представлялось не ясным, как подобные существа могут не остаться глухими к Слову Божьему. И вдруг во время одного из поворотов головы Джузеппе увидел женщину. В ней, вроде, не было ничего особенного, кроме примечательно высокого роста. Она стояла на ступенях Собора Святого Петра чуть выше толпы. Ее черные волосы развевались на ветру, то же делал и аналогичного цвета плащ, и было непонятно, где кончаются волосы и начинается плащ, они казались одним целым. Женщина посмотрела в сторону Джузеппе поверх голов, и он тут же понял, что напомнила ему та специально замешкавшаяся крыса. Она смотрела в точности как женщина с ружьем из сна. И хоть та, которую он видел сейчас, внешне выглядела немного иначе, их связывал этот отчаянный пронзительный крысиный взгляд, в котором одновременно чувствовалась смертельная тоска женщины и безрассудная хищность животного. Не помня себя от ярости, Джузеппе выхватил пистолет и выстрелил в ее направлении. Не сделать этого он просто не мог. Голова его погибшего пса на трости старика каким-то образом, подобно волшебной палочке, ему повелевала. В тот же момент в лоб стоявшему в шаге от него человеку что-то ударило, и с кучей крови и мозгов назад отвалилась задняя часть головы, увлекая с собой рога. Новопреставленный всплеснул копытами и рухнул. «Неужели это моя пуля от чего-то так срикошетила?» - подумал Джузеппе и продолжал целиться в женщину, которая и не думала прятаться от его выстрелов. Но было слишком далеко, попасть представляло проблему. Джузеппе взял волыну двумя руками и тщательно прицелился. Ба-бах! И мозги следующего несчастного получили долгожданную свободу. «Что же происходит?» - запаниковал Джузеппе – «Ведь пули в них летят как будто со стороны окна Папы... а я стреляю перпендикулярно этому направлению...». И тут он глянул в сторону означенного окна. Там он увидел привычный папский головной убор. «Я прослушал,» - ужаснулся он – «выступление уже началось!». Голова Папы была наклонена вниз несколько ниже обычного, как будто он согнулся и поставил локти на подоконник, а напротив одного глаза сверкнул на солнце стеклянный кругляшок, словно он вставил себе монокль. «Эх!» - услышал вдруг сбоку Джузеппе раздосадованный возглас, больше похожий на визгливое собачье «гав» - «Мазила -ты!». Он посмотрел направо и... выронил пистолет. Руки отказывались его держать. То ли это произошло потому, что он был ошарашен, то ли потому, что это теперь уже были не руки... . Старичок с тростью смотрел на него, и в глазах его сверкал гневный огонь. Из-под сальной длинноволосой «гоголевской» прически вырисовывалась... та же самая, что на трости, но в увеличенном масштабе голова его чихуахуа. Глаза смотрели с совершенно человеческим разумом. Волос на морде почти не было, лишь кое-где – клоками. А нос был, в точности, как у Ганнибала, черным – собачьим. Глядя на него с ужасом, Джузеппе сложил то, что было теперь вместо рук, в молитвенном жесте и хотел вымолвить «Аминь», но получилось что-то невнятное, скомканное, как будто каши в рот набрал. Он постучал одной «рукой» об другую, как камнем об камень – пальцы окостенели и их было по два на каждой руке. Невероятным усилием он заставил себя вновь посягнуть на священное слово, но произнес лишь «М-е-е-е». В следующий же момент пуля вышибла ему мозги, и он уже больше ничего не произносил.
