Ведь человек - это не свойство характера, а сделанный им выбор.
Дж.К. Ролинг
В нашем мире люди отличаются друг от друга цветом кожи и разрезом глаз, культурой и вероисповеданием, менталитетом и образом жизни и еще многим и многим другим… Но есть одно, что нас всех без исключения объединяет…
Пролог
Ожидая своего коллегу, я с интересом наблюдал в окно за двумя мальчиками, играющими в парке, находящемся через дорогу от больницы. У них был один игрушечный автомат на двоих: сначала один стрелял в другого и тот падал на землю, изображая раненого, потом они менялись местами. Но меня заинтересовало другое: каждый раз, когда автомат попадал в руки очередного мальчика, тот подбегал и, взваливая другого на плечи, как бы спасал его от гибели. Этого я никак понять не мог: ведь вроде враги, но в то же самое время помогали друг другу выжить. Во что же они играли: в войну или в спасение во время ее?
В открытое окно долетали звуки, доносившиеся из улицы. Неожиданно в монотонный уличный шум вклинились крики журавлей. Я поднял голову и увидел их, летящих в ясном, до голубизны прозрачном небе. Подумалось, что на земле нет ничего вечного: лежавшие под деревьями желтые листья, облетевшие с них, были лучшим подтверждением этого…
Мои размышления прервало появление моего товарища, врача, которого я с нетерпением ожидал.
– Посмотри это,– и протянул ему флюорографический снимок. Он взял его и, подойдя к окну, стал внимательно рассматривать. Стоя рядом с ним, заметил: – Обрати внимание сюда, видишь? Появился новый очаг, а ведь совсем недавно его не было! Распространяется быстро, захватывает все новые и новые здоровые участки. Да к тому же у пациента очень ослаблен иммунитет, а это только усугубляет ситуацию!
До этого не проронивший ни одного слова, мой товарищ произнес: – Да… Похоже на войну… Войну без правил!
– Тут без хирургического вмешательства, к сожалению, не обойтись! – и я, усевшись за стол, стал заново просматривать историю болезни пациента. – Готовь его к срочной операции: удалим этот чудовищный нарост и, как ты говоришь, с «войной без правил» будет покончено навсегда!
1
Я обвел взглядом маленькую комнату моего деда, теперь уже покойного. Мебель была пятидесятых годов выпуска, возле старенького продавленного кресла стоял торшер с желтым абажуром. Это было его любимое место, он часто сидел в этом кресле, просматривая свежую прессу, которую я покупал для него, покуривая свои неизменные папиросы. Тут же рядом стоял проигрыватель грампластинок на специальном столике, под которым стопкой лежали сами виниловые пластинки. Он часто слушал их, особенно любил музыку в исполнении какого-то, по всей видимости, известного скрипача…
Дед умер полгода назад. Он, когда был еще жив, попросил меня, чтобы на его могильной плите, помимо остальных необходимых атрибутов, был изображен небольшой скрипичный ключ. Он не объяснил мне тогда, для чего это нужно, но его последнюю волю я выполнил.
Мои родители уехали погостить к моему младшему брату, у которого родился первенец. Он жил с семьей на другом материке Земли. И надо было такому случиться: через три дня после их отъезда внезапно умер дед, внезапная остановка сердца. Когда мои родители, узнав о его смерти, вернулись, я его уже успел похоронить. Уж слишком далеко жил мой брат…
Разбирая вещи деда в шкафу, я обнаружил общую тетрадь с синей обложкой, перевязанную белой тесемкой и рядом с ней маленькую бархатную коробочку. Открыв ее, я обнаружил в ней медальон, который был размером с пятикопеечную монету. В самом центре его была вмятина от удара каким-то, по всей видимости, небольшим железным предметом округлой формы. Раньше на нем был изображен крестик и теперь от вмятины, находящейся в самом центре медальона, отходили к краям две вертикальные и две горизонтальные выбитые в металле линии.
Тетрадь была очень старая с пожелтевшими по краям листками. Осторожно развязав ее и с особой осторожностью раскрыв, я увидел знакомый мне с детства крупный размашистый почерк деда. Усевшись в кресло и включив торшер, поскольку на улице было пасмурно, принялся просматривать написанное.
Медальон, по которому я проводил время от времени пальцами, по всей видимости, нагрелся от моей руки и стал на ощупь теплым. За окном погода испортилась еще больше: стало темно, будто наступил вечер, вдалеке послышались раскаты грома. Чем больше я читал, тем больше у меня росло удивление, постепенно перераставшее в неподдельный интерес. Окружающее меня пространство перестало для меня существовать: в тетради было написано то, о чем мой дед никогда никому не рассказывал. Блеснула молния, и запоздалое эхо грома прокатилось дребезжанием по оконному стеклу. Неожиданно погас свет и все, что было написано в этой тетради, предстало передо мной глазами моего деда…
2
…После полученной команды к отступлению, солдаты, пригибаясь и отстреливаясь на ходу, стали отходить к своим, заранее занимаемым позициям. Я немного замешкался: хотел забрать документы у убитого в этом бою моего самого близкого друга и, наверное, лучшего парня на всей земле. И теперь, смотря на его рыжеватые, такие знакомые завитушки волос на голове, мне не верилось, что его больше нет… Я услышал вдалеке тяжелый хлопок и сразу за ним, невдалеке от меня, раздался взрыв. У меня замерло сердце, в ход пошла артиллерия. Рукопашные стычки, чередовались с обстрелами из минометов и тяжелых орудий. Сколько же их было за сегодняшний день?
