Принимая неизбежность их присутствия. Поскольку весь процесс собачьей "социализации" проходил вдали от дома, никто и не подозревал, чего нам это стоило...
Время шло, а повестка все не приходила. Где-то в мае мы с Бренди устроились на работу во вневедомственную охрану. Он, практически самоучкой, освоил работу по следу, ходил на задержания, патрулировал территорию. А меня все не призывали. Прошли сроки призыва в погранвойска, потом и призыв закончился, я уже настраивался на осень. В июле принесли повестку. Спецнабор по случаю недобора... Прямо с дежурства, только заведя Бренди домой, я пошел в военкомат, почему-то будучи уверенным, что смогу убедить оставить меня до осени, я ведь не собирался уклоняться, я только хотел служить со своей собакой. Но домой я в тот день не вернулся. Следующим утром я проснулся на станции, где располагалась наша учебная дивизия...
Потекли рутинные армейские будни. Как водится, я скучал по дому, по вольному житью-бытью, постоянно возвращался мыслями к Бренди. Слишком неожиданно я "пропал". Но оставалась надежда, что как-нибудь утрясется. В доме собак любили, не то, чтобы сюсюкались, но принимали за полноправных членов семьи. Я надеялся, что отец сможет меня заменить.
Месяца через два в письме мать написала, что с Бренди надо что-то делать, он никого не слушается, "дед" не может с ним справиться. Он стал раздражительным и она боится, что он кого-нибудь покусает. Попытки отца "строжить" Бренди ни к чему не приводят и он не хочет с ним гулять... Перед моими глазами встала "та" его жизнь, до нашего знакомства. Все возвращалось. Вожак исчез и его место должен был занять он, Бренди, поскольку справедливо и по-собачьи обоснованно считал, что все остальные слабее его. А собаки слабых не прощают...
После долгих раздумий, уже после второго такого письма, я ответил, что надо обратиться в клуб, там помогут. Вскоре мать написала, что Бренди забрали в питомник ВОХР, пообещав, что "там ему будет хорошо". Я знал этот питомник, собаки там охраняли большой склад какого-то железнодорожного имущества. В-основном, породные, мы даже на соревнованиях с ними встречались. Я успокаивал себя этим.
Шло время, служба занимала все время и почти все мысли. Я переписывался с девчонкой из клуба, которая тренировалась у меня до армии. И как-то она предложила, а я согласился, взять для меня щенка за несколько месяцев до "дембеля", чтобы по возвращении сразу начать с ним заниматься. Бренди был пристроен, я был уверен, что хорошо, на то, чтобы вернуть его спустя два года я не рассчитывал. Слишком разные условия жизни в питомнике, на службе, и дома... кроме того, он попал уже в третьи руки, и это наверняка испортило его и так непростой характер. Резоны были разумные и объективные, и я старался думать уже о том "щене", который встретит меня, когда я вернусь.
В начале весны "дембельского" года я получил фотографию упитанного щенка с еще "ломающимися" ушами. На обороте было написано: "Шеглс фон какой-то... 2 месяца". Гусь, Гуша... Он и встретил меня на второй день после возвращения домой спустя еще три месяца...
Чистокровный "немец", Гусь был красив. Благородство крови проявлялось в благородстве характера. Уравновешенный, невозмутимый, хоть и по-щенячьи еще взбалмошный и игривый... В Германии - лучшие кинологи-селекционеры, с немецкой педантичностью они выводили "нужные" качества, беспощадно выбраковывая всех, кто этим качествам не соответствовал. А главное "немецкое" качество для собаки - это послушание. Гусь смотрел на меня умными карими глазами, как будто ему объяснили и он понял, что я - его хозяин. Заметьте, не он, долговязый, еще нескладный подросток, "мой" по характеру, по отношению к жизни и миру, друг- соперник, конкурент и партнер, а я - тот, кого он увидел впервые в жизни только что, его - главный, хозяин, которому надо просто служить и все будет хорошо.
