за этого, - и кивнул в сторону картины.
- Что вы! За кого вы меня принимаете? – искренне удивился Леон. – Это же макет.
Я наклонился, поднял пистолет, почувствовав в руках легкий пластик.
В этот момент раскаты грома заглушили все звуки вокруг и хлынул сильнейший ливень.
Смотритель с криком ужаса кинулся к картине, схватил ее, склонился, пытаясь скрыть ее своим телом, но все было напрасно – порывы ветра метали воду падающую с неба во все стороны.
Все вокруг мгновенно потеряло цвет – ни красного шарфа, ни желтого пиджака, ни клеток на пледе, ни бежевой скамейки – все слилось своим бесцветием с проседающим под напором дождя сугробом.
Смотритель трясся в рыданиях.
Я подошел к нему и резко вырвал из его рук картину, повернул ее к себе – яркие краски светились сквозь потоки дождя, казалось, разукрашивая воду, становясь еще ярче и правдивее.
Дождь прекратился также резко и неожиданно, как и начался, а я не мог оторвать взгляда от буйства живых красок прибрежной природы, изображенной на картине.
02 августа 2020 года.