Не раздумывая больше ни секунды, стал искать укрытие и увидел его метрах в пятидесяти от меня: это была большая воронка, а, как известно, снаряд два раза в одно и то же место не попадает…
От продолжавшихся непрерывных взрывов снарядов, солнце сошло с ума и укуталось непроницаемым покрывалом из пыли и едкого дыма. Господи, как хотелось стать маленькой песчинкой и хоть немного спрятаться от этого ада, смешавшись с землей, на которой лежал, прикрывая руками голову. Ползком, часто замирая, я постепенно приближался к намеченной цели. И вот, наконец, почти достигнув ее края, я рывком вбросил свое тело в воронку… Уже падая в нее, я увидел какое-то шевеление… На дне воронки находился человек, одетый в такую ненавистную мне чужую военную форму…
3
Ничего нового не происходило: как и тысячи лет назад люди воевали друг с другом. Изменилось только оружие, применяемое ими для убийства: оно стало более совершенным, а сами люди остались прежними. Одни наступали, другие оборонялись, потом, убрав раненных и похоронив убитых, они начинали все заново…
Я молча лежал и смотрел на него. От моего удара прикладом по голове, времени на выстрел просто не было, он закатил глаза и тяжело дышал. Из раны, на его голове, медленно вытекала алая кровь. Сколько же мне довелось повидать ее за время войны, но привыкнуть к ней я так и не смог. На войне, если замешкаешься на долю секунды, можешь заплатить за это своей жизнью: если не ты, то тебя…
Это был юноша, можно сказать, мальчик. Его измученное грязное лицо было забрызгано свежей кровью. По всей видимости, он, как и я, искал в этой самой воронке спасения от смерти. Он даже не сопротивлялся, а просто когда увидел меня, закрыл лицо руками. Это я позже понял, когда немного остыл, что имел дело почти с ребенком… Он, по своей детской привычке думал, что, закрыв веки, сможет отгородиться от всех бед и окружающего его ужасного мира.
Наступило временное затишье, но дым и пыль, поднятая от взрывов, по-прежнему закрывала небо. «Нужно дождаться темноты, и потом под ее покровом пробираться к своим», – решил я. На правой щеке парня зияла рана, по всей видимости, зацепило осколком: кровь вокруг нее запеклась и покрылась бурой коркой. Он застонал и открыл глаза, но, увидев меня, снова закрыл их. Неожиданно он стал торопливо говорить:
– Вы... наверно... убьете меня... Тут у меня в кармане письмо… Я его написал на всякий случай… Ради всего Святого, передайте его моим родителям, если это будет возможно…
Со мной впервые за проведенные годы на войне происходило что-то странное: смотря на этого подростка в военной форме, я находился в неодолимом смятении. Раньше один только вид вражеского мундира вызывал у меня злобу, которая диким зверем рвалась из моей души… Теперь состояние душевного расстройства и подавленности, которое вызвал вид этого мальчишки, перемежалось приступами сожаления о случившемся: ведь я имел сына, приблизительно его одногодку. Жажда мести осела пеплом в моей душе и ей на смену, пришло что-то, напоминающее сострадание.
– Как ты?
Он, не открывая глаз, пробормотал: – Голова очень кружиться.
– Потерпи немного, скоро пройдет! На плече у тебя нашивка «Скрипичный Ключ»… Это твой позывной?
– Да...
– Почему именно «Скрипичный Ключ»? Как по мне, довольно странное прозвище.
– Просто я ходил в музыкальную школу и ребята, которые жили в моем дворе, дали мне такой музыкальный псевдоним. Я скрипач, вернее был им, – поправился он и, открыв глаза, посмотрел на свои руки. Я тоже обратил внимание на них: его длинные и, по всей видимости, очень чувствительные пальцы были перепачканы кровью вперемешку с землей.
– А зовут тебя как?
– Эдуардом…
– Вот что... Эдуард! Письмо оставь себе! Как стемнеет, попробуем выбраться отсюда. Закончится война, ты снова возьмешь в руки скрипку, а я, оставлю все свои дела и обязательно приеду к тебе на концерт. Вот увидишь, ты станешь знаменитым скрипачом! У тебя все получиться и ты еще не раз вспомнишь меня!
Парень тихо произнес: – Спасибо вам за такие слова… Я, в отличие от вас, не верю, что когда-нибудь эта бойня закончиться… У меня какое-то странное чувство: вы, чужой мне человек, мой враг, но я чувствую идущее от вас тепло… Потом добавил: – Человеческое тепло…
Он лежал на дне воронки и смотрел на меня глазами, полными страдания: его коротко постриженные светлые волосы были полны песка, местами они были склеены между собой каплями крови и торчали безобразными ежами… На его худом теле топорщилась военная, покрытая бурыми пятнами от крови форма, которая была, по всей видимости на размер больше, чем требовалось. Алая струйка, вытекающая из раны, проделав извилистый путь по его впалой щеке, добралась до воротника его рубашки.
Взглянув на него еще раз, я стал снимать с себя гимнастерку. Стянув нательную рубашку, оторвал от нее длинный лоскуток и стал перевязывать голову мальчишке: необходимо было остановить кровь все еще вытекающую из раны на его голове.
– Что это? – спросил он, указывая на медальон, болтавшейся на моей шее.
– Оберег! В нашей семье передается из поколения в поколение.
Он медленно поднял руку и на мгновение коснулся его… Я сразу почувствовал, как от его мимолетного прикосновения медальон нагрелся, и теплая волна окатила меня с головы до ног. У меня возникло странное ощущение, что пространство,
ПИШИ, МОЙ ДРУГ!! ПИШИ!