Некоторое время спустя, уже летом, когда "учение" шло полным ходом и Шеглс демонстрировал недюжинные успехи, благо подращивали его "под меня" и психика его не была угнетена жизненными невзгодами, мы собрались группой владельцев таких же подростков и поехали в "вохровский" питомник позаниматься на снарядах - лестница, бум, штакетник, ров, барьер, плюс еще несколько специальных для собак работающих на ЖД. Территория питомника довольно большая и мы отпустили собак побегать, ознакомиться с обстановкой, просто погулять. Подростковая собачья компания - это тоже школа. Общения, выявления кто есть кто и кто чего стоит, воспитания характера. Гусь заигрался с кем-то, а ко мне подошла знакомая, работавшая в этом питомнике проводником. "Хочешь Бренди увидеть?" " А где он?", сердце чуть сжалось. "Вон там, на блокпосту сидит." В питомнике одни собаки работают с проводниками, это почти хозяин, только, как говорится, не живут вместе, но собака знает, что это - ее проводник. А другие служат на блокпостах, на длинной цепи, пристегнутой к тросу, натянутому между двумя столбами. Я думал, что Бренди достался хороший проводник... "А почему он на блокпосту оказался?" "Да не принял он никого, помучились с ним и на блокпост определили..."
Я оглянулся, Гуся не было видно. И пошел напрямик сквозь кусты к блокпосту.
Я увидел его, сидящего, с опущенной головой, с глазами, уставленными в землю. Ему было около пяти лет, а передо мной сидел старик. Поседевшая морда, уши вразлет, потухший взгляд. Он просто сидел на одном месте...
"Бренди...", - позвал я. Он поднял голову, посмотрел на меня. "Бренди..." в его глазах появился блеск. Я сделал несколько шагов к нему, понимая, что если он решит, что я для него никто, может броситься, обязательно бросится, служба есть служба. Он встал и вильнул хвостом... Я присел перед ним на корточки, стал гладить неухоженную тусклую шерсть. Он положил голову мне на плечо, мы сидели не двигаясь и молчали. Не знаю, сколько прошло минут, но вдруг я почувствовал, что Бренди напрягся. Услышав треск кустов за спиной, я повернул голову и увидел радостную морду Гуся, он искал меня и нашел. Впрочем, радость сменилась озадаченностью. Гусь остановился, не дойдя нескольких метров... "Иди гуляй!", проклиная себя за непредусмотрительность, бросил я ему. Умный Гусь, тряхнув головой, умчался к своей компании.
Я повернул голову к Бренди и снова протянул руку, чтобы продолжить "вечер воспоминаний". Но он убрал голову и не мигая уставился на меня. "Ну чего ты, Бренди," я хотел его погладить, но он поднял верхнюю губу и показал зубы в полном комплекте и в прекрасном состоянии, глядя мне прямо в глаза. Мы сидели совсем рядом, лицом к лицу, к тому же от долгого сидения у меня затекли ноги, а до моего лица были считанные сантиметры... Я не вставая, "гусиным шагом" попятился назад, пытаясь просчитать, какой длины его цепь. Наконец я встал. "Бренди..." С чего-то я решил, что смогу повторить весь процесс нашей встречи еще раз. "Бренди...", я сделал шаг к нему и протянул руку. И вот тут в его темных глубоких глазах я увидел настоящую, едва сдерживаемую ярость, которая вот-вот прорвется... Он был серьезный кобель. Два раза не повторял. И на задержание всегда ходил молча, не размениваясь на лай. Для меня сделал исключение. Все-таки мы умели понимать друг друга без слов. В этот раз пришлось понять мне. Навсегда. Предавший, струсивший никогда не станет вожаком.
Я видел его еще только один раз, когда на каких-то соревнованиях разодрались собаки, образовалась большая свалка, в центре которой я увидел его. Несладко ему приходилось. Вокруг суетились хозяева псов, среди них, судя по форме был и тот, с кем выступал Бренди.
Я, растолкав растерявшихся владельцев, стал, не помня себя, растаскивать охваченную обшей яростью свору. Есть у любого кобеля слабое место... за это место я и оттаскивал их из кучи-малы в сторону, где своих любимцев подхватывали хозяева. Разбросав собак, я взглянул на Бренди, которого, прицепив поводок, уже уводил проводник. Крепко ему досталось, но он шел твердо, как убеленный сединами ветеран, который может потерять жизнь. Но не достоинство.
Прости, Бренди...
